Сергей Снегов - В полярной ночи Страница 5

— Не знаю, право. Пути железнодорожные неисповедимы. Начальник станции клянется, что через пять часов, ровно в четыре утра, нас отправят. Я думаю, вы можете спокойно спать полных восемь часов, прежде чем паровозу предпишут заправляться водой. Не смущайтесь, здесь все спят как попало. Кладите голову на этот тюк и засыпайте мирным сном. Я сам тоже вздремну. Не бойтесь, я буду рядом.

Было уже светло, когда Варя проснулась. Народу в комнате было немного. Около Вари сидел Турчин и, придерживая мешок с едой, словно боялся, что его украдут, закусывал черным хлебом с заплесневевшей, черной колбасой.

— А где люди? — спросила Варя с испугом. Ей казалось, что она проспала и все уехали в Ленинск без нее.

Турчин неторопливо прожевал колбасу, потом ответил:

— Болтаются люди. Развлечений ищут. Делать людям нечего.

Варя, успокоенная, хотела еще спросить, скоро ли они уедут, но передумала. Неразговорчивый Турчин смущал ее. Ей все казалось, что он и на нее за что-то рассержен, — так хмуро и недоверчиво он глядел.

Варя вышла наружу. Было темно и сыро. Серое небо низко навалилось на землю, и клочья торопливо проходивших облаков цеплялись за телеграфные столбы и трубы домов. На линии стоял, пыхтя и выпуская клубы белого, медленно оседавшего пара, почти игрушечный паровозик с трубой конусом. Около него стояли люди, среди них Непомнящий. Он пошел к Варе, приветственно махая рукой.

— Идите смотреть! — кричал он. — Последний отчаянный крик техники! Результаты длительных раскопок археологической экспедиции, работавшей на железнодорожном кладбище! Воскрешение мертвых в натуральную величину! Паровоз, каким он был до Черепановых и Стефенсона! Товарищи, прошу не чихать! — строго крикнул он. — От неосторожного чоха может отвалиться труба!

На смех зрителей из окна паровоза высунулось перемазанное углем лицо машиниста — юное, с добрыми, наивными глазами. Машинист, похоже, был рассержен. Он крикнул какое-то неразличимое ругательство и потянул рычаги. Паровоз, зарычав, как побитая собака, стал уползать.

— Когда я подошел к вам, вы уже спали, — говорил Непомнящий, идя рядом с Варей. — Вы провалились в сон, как призрак старой графини в открытый люк. Это был снеговой обвал сна, он засыпал вас, как лавина горную деревушку. Расскажите, как вы так ловко делаете?

— Просто я очень устала, — отвечала Варя, смеясь. — А разве вы сами не спали?

— Я положил голову на чьи-то сапоги, и все завертелось. Я так крепко спал, что не успел посмотреть, как я сплю. Но как вам нравится Заполярная железная дорога? Идемте-ка в наш салон первого класса. Пока вы спали, я достал кусок соленого муксуна, и это на голову выше всего, о чем вы можете мечтать с вашими рейсовыми карточками.

Но Варе не пришлось попробовать муксуна. Когда они подходили к станционному домику, на путях показалось несколько платформ — их подталкивал все тот же старенький паровоз. Началась суматоха, все кинулись к своим узлам и чемоданам. Седюк уже шел навстречу Варе. Он схватил одной рукой два ее чемодана, в другой руке у него были свои чемодан и тюк, на плечах висел дорожный мешок. Она пробовала протестовать, но он шагал так упруго и легко, переноска тяжестей доставляла ему такое видимое удовольствие, что она умолкла.

Для пассажиров подали только одну платформу, остальные были загружены техническими грузами. Варя села рядом с Романовой и Турчиным, угол платформы заняли Седюк с Непомнящим. Посередине разместились незнакомые Варе люди, среди них печник, уронивший ящик консервов в воду. Он казался пожилым, усталым и неразговорчивым. На другом конце платформы, занимая весь край, разлеглись на одеялах Жуков и Редько, напугавшие вчера Варю. Теперь она могла хорошо разглядеть их. Страх и отвращение вновь ожили в ней, хотя оба держали себя вежливо, никого не задирали ни словом, ни взглядом. И, похоже, другие пассажиры испытывали то же, что Варя, — везде была теснота, толкотня, все жались один к другому, а Жуков с Редько лежали свободно, и никто не теснил их. Жуков тихо разговаривал с Редько, временами показывая рукой то на станцию, то на скрытую за бараками и высоким берегом реку, откуда доносился мерный шум разгрузочных работ — свистели катера, слышались окрики, с грохотом падали цепи в трюм.

— Раньше была норма — сорок человек или восемь лошадей в товарном вагоне, — весело сообщил Непомнящий, вытягивая ноги вдоль края платформы. — Норма определенно отражает лошадиный период в истории человечества, в ней не учтены чемоданы и тюки.

— А вы не нормировщик? — сухо осведомился Седюк. — Могли бы предложить железной дороге свои услуги для переработки устаревших норм.

— Был и нормировщиком, — еще веселее ответил Непомнящий. — Специальность не пыльная. Три месяца составлял сборник норм по такелажным работам — он был сожжен рукой главного истопника завода, в местной печати появилась статья под заглавием: «Невежество и отсталость под маской технического нормирования». Хорошая статья, очень убедительная.

У паровоза громко спорили. Дежурный по станции и другой, высокий и грузный, человек настойчиво убеждали в чем-то машиниста и при этом грозили ему кулаками. Машинист упорно не соглашался, и хоть его слов не было слышно, но по его жестам — сам он в ответ грозил черным кулаком — было ясно, что он не останавливается ни перед какими выражениями.

— Вручают жезл! — прокомментировал их разговор Непомнящий. — На других трассах эта операция совершается просто и без остановки поезда, прямо на ходу. На нашей полярной магистрали вручению жезла предшествует деликатная обработка машиниста словом и действием. Сейчас доругаемся — и поедем.

Его предсказание исполнилось через несколько минут. Дежурный и второй, высокий, видимо не договорившись, выразительно плюнули, махнули рукой и поплелись в станционный домик. Паровоз пронзительно свистнул, и поезд, полязгав буферами, тронулся.

Пройдя линию станционных построек, поезд свернул к реке и некоторое время шел вдоль берега. Пассажиры на платформе всматривались в великую северную реку — огромную, спокойную и угрюмую. Каралак был так широк, что другой, низкий берег еле проступал на горизонте. Буксирный пароход «Ленин», пришедший вчера в Пинеж с караваном барж, дымил двумя трубами — дым стлался по течению реки. И лента дыма и самый этот пароход казались крохотными на пустынном просторе реки. Варя, как и остальные, молча глядевшая на реку, вдруг почувствовала волнение. Она как-то внезапно увидела то, чего не видела все дни, проведенные в дороге, — что Каралак не только огромен и суров, не только подавляет воображение пустынностью своих сперва таежных, потом тундровых берегов, но и прекрасен особой, ранее ей незнакомой, величественной красотой. Седюк взглянул на покрасневшее Варино лицо и улыбнулся. Он сказал с доброй мягкостью в голосе:

— Засмотрелись! Есть на что. Какой простор, Варя!

Все шумно и оживленно заговорили как будто впечатление от Каралака требовало разрядки в словах.

— Речушка толковая! — воскликнул Непомнящий, с уважением смотря на широко распростертую воду. — Все основные речные показатели явно превзойдены.

— Наша Волга кажется совсем маленькой по сравнению с Каралаком, — сказал Седюк, приподнимаясь на платформе, чтобы лучше видеть реку.

— К Волге продвигаются немцы, — мрачно проговорил Турчин, враждебно глядя на Каралак. — Там города, там сердце страны. А здесь что? Пустыня, тундра, вечные снега. Кому нужна эта ваша красивая, пустая вода?

Каралак медленно отодвигался к горизонту, и его высокий левый берег, казалось, наползал на правый и смыкался с ним, стирал и поглощал широкую ленту воды. По обеим сторонам поезда теперь неторопливо бежали многочисленные озерки и небольшие холмики, покрытые серо-зелеными мхами. Все было мрачно, нище и угрюмо — ни деревца, ни кустика. А над нищей, угрюмой землей торопливо проходили угрюмые, плотные тучи. Они цеплялись за вершины холмов и окутывали их непроницаемым туманом. Потом вдруг пошел густой, крупный снег, и все кругом побелело, граница между землей и небом стерлась, и уже на расстоянии трех метров ничего не было видно — только насыпь, придорожные ямы да соседняя платформа. Метнулся сырой, пронзительный ветер, и все превратилось в белую крутящуюся мглу.

— Арктика берет за горло, — заметил Непомнящий, кутая шею грязным, рваным шарфом.

Снег заваливал платформы, грузы и пассажиров. Ветер усиливался и проникал сквозь одежду. Люди жались друг к другу, чтобы согреться. Варя невольно привалилась спиной к широкой спине Седюка, он отвернулся от нее — может быть, чтобы ей было удобнее. На несколько минут ей стало очень приятно и хорошо. От спины Седюка шло тепло, это тепло проникало сквозь пальто и согревало ее. Она отодвинулась: Седюк совсем не знал ее и мог подумать о ней плохо.