Сергей Сергеев-Ценский - Том 4. Произведения 1941-1943 Страница 5

Даже туркам удалась высадка, а появление их на берегу давало знать албанцам и корфиотам, что настало и для них время идти на приступ. Загудели албанские волынки, затрещали глухо, но внушительно турецкие барабаны, а русские горнисты истово выводили на своих медных рожках:

В ко-лон-нуСоберись бегом!Тре-зво-нуЗададим штыком!Скорей, скорей, ско-ре-е-ей!

И только корфиоты, старательно таща штурмовые лестницы, приближались к своей крепости без всяких воинственных мелодий: ни многочисленные албанцы, присланные турецким пашой, ни тем более турки доверия им не внушали.

Штурмовые лестницы разной величины тащили, конечно, не одни греки: они были во всех отрядах, но только русские матросы и солдаты старательно работали над ними, чтобы вышли они нужной длины и прочности.

Однако, чтобы приставить эти лестницы к крепостным стенам, надо было преодолеть множество препятствий, придуманных опытными инженерами на протяжении веков. Тут скалы громоздились на скалы, а рвы уходили в пропасть; здесь каждый метр пространства обстреливался со всех сторон; здесь все было рассчитано на то, чтобы противник, если только он вздумал бы отважиться на штурм, понес бы огромнейшие потери и отступил с позором.

Ушаков это знал. Он отчетливо сознавал и то, что французы, уже овеянные мировой славой непобедимости, будут защищаться как черти.

— Ну что, Хоботьев, как? — спросил он боцмана, ища на палубе места, откуда лучше всего был бы виден остров Видо.

Вопрос был совершенно неопределенный, но боцман понял своего адмирала.

— Должны взять, ваше превосходительство! — уверенно ответил он.

— Должны-то должны, да ведь народ-то сборный, — сказал Ушаков, глядя на остров.

— Не иначе как должны взять! — еще уверенней отозвался боцман.

— Что должны, о том нету спору, ежовая голова! — с легкой досадой уж глянул на него Ушаков.

Казалось бы, «речистый» боцман должен был замолчать после этого, но столь велика была его уверенность, что она так и просилась в убедительные слова.

— Обя-за-тельно должны взять, ваше превосходительство! — понизив голос, твердо сказал он, сам весь каменный, как та же крепость.

Ушаков хотел было обругать его попугаем, но услышал вдруг со стороны Видо грохочущее «ура» и застыл на месте.

— Лезут! — сказал около Ушакова командир корабля.

— Лезут! — повторил старший флаг-офицер Сорокин.

Действительно, лезли на скалы солдаты, взятые с русских равнин, где о скалах никто не слышал. Частым огнем в них стреляли французы, однако стреляли и они, — взвивались то здесь, то там белые пухлые дымки снизу.

Как только высадился весь десант и начался штурм, замолчали батареи судов Пустошкина, чтобы не перебить своих. Однако Ушакову видно было, что гарнизон Видо едва ли не многочисленнее, чем десант, так отважно идущий задать трезвону штыком, а между тем с того места, где стоял «Св. Павел», была возможность дать по французам два-три залпа так, чтобы рассеять их резервы и не задеть своих солдат.

Раздалась команда его, а следом за нею залп и тут же другой… В третьем не было уже нужды. Французов смело, как девятым валом, и не больше как через четверть часа зоркий марсовый матрос прокричал, что он видит на гребне острова русский флаг.

Обернувшись назад, поискал глазами и нашел Ушаков боцмана. Тот сиял, как медный самовар, начищенный толченым кирпичом.

— Молодец, Хоботьев! — крикнул ему Ушаков.

— Рад стараться! — выкрикнул боцман, выпятив четырехугольный подбородок.

Ни «Леандр», ни «Ла Брюнь», ни тем более бомбарда и галеры не могли отважиться выйти из бухты. Их разоружили для защиты крепости, и экипажи французских судов были теперь там, около своих орудий, на скалах.

Однако сколько осталось в крепости гарнизона и годных в дело орудий после нескольких часов жестокой канонады? Об этом хотел было спросить своего Сорокина Ушаков, но не спросил, сказал только как будто и с горечью, но в то же время и с уверенностью в успехе:

— Ну что ж, я ведь не Суворов и в самом-то деле, чтобы с одного штурма подобные крепости брать!.. Отобьют штурм нынче — завтра еще раз попробуем. А пока что скажи, чтобы подняли сигнал: «Благодарю контр-адмирала Пустошкина!»

Не отбил штурма гарнизон крепости так же, как и гарнизон острова Видо.

Дружный огонь судовых орудий, испытанная меткость русских матросов-артиллеристов, зря растраченные крепостью в начале боя, в полумраке, каленые ядра дали превосходство флоту над крепостью и обессилили гарнизон.

С моря не видно было, как идет штурм крепостных цитаделей, но разноязычные сборные команды с русскими морскими офицерами впереди шли неотступно следом за ротами русских солдат и матросов.

Французы защищались умело и храбро. Истратив патроны в залпах и беглом огне, они первыми переходили к штыку. На лестницы, приставленные к стенам, они обрушивали сверху огромные камни, ломая ими и лестницы и кости штурмующих. Отступая, они заманивали целые толпы в искусно замаскированные сверху волчьи ямы…

Но странно — все это только распаляло атакующих, лезших напролом.

Турки шли на штурм с большими мешками. Кривыми ятаганами отрезали они головы убитых ими или другими французов и поспешно совали в мешки; ведь не за что другое, как только за головы, должны были им платить в штабе Кадыр-бея по два пиастра.

Генерал Шабо с ужасом наблюдал из главной цитадели, как все ближе и ближе подбирались штурмующие, наконец, сам вместе со своими адъютантами вывесил сквозь одну из амбразур в виду флагманского корабля русско-турецкой эскадры длинный белый флаг — две связанные наспех простыни со своей постели.

Это было в два часа дня.

Ушаков приказал выставить сигнал отбоя, и тут же везде на судах затрубили горнисты. Крепость расцветилась флагами победителей-союзников. Бой умолк.

Шабо сдался на милость Ушакова без всяких условий: из всего гарнизона, бывшего под его начальством, осталось только до тысячи трехсот человек. Около сданного ими оружия стали одни часовые, около них самих — другие. С большим любопытством смотрели французы на русских солдат и матросов, приплывших из далекой, совершенно неведомой им страны, чтобы победить их в прославленной крепости.

Свою саблю генерал Шабо снял и отдал старшему из офицеров русского десантного отряда, говоря при этом, что хотел бы лично передать ее Ушакову, о котором слышал так много, раньше чем познакомился с ним сам так хорошо теперь.

Он был очень взволнован, он слишком тяжко переживал свое поражение; он нетерпеливо ожидал своего победителя, обеспокоенный участью не только своей, но и своих солдат и офицеров.

Пристав к берегу, Ушаков внимательно разглядывал вблизи то, что приковало на несколько месяцев его эскадру, — крепость, устроенную так искусно на крепости, возведенной самой природой. Несколько раз, пожимая плечами, обращался он к сопровождавшему его Сорокину:

— Я удивляюсь! Я положительно удивляюсь, как можно было одним штурмом взять такую твердыню!..

И качал сокрушенно головой при виде множества тел убитых на валах, во рвах, около стен: морские сражения не приучили его к таким зрелищам.

Вид обезглавленных тел французских офицеров и солдат возмущал его до крайности.

Он вспомнил, как алжирский паша Саид-Али, известный своей исключительной удачливостью в морских боях, поклялся султану Селиму, что привезет ему голову Ушак-паши, и действительно во время сражения на Черном море всего лет восемь назад рвался на сближение с русским флагманским кораблем, которым был тот же «Св. Павел». Однако от метких выстрелов русских комендоров полетели в воду абордажные лестницы, и реи, и обломки раззолоченной кормы адмиральского корабля, а он сам, Ушаков, кричал тогда, грозя кулаком: «Я тебе покажу, бездельник Саид, как давать такие клятвы султану!..» Не прошло и полчаса, как избитый корабль Саида ушел под защиту других судов огромного турецкого флота, а спустя четыре часа под защиту ночной темноты ушел и весь способный еще идти неприятельский флот.

Ушаков понял ужас в побелевших глазах генерала Шабо, который дрожавшими руками передавал ему только что полученную обратно для этой цели свою саблю.

— Я прошу оказать милосердие мне и моим людям, господин адмирал! — умоляюще сказал Шабо.

Говоривший по-французски Сорокин перевел его слова Ушакову.

— Прошу вас принять вашу саблю обратно, — сказал Ушаков. — Вы и ваши люди вели себя геройски.

Слезы показались на глазах Шабо, когда он услышал от Сорокина сказанное адмиралом и принимал свою саблю. Но он спросил еще:

— Куда же теперь — в Россию отправите вы, господин адмирал, меня, моих офицеров и солдат?

Ответ на этот вопрос был уже заранее приготовлен Ушаковым, и потому он сказал твердо: