Анатолий Емельянов - Запоздалый суд (сборник) Страница 5

Роза делает последнее усилие, чтобы сдержаться. Но чуть подняв глаза от лопаты, она видит, что чесанок все так же давит, гнет жердину, и ее охватывает чувство, будто председатель колхоза своим чесанком давит на душу, на ее исходящее горем сердце. Нет, выносить этого она больше не в состояппп!

Роза резко выпрямляется, откидывает за спину свесившуюся на грудь косу и, зло прищурив горящие болью и ненавистью глаза, делает шаг, второй к Михатайкину.

— Слушаю тебя и вот о чем думаю, — Роза остановилась на полоске люцерны перед председателем и прямо, дерзко посмотрела в его непроницаемо черные глаза. — Нас в школе учили, что улбутов, помещиков, в семнадцатом году всех прогнали. Теперь я вижу — новые появились…

— Ну-ну! — прикрикнул Михатайкин, — Говори, да не заговаривайся!

— Не нукай, еще не запряг! — отрезала Роза. — Так вот ты самым настоящим улбутом в нашей деревне себя чувствуешь. Что хочу, то и ворочу! Мало тебе того, что лошади не дал, заставил лопатой огород копать, — еще и пришел измываться… Погоди, допрыгаешься, насытишься — подавишься…

Роза и чувствует, понимает умом, что не надо бы этого говорить, что она только себе хуже делает, по уже не может сдержаться.

— Такими лодырями, как ты, я уже давно сыт, — продолжает свое Михатайкин. — Все здоровье с вами потерял, все нервы растрепал… Говорить все научились, а работать за них должен председатель…

Тут Михатайкин остановился на секунду и, то ли что-то вспомнив, то ли сейчас вот, в эту самую секунду решив про себя, уже другим, более ровным голосом закончил:

— А тебе я вот что скажу: не мучайся, не рой!

Роза ушам своим не поверила: уж не сжалился ли над ней председатель?

— Не рой, — повторил Михатайкин, — потому что огород я у тебя все равно отберу. Так что иди-ка домой да приляг с дочкой, отдохни. Так лучше будет.

— Эго ты иди да ляг со своей бухгалтершей, — взорвалась Роза. — Пьянствуйте, веселитесь, грабьте колхоз!

— Ах ты с-с-сука! — вне себя от ярости просвистел Михатайкин. — Может, ждешь, чтобы к тебе пришел? Не дождешься! Плевать я на тебя хотел. Орел на мышей не охотится. А за свои слова — без последних заработанных дней останешься. Вот так!

— Пробовал приставать, да не вышло. Не все кобылы отвечают на ржанье таких старых жеребцов, как ты.

— Ты вон как заговорила! Оштрафую на десять дней — по-другому запоешь, курва!

— Штрафуй! Наживайся! Пусть колом в твоем горле станут мои дни. — Роза словно с горы катилась и но могла уже остановиться.

— Не бойся! В волчьем горле воробьиная кость не застревает. А и застрянет — сумеем проглотить… Еще раз говорю: не трать зря силы, иди домой. — И как последний кол забил — Вот так!

Председатель ушел той же дорогой, что и пришел. На строительстве плотины с громом и треском взревели моторы бульдозеров. Должно быть, пошел давать накачку поздно явившимся на работу бульдозеристам.

А Роза как стояла на полоске люцерны, так и осталась, словно ноги ее вросли в землю. Какое-то время она бессмысленно провожала взглядом торопко шагающего склоном оврага Михатайкина, потом зачем-то посмотрела на свои, в кровяных мозолях, ладони, перевела взгляд на огорожу и лишь после этого упала грудью на осиновую жердину и горько, навзрыд, заплакала.

Она не помнит, много ли, мало ли времени так проплакала. Голова была в каком-то горячем тумане, мысли путались, и от обиды, от сознания полной беспомощности, сердце готово было вот-вот разорваться.

Но вот в ее затихающие рыдания словно бы стал вклиниваться, вплетаться еще чей-то тоже горький, отчаянный плач. Роза умолкла, прислушалась. Да ведь это же проснувшаяся дочка плачет!

Прихватив лопату, Роза стремительно пошла, почти побежала огородом к дому.

Да, конечно, дочка Галя проснулась в своей кроватке и, не видя, не слыша рядом никого, горько, безутешно расплакалась.

Роза взяла с веревки сухую пеленку, завернула в нее дочку, дала грудь. Девочке скоро два годика, давно бы надо отнять от груди, но уж очень она болезненная, бледненькая, худенькая — жалко. Врачи признают врожденный порок сердца и говорят, что девочке нужен особен по внимательный уход, а как может Рола за ней заботливо ухаживать, если приходится разрываться на части между колхозной работой и повседневными домашними хлопотами да заботами! Вон председатель и так лодырем называет за то, что она ходит в колхоз не каждый день…

При воспоминании о Михатайкине перед глазами Розы встала недавняя их перепалка, и словно бы свет померк в глазах от вновь подступившей к сердцу обиды.

Будто не знает, не помнит председатель, как она работала в колхозе, когда у нее не было Гали. Попрекнул сумкой через плечо. Да, когда укрупняли бригады, делали их комплексными, она два года ходила в помощниках бригадира. Но что она, сама, что ль, выпросила эту должность? И разве после этого, когда бригады вновь разукрупнили, не ходила она вместе со всеми на любую рядовую работу?!

Из конюшни донеслось протяжное мычание теленка.

Вот, лишнюю минуту с ребенком посидеть и то некогда. Надо готовить болтушку с пахтаньем. И ведь кормила сразу же после дойки — уже успел проголодаться. Зря, пожалуй, она оставила теленка, зря пожалела, надо бы прирезать — лишние хлопоты, а их и так хватает.

Роза опять уложила дочку в кроватку.

— Спи, Галеньку, усни…

А когда принесла пойло теленку — в соседнем с конюшней закуте, учуяв запах съестного, завизжала свинья. Теперь, хочешь не хочешь, надо и ей что-то давать.

Накормив скотину и вернувшись в избу, Роза почувствовала, что и сама голодна. Солнце вон уже где, а она еще не завтракала, разве что стакан парного молока после дойки выпила. Однако же готовить горячий завтрак — много времени потеряешь, а оно не ждет, огород не ждет, надо копать. Так что поест она кислого молока с хлебом, да и ладно, до обеда дотянет.

Роза вытащила из погреба глиняную корчажку с молоком, поставила на стол. Молоко заквасилось удачно и село «стулом», хоть ножом режь, как масло. И пенка сверху не подгорела, а только зарумянилась.

Но не успела Роза хлебнуть и трех ложек, как услышала где-то за домом, на огородах, гул трактора.

Уж не ее ли огород кто приехал вспахать?.. Нет, конечно. Чудеса бывают только в сказках. Наверное, кого-то председатель прислал рыхлить междурядья на плантации хмеля… Постой, постой. А ведь она вчера разговаривала с одним из бульдозеристов, работавших на плотине, и он обещал где-нибудь раздобыть плуг и вечером вспахать ей огород. Обещал, правда, не твердо, да к тому же и нездешний он — из какой-то районной организации по просьбе Михатайкина его сюда с бульдозером на время прислали. Но вдруг это именно он и прикатил к пей на огород?! Вдруг у него какой-то свободный час выпал?.. Только как же человек мог въехать на огород без хозяина, ведь можно бы, наверное, сказать…

Роза положила ложку, которой хлебала молоко, и, дожевывая на ходу откусанный хлеб, выбежала из дома.

Да, трактор гудел на ее огороде!

Между двором и картошкой отец Розы когда-то посадил сад. Полтора десятка яблонь и молодое вишенье постепенно так разрослись, что теперь заслоняли своими ветками тропу, которая вела на картофельный участок.

Смутная тревога охватила сердце Розы, и она летела стремглав, как когда-то в детстве, не обращая внимания на то, что ветки больно бьют по лицу и рукам.

Да, трактор работал на ее огороде, но что это был за трактор и что он делал?..

На половине огородного участка два года назад дед Ундри по просьбе Розы посеял люцерну в смеси с овсом. В первое лето вырос один овес, а в прошлом году уже был собран на удивление богатый урожай люцерны. С каких-то десяти соток за три укоса набралось восемнадцать копен, и этого корма хватило корове на всю зиму с избытком.

И вот теперь Роза видела что-то дикое, непонятное, никак не укладывающееся в сознании — она видела, как трактор-бульдозер рушит, уничтожает участок люцерны, сгребая верхний слой в одну кучу. А в разломе ограды, через которую, должно быть, и въехал бульдозер, стоит со скрещенными на груди руками Федот Иванович Михатайкин. Стоит, смотрит на ужасную работу машины и довольно улыбается.

У Розы перехватило дыхание, и она на секунду остановилась, но тут же побежала дальше, к бульдозеру. Она плохо понимала, что с пей происходит, она не знала, что сделает в следующий момент. Она знала только, что кричать бесполезно — за ревом мотора ее все равно никто не услышит — и, значит, надо было что-то делать, делать немедля, вот сейчас же, сию же секунду.

Огромным железным зверем двигался на нее бульдозер, словно бы сдирая кожу с земли, выворачивая длинные желтые коренья люцерны и перемешивая их с нежной зеленью.

Не успев хоть как-то осмыслить свой поступок, по успев подумать, что может быть поранена или изувечена — Роза как бежала, так и легла перед бульдозером. Страшная заслонка наползла на нее, оттолкнула вместе с землей и остановилась. У самого уха грохочет мотор, от этого могучего грохота содрогается под Розой земля, на гребне заслонки подпрыгивают золотые корни загубленной люцерны, похожие на раскромсанный на куски хвост еще живой змеи.