Аскольд Шейкин - Резидент Страница 5

— Иди спокойно, будто бы просто так идешь! — проговорил Матвей, а сам бросился вперед, ближе к поезду, к рельсам, и побежал рядом с вагонами.

Подняв нагайки, конные поскакали к нему. Казаки в теплушках следили за этой погоней, криками и гоготом подбадривая Матвея.

Состав прошел. Мария увидела, что за путями, прямо напротив нее, стоят Леонтий и Варенцов.

— Стой! Стой, дурак! — услышала она голос Леонтия. — Только хуже наделаешь!

Но Матвей бежал и бежал уже рядом с последними вагонами. Конные настигали его. Он остановился, вытянул руку с наганом. Треснул выстрел. Верховые, рассыпавшись веером, скатились с насыпи, а Матвей метнулся к буферам между двумя последними вагонами, подпрыгнул, и Мария потеряла его из виду.

Она подождала. Верховые снова выехали на насыпь и помчались, преследуя поезд. Варенцов торопливо зашагал по путям в сторону вокзала.

Ей больше нечего было скрываться. То, что она сперва бежала вместе с Матвеем, могли видеть только верховые, но они ускакали.

Мимо Леонтия она прошла, не поздоровавшись с ним и даже не взглянув в его сторону, но заметила, что он смотрит на нее с удивлением. Почему? Он ее узнал? Вспомнил вчерашний вечер?

Она миновала прогон и бойни и уже снова шла улицами, когда услышала за собой легкие шаги.

Леонтий? Да. Он.

Поравнялись. Он спросил:

— Нам не по пути? Здравствуйте. Я провожу вас… Мне тоже в эту сторону.

Она растерялась. Что-то говорила о докторе, о больной матери. Это был беспомощный лепет.

— К доктору? — переспросил он. — Ах, ну да! К Герасименскому! Да, да, он здесь и живет!

Минуты две они шли рядом, потом Мария спохватилась: город скоро кончится, начнется степь. Две версты. За степью — террикон, вокруг него шахтный поселок. Террикон уже виден: черная гора, высокая и крутая. Они дойдут до угла, и дальше ей обязательно надо идти одной. Зачем она соврала? Выдумала про доктора, и теперь делай, что хочешь. Она не знает даже, где этот доктор живет.

— Уже скоро, — говорит Леонтий. — Дом Герасименского совсем рядом…

Встретить бы кого-нибудь, хоть совсем малознакомого. Остановиться, заговорить. А он пусть идет дальше.

Она упорно думает об этом, но попадаются только шахтеры. Идут на смену. Все торопятся, хмурые. Правда, один знакомый человек повстречался: Афанасий Гаврилов — они почти соседи домами. Она было даже бросилась к нему, но Афанасий, ускорив шаг, свернул в переулок. Он тоже спешил на работу.

Леонтий проводил Афанасия взглядом, спросил:

— Скажите, у вас это свидание было с Матвеем?

— Какое свидание, — смущается она и вдруг думает, что, если ее арестуют сейчас, должна говорить: «Да, было свидание. Для этого только они и встречались у железной дороги…»

Они все ближе подходили к пересечению улиц. Ужасная мысль пришла вдруг Марии: а что, если нет на свете никакого доктора Герасименского и про него Леонтий Шорохов выдумал для проверки? Видели, что она бежала вместе с Матвеем, и решили: Варенцов отправился на вокзал сообщить по телеграфу, чтобы Матвея арестовали на разъезде, где поезд остановится, а Леонтию выпало узнать, куда она шла.

Ей стало страшно. Неужели Леонтий Шорохов тоже из контрразведчиков?

Вот уже перекресток. Что делать?

Старик в солдатской шинели, в опорках, с рыжей окладистой бородой, сгорбившийся, кривобокий, стоял на углу, протягивая за милостыней шапку-ушанку.

Леонтий Шорохов остановился, пошарил в кармане, швырнул в шапку старика несколько медяков.

— Благослови, боже, — громко и басовито сказал тот. — Трижды благослови, боже, — сияющими глазами он оглядел Леонтия и еще раз поклонился. — Так ить и я вроде троицы: палка моя, сума да сам я — человек божий.

«С ним и заговорить? Повести домой? Сказать, что мама покормит? — подумала Мария. — А он пусть дальше идет…»

Она не успела ничего сказать нищему. Леонтий опередил ее:

— Чего же за гроши-то благодарить, отец? Разве ж это милостыня? Ты в торговые ряды приходи, лавку Леонтия Шорохова найдешь, скажешь там — солониночки трижды просоленной подадут…

— До свидания, — сказала Мария. — Мне близко, я одна дойду…

Что ответил Леонтий, она не слышала, торопливо свернув за угол.

Харлампий поджидал ее у входа в машинный сарай. Там, в темноте, ухал пар и крутились колеса.

Чумазый, с паклей в руках, он стоял в воротах. С ним рядом стоял такой же измазанный маслом и копотью человек, по виду обычный шахтер, каких в городе тысячи.

— Ой, дядечку, — начала Мария, бросаясь к Харлампию, словно к родному. — Это ж такое было! Матвея чуть казаки не захватили, хорошо поезд шел, так он к нему прицепился, а Леонтий Шорохов почти до самой шахты не отставал. Со вчерашнего вечера меня, что ли, заметил?

— В этом мы сейчас разберемся, — проговорил Харлампий. — Ты только нам каждое слово, какое слышала, перескажи, все, что увидела.

— Да, да, для нас любая мелочь имеет значение, — добавил шахтер.

И Мария стала рассказывать.

ГЛАВА 5

Они сидели на скамейке за домом, под старой грушей, шатром опустившей ветки к земле. Была уже глубокая осень. Багровая и буро-золотая листва почти облетела.

В трех шагах от них желтела стенка плитнякового забора. За нею начинался густой и заросший соседский сад, в эту пору голый, неуютный, пустынный.

Старик нищий снял со спины торбу, скинул шинель и, оставшись в залатанной солдатской рубахе и заскорузлых от грязи рваных штанах, с удовольствием подвигал плечами. Под рубахой перекатывались мускулы.

Потом он развязал торбу, упрятал в нее полученную от Леонтия краюху черствого хлеба, свернул цигарку и огляделся:

— Хорошо у тебя.

Леонтий улыбнулся:

— Хорошо… Эх, Василий!

Нищий затянулся дымом, провел рукой по рыжей бороде, спросил:

— Прошел ночью?

— Прошел.

— Какой?

— «Генерал Каледин» — восемь бронеплощадок, блиндированный паровоз в середке, спереди и сзади — платформы с балластом, две теплушки с путейцами.

— Когда?

— В час сорок.

— Что еще было за ночь?

— Два состава на Лихую. Первый в двадцать три пятьдесят. Один вагон офицерский, двадцать один — теплушки с солдатами, три — лошади, шесть — груз, укрытый брезентом. Второй прошел в четыре двадцать. Вагонов офицерских два, по освещению судя, штабные. Теплушек — девять, с лошадьми — восемь, платформ с грузом — одиннадцать.

— Что к Новочеркасску было?

— Два. Первый в час тридцать: двадцать теплушек, три классных санитарных вагона. На станции воду брали, я на бойне был, слышал: раненых семьсот человек.

— Откуда?

— Из-под Поворино… Второй был в семь десять: один классный вагон, девять теплушек с солдатами, двадцать две с лошадями, две платформы с пушками, четыре — с зарядными ящиками. Лихо ехали: утро еще, а в теплушках песни поют. По песням — лейб-гвардейцы. Деповские между собой говорили: в Таганрог. Новобранцы там вроде бы взбунтовались.

— Калибры пушек?

— Брезентом были накрыты. Но по виду трехдюймовые, только стволы странные: короткие очень. Немецкие, что ли? В сводке это отмечено.

— Что еще?

— Вчера в городе совещание было: Краснов, Богаевский, Попов, Родионов, Денисов.

— Букет удивительный!

— Да. Обставлено было секретно. Кроме Богаевского, все прибыли утром, как бы проездом, и все — с разных сторон. Видимо, переброска какая-то серьезная будет: Богаевский сегодня в депо пойдет — усовещать, чтобы ремонт вагонов улучшили. Одно очень странно: кое-кто из наших торговцев разогнался было провиант поставлять эшелонам, потом отбой ударили. Вроде бы брать продовольствие эти эшелоны у нас тут не станут, хотя обычно всегда это делают.

— Что за дивчина, с которой ты утром шел?

— Сам не могу понять. Вчера купечество у Фотия Варенцова на именины дочери его собиралось. И она там была. Вертелась вокруг меня и явно подслушивала. Даже губами шевелила, чтобы лучше запомнить. Такая зеленая! А до этого я как-то и не замечал ее. Да и фамилию только сегодня от сестры узнал: Мария Полтавченко. Оказывается, брат ее с моим братом когда-то дружбу водил.

— Странно все это.

— Отец ее запальщиком был, в шахте так и погиб в третьем или четвертом году. Живут с матерью, зарабатывают шитьем. И потом — робкая очень. В провокаторы такая разве пойдет?

— А красивая.

— Да.

— Ты один работаешь?

— Один. Я б сообщил.

— И выдерживаешь?

— Выдерживаю.

— Но как?

— Обычно. Я, бывало, и раньше-то — десять с половиной часов отработаешь, а потом еще и прогуляешь полночи. Гармошка, девчата… А я же токарем был, у станка не заснешь: мигом на резец напорешься. Теперь-то что! Я уж и к расписанию поездов применился, и научился по часу, по полчаса для сна выхватывать. Труднее, чтобы это в глаза другим не бросалось. Ну, конечно, одному тяжело. Я даже подумал тут: не жениться ли? На такой, чтобы умная да преданная была. И работать.