Сергей Юрьенен - Жена нападающего. (Из книги «Союз сердец. Разбитый наш роман») Страница 5

Глядя в ту ночь, она произнесла:

– Значит, ушел наш поезд… – С таким ничтожным оттенком вопросительности, которым можно было пренебречь, и я только затянулся сигаретой, имитируя отчасти как бы вздох сочувствия.

– А я его найду!

Подхватив сумку, порывисто поднялась, направилась к краю, села на перрон и спрыгнула.

Первым чувством было раздражение: тоже мне… Анна Каренина! Меня занесло, когда вскочил, но ноги удержали. Пьян был все же не настолько, чтобы рухнуть на рельсы.

Она далеко уже ушла, и уходила дальше – темной тенью. Теряя очертания и размываясь. Я шел вдоль края и наведенной белым полосы, взывая гнусным от фальши голосом. Шарообразная тень ускользала на удивление стремительно, но потом, когда озарило семафором, я увидел, что – туфли в одной руке, сумка в другой – уходит Наташа не по шпалам этой узкой одноколейки, а бежит, летит по рельсе – так, что должна при этом ни о чем не думать. Без оглядки и страха оступиться.

Куда?

Будем считать, что к сыну.

Я вернулся на скамью. Путь, которым она бежала, знал я до конца. Однажды в нежном возрасте описал его с красивой и нарядной мамой, которая, по-мoeмy, в то воскресенье даже натянула батистовые перчатки. Шляпка, вуаль. Покрытая «мушками». Вагоны детской железной дороги, тогда имени Иосифа Виссарионыча, были открытыми, такие платформочки с проемами входов в купе, где скамейки, слишком низкие для мамы, были обращены лицом друг к другу, так что ей пришлось увести колени в сторону, и, напрягая мускул, так держать их всю дорогу, которая, как настоящая, постукивала под нами стыками – и был гудок, поднимался веселый семафорчик, и завивался дым из трубы. Пронизав золотой от солнца Серебряный бор, дорога подкатывала обратно к станции, на которой сейчас сижу только я, роняя под ноги очередной окурок и морщась от болевых усилий по затаптыванию огня, ибо тестикулы – как тем штрафным отбиты.

Мама давно должна вернуться.

Ее все нет.

Я жду.

*

Совершенно затекшего в позе эмбриона – ладони расплющены тисками колен – с первыми лучами солнца меня будит божий одуванчик – в галошах на босу ногу, в пыльнике, подпоясанном посылочной веревкой, и с распертой уже кошелкой:

– Бутылочку можно, сынок?