Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3 Страница 50

Голос. Рестораны!

Саня. Да. Но почему во множественном числе? А впрочем… Ладно, рестораны! В чем дело? Нигде не сказано…

Лев. Что не сказано? Ты сама скажи.

Саня. Это ханжество! И мы совершеннолетние. Никакого разложения я там не замечаю. Была. Зафиксируем. Дальше что?

Укропов. Гнилые настроения.

Саня. Не понимаю.

Укропов. Высказывала.

Саня. Кому?

Вавка. Мне.

Саня. Те-бе!

Воронько. Тебе можно.

Вавка. Это еще почему?!

Воронько. Это не нуждается в объяснении.

Вавка. Укропов, я протестую. Здесь собрание группы, а не частные разговорчики.

Укропов. Воронько, давай без этих… Как его… безо всяких. А ты, Веткина, все-таки должна обнажить. Понимаешь?

Лев. Мужчинам выйти?

Каплин. Не валяй дурака.

Лев. Но я не знаю, что она будет обнажать. Пусть скажут, зажмурюсь.

Томаз. Я предлагаю Льву Порошину сделать замечание. Пусть знает, что здесь действительно собрание, а не какой-то Пиквикский клуб[23].

Рузия. Принято. Считай, что ты сделал замечание. Продолжайте.

Укропов. Душу она должна обнажить. Душу.

Лев. Ах, душу… это скучно.

Саня. Не буду… можете как хотите… не буду.

Зина. Укропов, можно?

Укропов. Собрание ждет от Веткиной чистосердечного признания… чего? По-моему, ясно. А потом ты.

Зина. Тебе всегда все ясно. От такой ясности делается пусто в голове. И не говори за всех. «Собрание ждет». «Всем ясно». По-моему, никто не понимает, в чем вы собрались обвинять Веткину. Ты и сам не понимаешь. Я, Каплин, Веткина однажды были в ресторане. И что же?

Женя. Зина, предложи собрать гроши и отправиться всем в ближайший ресторан… хоть бы на Киевский вокзал.

Лев. А в «Арагви» лучше.

Денис. А ты там бывал?

Лев. Мечтаю.

Зина. Мальчишки, перестаньте.

Женя. Большинство знает рестораны в теории, а хочется узнать практически. Как можно рассуждать о предмете, не имея о нем никакого истинного понятия.

Денис. Правильно! Тогда мы Веткиной зададим!

Зина. Мальчишки, перестаньте. Женя хочет весь вопрос свести к пустому делу…

Женя. А дело серьезное? Действительно, Зина.

Зина. Да, действительно.

Женя. Тогда мы слушаем.

Зина. И поскольку дело серьезное, сложное, я прошу группу снять с обсуждения вопрос о поведении Веткиной. Укропов тянет к мерам, к выговору… но что же меры? Этого добра у нас хватает. Не бойся, Жора, мы примем меры, если они по-настоящему потребуются. Группа у нас здоровая, сильная, и я думаю, что мы как-нибудь по-другому подойдем к Веткиной. А сейчас ничего не надо. Тем более что ничего настоящего и не знаем. Она обещает нагнать… учтем.

Денис. Вопрос не подготовлен. Снять!

Укропов. Что ж, Маландина, сидишь? Вставай.

Вавка. Я одного не понимаю: Пращина Зина не очень-то стеснялась резко говорить про меня, и меры против меня ее не беспокоили, а тут — стесняется. Странно. А дело вопиющее. Одна из студенток не посещает лекций, не появляется в общежитии и не желает никому дать отчета в своих антиобщественных поступках…

Каплин. Вава, это ты?! Смотрите, это Вава!

Вавка. Не реагирую! Известно, что эта студентка ведет неправильный образ жизни… о ресторанах говорилось… мне заявляла, что ей жить не хочется, что университет ей опостылел… Но тут Пращину меры беспокоят. Может быть, она ответит нам, почему она выгораживает Саню.

Генриета. Потому что она в единственном числе пожаловала к ней на день рождения.

Зина. Генриета, ты же умная девушка… Укропов, можно отвечать?

Укропов. Отвечай.

Зина. Отвечаю: между тобой и Веткиной огромная разница.

Вавка. В чем это?

Зина. В том, что Саня сейчас больна, больна серьезно, но не безнадежно, и это пройдет. А ты здорова, и это не пройдет, потому что ты здорова безнадежно…

Вавка. Почему я здорова безнадежно? О чем она говорит?

Лев. Это тонко сказано. Такие вещи надо понимать. Зина, ты растешь.

Томаз. Слишком тонко.

Зина. Просто я не хочу еще раз ранить Ваву, но я должна ей объяснить, что Сане можно помочь, а ей ничто не поможет. Но я и по поводу тебя тоже никаких мер не предлагала. Твое исключение предложил и проводил Укропов.

Вавка. Как — Укропов? Ты, Егор? (Гнев.) И это правда? (Грозно.) Говори.

Укропов (очень спокоен). А что мне было делать? Ты это… как его… выявилась как типичный случайный элемент.

Вавка. Негодяй ты! И больше ничего. (Обида). И оставьте меня. Начали обсуждение по Веткиной, а кончилось опять мною. Кто я вам? Мальчик для битья?

Голос. Вава, не плачь, ты не мальчик, а девочка.

Лев. Глазки, ручки, ножки… Пушкина мало!

Укропов. Прошу без этого… Кто за то, чтобы Веткину снять с обсуждения? Ты, Веткина, не голосуешь. Раз, два, три. Словом, большинство. Сняли. Веткина, не покидай собрания. Дальше…

Лев. А что дальше?

Томаз (солиден). А дальше я поставил вопрос о некоторых имеющихся в нашей группе стилягах.

Лев. Друзья-однополчане, стиляга некоторая — это я.

Генриета. Я не понимаю, что у нас сегодня происходит. Одно бытовое разложение. Неужели не нашлось ничего более серьезного?

Рузия. Укропов мечтает кого-то выявить. Я не выявила, а он нашел.

Голос. Не выявить, а самому выявиться.

Укропов. Хлипкий вы народ! Выберут, а потом унижают. (Сердится.) Если Чебукиани кричит на курсе, что у нас в группе стиляга, то что я должен делать, по-вашему? Воля собрания, конечно. И этот вопрос снимать?

Зина. Нет, не снимать!

Лев. И ты, Брут?[24]

Каплин. Глупо, Левка, она на Брута не похожа.

Зина. Чему вы радуетесь? Над тобой, Лев, висит очень серьезное обвинение, а ты и в ус не дуешь.

Рузия. У Левки усы? Покажи.

Укропов. Эх, Рузия!.. Не ты у нас комсорг, а Зина!

Зина. Стиляга… ты понимаешь, что сие значит?

Лев. Понимает Томаз. Пусть он и объяснит, раз поставил вопрос.

Укропов. Давай, Чебукиани. Только без этих… как их… преамбул… что сказал твой дядя Самсония… и так далее.

Томаз (доволен, что получил слово). Мой дядя Самсония никогда не видал таких узких штанов, какие носит наш уважаемый Лева, поэтому он ничего не мог сказать. Но я не маленький и понимаю, что туалет человека решающей роли не играет… Хотя! Я говорю — хотя, потому что туалет человека все же отражает его внутренний мир.

Каплин (строго). Разве преданность народу определяет размер наших брюк?

Томаз. Если ты рассчитывал сорвать мое выступление в защиту своего друга, то считай, что ты его не сорвал. Эти брючки, складочки, галстучки, подобранные к цвету рубашки, запоночки говорят…

Голос. О чем?

Томаз. Сейчас найду слово и скажу.

Голос. Скорее находи.

Томаз. Они говорят об аристократизме… (рад, что нашел нужное слово) об аристократическом отношении к нашей действительности. Он — аристократ. А мы — плебеи. Хуже того — рабы. Вот.

Денис. Допер-таки.

Томаз. Что значит — допер.

Денис. Я согласен. Правильно. Но рабов не надо. Это вычеркни.

Томаз. Ничего не вычеркну. Стиляги — это те, которые по форме и по существу презирают советских людей. Им по душе другая жизнь. Какая, все мы понимаем.

Укропов (растерянность). Ты не очень ли? Товарищи, он не очень ли загнул? Зина, как считаешь? Рузия, как?

Зина. Считаю, что не очень.

Мгновенно возникает общий спор, в котором трудно что-либо понять.

Лев (кричит). Вы можете порвать глотки, передраться, но скажите, какое это имеет отношение к моей персоне?!

Укропов. Голову потеряешь с этими делами. Пращина, говори ты!

Зина. Почему я?

Укропов. А кто? Я? Слово имеет Пращина. Говори.

Зина. Ребята!..

Денис. Что?

Зина. Давайте с юморком.

Денис. Давайте.

Зина. Стиляги… (Задумалась.) Что это такое? Это, куда ни кинь, а плесень все-таки… А? Как вы думаете? И мерзавцы, между прочим…