Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3 Страница 53

Каплин. Она упала. Не шути. Тут серьезно.

Томаз. Тогда держи. Смотри не разбей. (Уходит.)

Каплин. Вава, может быть, в самом деле ты станешь на ноги?

Вавка. Что ты со мной делаешь! Неужели нельзя поцеловать человека?

Каплин (изумлен). Ах, вот что. Странно… но пожалуйста.

Затемнение

Сцена восьмая

Часть улицы. Каменная стена большого дома. Ночь. Метель. Идет Саня, следом Ларисов.

Ларисов. Саня, это неприлично! Нельзя откалывать такие штуки. Ты меня компрометируешь. Ну хорошо, я понимаю… тебя это задело… Потом мы выясним… Вернись, я прошу тебя. Саня! Любимая…

Саня. «Задело… это». Ты отдаешь себе отчет, о чем ты говоришь?!

Ларисов. Саня! Любимая…

Саня. Какому-то пьяному скоту… как с рук на руки… «Можешь приласкать». Подлец!

Ларисов. Безответственно… спьяна… дай по роже.

Саня. О нет, ты не спьяна… тут тонкая игра… Как все это мне предсказали! Дура, не допускала. Ты в этот дом зачем стремился?

Ларисов. Ни за чем.

Саня. Врешь. «С девушкой нельзя, с сестренкой можно». В женихи вылазишь.

Ларисов. Ты видишь, я раздет. А тут метет.

Саня. Ничего, не умрешь. Это весна.

Ларисов. Какая к черту весна. Март. Метель. Саня, брось… хорошая, родная…

Саня (изумленно). Нет, на тебя ничего не действует! Ты механический подлец.

Ларисов. Куда ты идешь? Ведь третий час ночи.

Саня. И этот пьяный скот распространяется: «Комсомолка… они играются в порядочных». Да вы все там недостойны… самое слово это… недостойны произнести!

Ларисов (резко, насмешливо). Почему — мы? А вы где? В чем дело, дорогая? Подумаешь, какое оскорбленное достоинство.

Саня. Ах, вот что. Поняла. Дошло. Спасибо. Но я не успела увязнуть до конца. У тебя, разумеется, нет уже достоинства, а у меня осталось. До чего дошел ты, Эдька.

Ларисов. Это оригинально. (Ему весело.) На улице, в снегу, в три часа ночи мы выясняем вопросы нравственности. Саня, смешно. Что случилось? Ребята выпили… танцуют… ну кто-то кривляется… кто-то распустился… А если тот парень скот, дала бы ему в рожу. И делу конец. Пощади, я схвачу воспаление легких.

Саня (больше для себя, в ужасе). Значит, ты настолько… что ничего… механический.

Ларисов. А! Ну тебя к дьяволу. Прощай. Будет тоскливо — позвони. Откликнусь. (Уходит.)

Пауза.

Саня. Домой нельзя. До университета километров пятнадцать. А голова не держится… Устала очень. Все равно. Прощай, одноклеточный. (До слез.) Что ты, кретин, делаешь! Как могла бы любить… Вернуться, что ли? Что действительно заноситься? Но девки очень уж противные! Какие-то у них позы… И этот скот… Черт с ними, вернусь!

Ларисов возвращается.

Ларисов. Саня, я все же жду. Тепло. Уют. Богатая еда.

Саня. Уйди, уйди. Прощай. (Убегает.)

Затемнение

Сцена девятая

Пустая клубная сцена. Сукна. Стол, стулья. Зина, потом Вавка.

Вавка (удивленно). Здравствуй.

Зина. Здорово.

Вавка. Не удостаиваешь внимания?

Зина. Нет, я тебя слышу.

Вавка (ирония). У тебя язык на месте.

Зина (мирно). Вавка, не приставай. Ведешь себя по-дурацки.

Вавка. Посмотрим. Дураков по осени считают.

Зина. Поздравим великий русский народ с новой поговоркой.

Вавка (раскрыла тетрадку). Ты в какой кружок записываешься?

Зина. В какой… В какой ты объявила.

Вавка. Я и хотела сказать тебе… Что я хотела?

Зина. Вспомни.

Вавка. Давно ли ты не умела связать двух слов.

Зина. Ответить? Отвечаю: ровно три с половиной года тому назад. Связывала, но робко.

Вавка. Так что нечего бы.

Зина. Что — нечего бы?

Вавка. Выставлять культуру.

Зина. Вавка, милая моя, у тебя отсталое развитие.

Вавка. «Милая»… не стыдно?

Зина. Ни капли. Что ты мелешь! Мы приходим в университет пещерными созданиями. И прежде всего орем… как с цепи сорвались. И все мы страшно одинаковые. К школе со всеми ее прописными истинами — полное презрение. А кроме школы у нас ничего нет. И некоторое время мы остаемся оголтелой оравой. Потом мы постепенно оттуда вываливаемся.

Вавка. Для чего ты мне все это читаешь?

Зина. И постепенно, год за годом, делаемся совершенно неузнаваемыми. А ты осталась там, так и не вывалилась…

Вавка. Ах вон что.

Зина. Ты и в сто лет останешься шальной. Это характер.

Вавка (медленно). Ох, Зинка… что ли… помириться нам?

Зина (ласково и просто). Вавочка, ни ты мне, ни я тебе ничего дурного друг другу не сделали.

Вавка. Считаешь?

Зина. Убеждена.

Вавка. Пусть я шальная, пусть у меня слабое развитие, но накапать… на кого! На свою подругу, которая для тебя… и это не дурное?!

Зина. Не знаю… может быть, это действительно противно… Я не знаю. Но для меня наш университет — что-то невыразимое. И если я вижу, как вы ни во что не ставите… как валяют ваньку… я не могу побороть в себе возмущения. Позволь сказать тебе всю правду. Я три года молчала. Побеждало чувство благодарности к твоему поступку. И я тебя действительно люблю. А по тем правилам, которые я считаю настоящими, я должна бы сказать о тебе все еще на первом курсе.

Вавка. Наглости у тебя много… судья.

Зина. Ах, опять? Давай-давай.

Вавка. Начнется сессия — увидим.

Зина. Вот. И училась бы от сессии до сессии. А то… Лавры Укропова спать не дают?

Вавка. Новое дело.

Зина. Укропов односторонний, но честный парень. А ты… Скажи на милость, зачем тебе кружки создавать? Видишь, и никто не пришел. (Легко и весело.) Имей в виду, Вавочка, что всякое мероприятие, которое проводится сверху, должно соответствовать кровным интересам массы. Тогда оно будет идеальным мероприятием. Когда ликвидировали МТС, то это мероприятие соответствовало жизненным интересам колхозных масс. Поэтому это мероприятие есть идеальное мероприятие. Усвой.

Вавка. И все-то она знает! Ладно. А Укропов, по-твоему, очень честный?

Зина. Очень.

Вавка. Бросьте! Он занимается общественной работой только лишь для того, чтобы обеспечить к себе хорошее отношение в деканате. И мне желательно заработать хорошее отношение в деканате.

Зина. Очень желательно?

Вавка. Я не скрываю. По крайней мере от тебя.

Зина. Вот спасибо. Тогда всего хорошего. Я на тебя работать не хочу. Ни в какие твои художественные кружки записываться не буду.

Вавка. Ты не будешь, другие согласятся.

Зина. Никого не вижу.

Вавка. Придут.

Зина уходит. Вавка секунду сидит в одиночестве. Потом из-за сукон выходят Укропов, Томаз, Генриета, Воронько, Рузия.

Рузия. Мы пришли. Но ничего подобного не будет, на что ты рассчитываешь. Мы на тебя тоже работать не будем.

Томаз. Вавочка, как нехорошо, как нехорошо!

Воронько. Будь ты мне подругой, я тебя за косы бы.

Укропов. Эх ты, урод! Я выдвигал ее как подлинную энтузиастку. А ты… «деканат». И меня мараешь… Урод.

Вавка. Подслушивали!

Генриета. Что подслушивать? Ты так увлеклась, что в зале было слышно.

Вавка (ревет). Мало ли чего не скажешь сдуру… по наивности… интимно. А вы уж — выводы…

Томаз. Вавочка, не плачь, мы тебя любим, но заботься о своем благополучии сама. Выступай на этой сцене одна. Не обижайся.

Все, кроме Вавки, уходят.

Укропов (вернулся). Урод. (Уходит.)

Вавка (плачет). Это Зинка… она мой злой гений…

Появляется деловой студент.

Деловой студент. Маландина? Привет! Где ваша самодеятельность? Кого будем пробовать?