На широкий простор - Якуб Колас Страница 57

тогда рассердился и не пришел к ней. Теперь все это всплыло в памяти, и Авгиня осудила свой легкомысленный поступок. Весть о смерти Кондрата и о поджоге его хаты произвела тяжелое впечатление на Авгиню. Ее утешала только мысль о том, что какой-то неизвестный отомстил за Кондрата и мстителя не поймали. Кто он? Может, Мартын с дедом Талашом? И это было похоже на правду: они сегодня были тут.

Первым пришел к войту Кондрат Бирка. В хате была одна Авгиня и младшие дети. Авгиня стояла возле печи, поправляла ухватом дрова. Кондрат поздоровался и остановился возле хозяйки. Он давно уже приставал к Авгине и никогда не упускал случая высказать ей своих чувств.

— Ой, холодно, Авгинька! Нельзя ли погреться возле тебя? — сказал Бирка, наклоняя свою рыжую физиономию к лицу Авгини, и обнял ее одной рукой.

Авгиня резко повернулась (хоть и бросила со смешком, что ей очень нравятся рыжие) и высвободилась из его объятий. Но тут же, чтоб смягчить свою резкость, она ласково взглянула Бирке в глаза, заглянула так, как умела заглядывать только она.

— Гляди, какой вояка: на бабу напал. Ты бы в лес пошел да повоевал.

Маленькие глазки Кондрата замаслились.

— И совсем не нападаю: дотронуться до тебя считаю за счастье… Эх! — Голос его зазвучал по-другому: — Ну, если б ты не была женкой войта!.. Войта мне жалко. А воевать я не пойду: мы за себя другого вояку поставим.

И рассказал Авгине про комбинацию с Савкой. Такой красивой женщине хочется хоть хорошей новостью угодить. Рассказав, самодовольно захихикал.

21

Не только в Веркутье, но и во многих других поместьях оккупированного Полесья паны задавали пышные балы в честь польского офицерства. Польская шляхта переживала медовый месяц своей государственности. И те паны, что вернулись в свои поместья, чувствовали себя на седьмом небе и считали, что теперь они настоящие, полноправные хозяева своих владений. Вся политическая обстановка складывалась в их пользу. Польша имела теперь свою армию, вооруженную на средства Антанты, которая отводила Польше значительную роль в войне с Советами.

Положение Советов было тяжелым.

Молодой Советской республике приходилось напрягать силы против наседавшей со всех сторон контрреволюции в условиях экономической разрухи, голода — тяжкого наследия, оставленного царизмом. Все это облегчало задачу польской военщины и окрыляло польскую буржуазию надеждой на победу в войне с Советами.

Вслед за польской армией в Полесье хлынули волной крупные и мелкие шляхтичи, изгнанные революцией из их гнезд, представители религиозного культа и целая свора других дармоедов и паразитов. И для всей этой оравы узаконенных мародеров надо было найти места и посты.

На этот раз устроить бал взялся уездный комиссарж, пан Крулевский. Балу придавалось специальное значение. Готовился он не только для того, чтоб дать польской шляхте возможность покутить и повеселиться вместе с офицерством: балу предназначалась и другая роль.

Поместье пана Длугошица — одно из богатейших в уезде, это гнездо старого шляхетского рода. На протяжении столетий оно переходило от отца к старшему сыну, переходило как освященное веками, нерушимое наследие. И только при последнем владельце, при пане Леоне Длугошице, пошатнулся порядок этого наследования под ударами революции. Пан Длугошиц вынужден был оставить свое имение и уехать далеко на запад. Теперь он вернулся в свое родовое гнездо, вернулся как человек, который тонул и которого спасли от смерти.

Достаточно было беглого взгляда на дворец, на дворовые строения, на все поместье в целом, чтобы сразу увидеть, что это — старосветская резиденция богатой родовитой фамилии. Могучие тополя и раскидистые липы пышным венком окружали панскую усадьбу. На холме, среди густого сада с широкими лужайками, разрезанными ровными аллеями, стоял каменный белый дворец, высоко подняв над зеленью деревьев свою четырехугольную башню, обрамленную скульптурными украшениями.

Горделиво возвышался дворец над кронами лип и тополей своей башней, массивными белыми стенами и красной черепичной крышей. Внутри дворца, в его многочисленных комнатах, просторных залах, где могли разместиться сотни людей, были собраны богатства, предметы роскоши. Казалось, что сквозь них просачивались человеческие слезы — слезы горя и страданий… Многое из этих богатств было растеряно за время революции, и пан Длугошиц, вернувшись после изгнания, поставил на ноги всех своих слуг, чтобы найти и вернуть в фамильный дворец свои сокровища. Из таких дворцов тянулись нити ненависти и злобы к восставшим «хлопам», в таких дворцах плелись интриги и заговоры против новых основ жизни, заложенных Октябрьской революцией. И теперь во дворце пана Длугошица готовился пышный бал в честь польско-панской государственности.

Засверкали яркими огнями окна дворца: они видны в лесах и болотах застывшего в настороженной тишине Полесья. Вечером, когда над лесами и болотами нависла густая тьма, начали съезжаться гости. Первыми явились менее значительные лица — владельцы мелких фольварков, арендаторы со своими женами и дочерьми. Ради такого торжественного случая шляхта нацепила на себя и на своих выездных лошадей все, что у нее было лучшего из одежды и дорогой сбруи. Слуги сбивались с ног, принимая гостей.

Пан Длугошиц, встречая каждого нового гостя, показывал себя радушным и гостеприимным хозяином: кланялся, приветливо пожимал руку, бросал ту или иную фразу, соответственно личности гостя.

Состав гостей был довольно пестрый и разнообразный. Тут были помещики разных категорий, арендаторы, мелкая шляхта, а также представители интеллигенции — доктора и адвокаты. Много было военных, начиная от офицерских чинов и кончая генералами. Был тут и полковник пан Дембицкий. Среди военной и гражданской публики мелькали также фигуры ксендзов в длинных сутанах. Считаясь с важностью политического момента, «святые отцы» разрешили себе некоторую вольность, явившись на бал. Отступали они от правил ксендзовского статута и в своем отношении к женщинам, показывая себя больше кавалерами, чем слугами господа бога. Правда, паненки и молодые дамы предпочитали ксендзам военных. Оно и не удивительно: мундиры военных и особенно ореол, окружавший их как героев, отстаивающих «польскую свободу и независимость», делали их неотразимыми в глазах молодых шляхтянок. Зато поблекшие, пожилые дамы кружились вокруг ксендзов, как мухи перед дождем кружатся возле горшков, из которых недавно вылили суп и которые еще не успели вымыть мочалкой.

Вскоре гости разбились на группы. В каждой группе были свои специфические интересы и темы разговоров, но все разговоры вертелись вокруг нового польского государства и его исторической миссии. Одна только молодежь — паненки,