Анна Кальма - Сироты квартала Бельвилль Страница 6

— Он сказал Хабибу, что непременно вступит в партию и уже сейчас считает себя коммунистом, — буркнула Надя.

Это не было новостью для меня. Мать и Патош — старые французские коммунисты. Как же мог их внук, их воспитанник пойти по иному пути? Я молча резал образцы, раздумывая об этом. Надя внезапно прервала мою задумчивость:

— Дерется-то этот красный на славу!

— Что?! Рири дерется?!

— Скажем, скандалит, если тебе это больше нравится. Знаешь этого субъекта — мужа Сими Назер, ну того, который недавно вернулся из тюрьмы? Вот с ним Рири и поцапался.

Я спросил:

— А что у них там произошло, вам не докладывали?

Надя кивнула:

— Как же, конечно, доложили! Сам герой, Саид, и доложил… Оказывается, этот тип явился в гараж Круабона, где служит Саид. Начал осматривать машины с таким видом, будто сейчас купит «ягуара». Тут ему на глаза попалась японская машина «тойота», которую дали Круабону на комиссию для продажи. Вот ему и загорелось — во что бы то ни стало сесть за руль и опробовать ее на ходу. Увидел Саида, поманил его:

«Эй, парень, знаешь меня?»

«Знаю, мсье», — говорит Саид.

«Тогда выведи мне из гаража вон ту красотку. Я хочу посмотреть ее в деле, прокатиться малость тут, поблизости».

«Я сейчас спрошу старшего мастера, мсье, — говорит Саид, — без его разрешения, мсье, ни одна машина не выходит из гаража».

«Да ты что, спятил? — обозлился Назер. — Иди и выведи мне машину и не тыкай мне в нос своего мастера. Я поезжу полчаса, никто и не заметит… Я тебе заплачу, не беспокойся».

Однако Саид не поддался и отказал ему наотрез. Тогда Назер окончательно рассвирепел, чуть не избил Саида, орал на всю улицу, что «черноногие» заполонили всю Францию, что их давно пора гнать… Тут и появился, как нарочно, твой Рири, взбеленился и полез с кулаками на «расиста». Ведь Саид из его «стаи».

Я сказал:

— На месте Рири я сделал бы то же самое.

Надя кивнула.

— Узнаю твои старые привычки, Андре. Только советую и тебе и Рири остерегаться Назера. По-моему, он опасный субъект. И увидишь, он плохо кончит.

Я вспомнил черные струящиеся пряди вокруг бледного личика Сими Назер, ее робкий поклон. Что-то вроде дурного предчувствия сдавило мне сердце. А может, это было вовсе не предчувствие, а обыкновенная жалость?

А Надя, словно угадав мои мысли, продолжала:

— Больно смотреть на Сими. С тех пор как вернулся ее повелитель, она ходит какая-то пришибленная. — Надя покачала головой. — Наверное, ей, бедняжке, здорово попало от мужа за ту девочку, что она — помнишь? — взяла, пока он отсиживал срок. С тех пор как Назер вернулся, эта рыженькая все время проводит на улице. Раньше Сими с ней занималась, а теперь не знаю даже, учится ли она? Я то и дело наталкиваюсь на нее — и утром, когда иду в мастерскую, и вечером после работы. Думаю, она боится Ги и не хочет при нем оставаться дома. Чувствует себя лишней. Знаешь ведь, как чутки дети?

Я кивнул. Я знал это по своему детству. Так, значит, рыженькой худышке, которую я встречал весело, вприпрыжку идущей рядом со своей приемной матерью, несладко живется? А я так уговаривал инспектора Дени не забирать ее в приемник, оставить у Сими на воспитание… Так, значит, и я, выходит, виноват в том, что ей сейчас плохо живется?

7. Клоди живется весело

Нет, если бы Клоди услышала разговоры мсье Клемана с Надей, она, наверное, засмеялась бы от души: это ей-то плохо живется! Вот старые чудаки, они и представить себе не могут, как у нее теперь все здорово! И оказывается, совершенно напрасно она боялась Ги! Этот «леопард» (как продолжала она звать про себя Ги) оказался вовсе не страшным, а очень добродушным, легким и веселым человеком. Между ним и Клоди завязалось даже нечто вроде дружбы. Она охотно бегала для него за сигаретами, носила бесконечные записки Жюлю, у которого не было телефона, на улицу Кримэ, чистила его электробритву, и Ги даже поручал ей покупать хорошее мыло и крем, которым он натирался после бритья. А он постоянно смешил Клоди разными невероятными историями, которые рассказывал с самым невозмутимым и серьезным видом.

Он выспросил у Клоди, какие сласти она больше всего любит, и постоянно приносил ей гостинцы. Кроме того, он по-королевски одарял девочку деньгами на кино, на цирковые представления, на катанье по Сене.

— Можешь развлекаться до ночи, — великодушно говорил он, давая Клоди деньги, — тут тебе хватит и на кино, и на всякие другие развлечения.

— А как же уроки? — нерешительно спрашивала Клоди. — Сими ведь сама готовит меня в лицей, и я должна много выучить к завтрему. И потом, Сими велит мне укладываться в постель не позже десяти.

— Можешь сказать ей, что это я освободил тебя от занятий, — величественно заявлял Ги. — А ложиться в десять — это предрассудок. В твоем возрасте нужно вовсю пользоваться счастливым детством.

И Клоди, освобожденная этим позволением от всяких угрызений совести, пользовалась «счастливым детством» действительно вовсю: просиживала по два-три сеанса в кино, ходила в цирк, в бассейн пли просто слонялась по парижским улицам в компании таких же девчонок и мальчишек. Она давно хотела иметь свою «стаю» — теперь у нее была эта возможность благодаря деньгам Ги. Она щедро делилась ими с ребятами бельвилльских мастеровых. Ей было безразлично — ровесники они ей или малыши 7–8 лет. Важно было, что теперь это ее «стая» и что слушаются они ее беспрекословно. Она велела им звать себя «Анжелика — королева ангелов», и теперь «ангелы» ходили за ней хвостом.

Однажды, когда она вместе с тремя маленькими девчонками из своей компании ела мороженое и покупала билеты в кино (кстати, на афише значилось крупными буквами: «Не моложе 18-ти»), кто-то отчетливо произнес:

— И долго ты собираешься так болтаться?

Она вздрогнула, вскинула глаза. Возле нее, засунув руки в карманы джинсов, стоял предводитель другой «стаи» — тот, которого звали Вожаком. На этот раз Анри Жюльен смотрел на нее без насмешки, а с каким-то даже участием.

— Что? Что такое? — хрипло переспросила Клоди.

— Я спрашиваю: не надоело тебе шляться вот так, без дела, по улицам? Ты ведь небось даже неграмотная?

Она покраснела и тут же вскипела:

— Кто ты такой, чтоб совать нос в мои дела? Катись своей дорожкой!

— А я тоже иду в кино. Моя дорожка как раз туда лежит. — Он показал свой билет и прибавил: — Что же, мадам Назер уже совсем от тебя отступилась?

— Убирайся! Не смей ко мне приставать! Убирайся, я тебе говорю! — в исступлении закричала Клоди.

Слезы вдруг полились у нее из глаз, и, чтоб скрыть их, она убежала. В кино она в тот вечер не пошла. Сими встретила ее ласково, спрашивала, не больна ли она, заботливо трогала лоб, уложила ее пораньше в постель. Но Ги, она заметила, был мрачен, хмурился и при виде забот Сими отпускал насмешливые замечания.

— Сими, душечка, а мы больше не будем учиться? — спросила вдруг девочка.

Она уже лежала в кухоньке на своей раскладушке. Рыженький хвост разметался поверх подушки, а темные блестящие глаза вопросительно смотрели на молодую женщину.

Сими заметно смутилась.

— Да нет, конечно, непременно будем, — отвечала она бодрым тоном, — но сейчас, понимаешь, это никак не удается. Ги требует больших забот, его надо подкормить после того ужасного места. Там его держали впроголодь. Ты это сама понимаешь. Потом, ему хочется повидаться с друзьями, повести к ним меня. Вот я и не успеваю. Ты уж прости меня, Диди.

И Сими так виновато опустила голову, что Клоди кинулась обнимать и утешать ее: конечно-конечно, все это временно и они скоро снова примутся за прерванные уроки.

Клоди проснулась посреди ночи. Что-то было неладно не то с ней, не то с надувным матрасом, на котором она лежала, не то с кастрюльками, что висели на полке над ее головой. Она прислушалась. Кухонька, где она спала, только тонкой шерстяной портьерой отделялась от комнаты Сими и Ги. И оттуда из темноты до Клоди донесся их шепот. Вернее, шептала Сими, а голос Ги никак не желал понизиться до шепота, и Сими это, видимо, приводило в отчаяние.

— Ради бога, Ги, ну я тебя прошу. Она же услышит… Ну пожалуйста, дорогой, ради меня…

— Дрыхнет она, как сурок, можешь не беспокоиться, — зевая, говорил Ги, — а и услышит, тоже не беда. Она — девчонка смышленая, все сама должна понимать. Там, где двое своих, не всегда должна быть посторонняя третья.

— Но это я, я взяла ее, я настаивала. Спрашивай только с меня, — надрывалась шепотом Сими.

— Вот я с тебя и спрашиваю. С какой стати, спрашиваю, я должен у себя в доме стесняться, приспосабливать свою жизнь к какой-то приблудной девчонке? Хочу позвать домой приятелей выпить, бац — у девчонки ангина, жар, ей, видите ли, нельзя дышать сигаретным воздухом! Вернусь попозже — снимай туфли, не шуми, не разговаривай: ребенок спит! Всюду и всегда эта девчонка! А если я раздобуду денег и мы с тобой сможем махнуть на Канарские острова, или в Таиланд, или в Перу, ты что же, и туда потащишь ее за собой?