Анатолий Степанов - Победитель Страница 6

— А я и сейчас сочиняю — похабные.

— Ну и как?

— Смешно получается.

В дверь постучали.

— А вот и сюрприз! -обрадовался Кареев. — Входи, Ганин. Входи, благодетель!

Вошел благодетель Ганин. Был он невысок, плотен, честен и добр лицом. То ли крестьянин, то ли из мещан — мелкая сошка.

—Здравствуйте, господа офицеры. Звали, Валентин Андреевич?

— Eсть у тебя, Саня, дурная привычка бессмысленные вопросы задавать. Раз искали, значит звали. Вот, Юра, забирай его с благодарностью и пользуйся.

—В ваше, господин поручик, распоряжение, следовательно, поступаю. Позвольте, имя-отчество узнать.

— Георгий Евгеньевич.

— Дело у нас какое будет, Георгий Евгеньевич?

— Комиссара по лесам ловить, господин Ганин.

—Это Спиридонова, что ли? Поймаем.

—Вы его знаете?

—Откуда? Документы посмотреть Валентин Андреевич давали. Храбрец, как я понимаю. Храбреца убить трудно, а поймать — можно.

—Каким это образом?

—К нему в отряд пойду. А потом и вас к нему приведу. С войском.

— Он, Юра, киплинговского «Кима» читал! — с гордостью доложил Кареев.

— А Ким-то при чем?

— Профессия все же одна у них.

— Как это одна? Ким — разведчик, а господин Ганин, как я понимаю, — провокатор.

— Вы, Георгий Евгеньевич, зовите меня Сашей. Или Шурой. Как вам удобней.

— На провокатора обиделись?

— Нет.

— Тогда ответьте мне на вопрос. Зачем вам все это?

— Ловкость свою проверяю. В наше время ловкость в жизни — самое главное дело.

— А как догадается Спиридонов и шлепнет вас без рассуждений?

— Недостаточно, значит, ловок я. Не для жизни сегодняшней.

— И долго еще свою ловкость проверять намерены?

— До установления порядка.

— Какого порядка?

— Твердого. При твердом порядке я со своей ловкостью хорошо заживу!!

* * *

— У тебя усталый вид, — сказала Георгию Евгеньевичу мама. В номере она поила сына чаем. Сын дико посмотрел на нее, потом вспомнил, что он сын, И ответил как положено:

— Дела, мама, дела. И заботы тоже.

— Вы же в резерве! со знанием дела удивилась мама.

—Самые дела и самые заботы в резерве. А когда уже стрелять начинают, тут не заботиться, тут убивать нужно.

— Юра, что ты говоришь!

— Занятие у меня теперь главное такое, мама, — убивать. И давай поговорим о чем-нибудь другом.

Елена Николаевна обиделась на минутку, а сын не придал этому значения: сидел развалясь, жевал без охоты. И мама сдалась.

— Ты знаешь, Лялечка здесь?

— Какая еще Лялечка?

— Господи! Да, Лялечка Каленич! Неужели забыл?

— Синельникова, — поправил он ее и, закрыв глаза, откинулся в кресле. — Значит, и Лялечка здесь.

Она была здесь. Она стояла в дверях зашарпанного номера и смотрела на него. Георгий Евгеньевич, бледный, подобранный, без фуражки, медленно склонил голову.

—Жорж! — невыносимо громким шепотом назвала она его.

Он поцеловал ей руку, а она поцеловала его в лоб.

—Как покойника, — догадался он.

—Как воскресшего, — возразила она.

...И осень в Летнем саду. На вас белая меховая шапочка и желтый лист падает на белый мех. Концом зонтика вы пишете на влажном песке «Жорж, Жорж» и зачеркиваете написанное. И вы спрашиваете: «Навсегда?» И я отвечаю: «Навсегда!» Оказалось — не навсегда.

Они сидели за столом, и она, потянувшись к нему через стол, погладила его по щеке. Щека под ее рукой пошла нервным тиком.

—У меня разбилось сердце, и это было дивно, — вспомнил он, улыбаясь.

— А у меня оно остановилось, застыло, замерло навсегда. Оказалось — не навсегда.

— Ольга, вы прекрасны, — сказал Георгий Евгеньевич. Она была, действительно, прекрасна.

...Она спрятала лицо у него на груди и заплакала. Он успокаивал ее, гладя рукой по длинной шее, по обнаженным плечам. Они лежали в постели и, усталые, снова разговаривали.

—Я была тогда старше тебя на пять лет, Жорж. Теперь — на десять.

—За два года я постарел на двадцать лет. Не будем считаться, Ольга. Я много, много старше тебя.

—Люби меня, Жорж, ладно? Люби меня, я очень-очень тебя прошу.

—У меня кроме этой любви в жизни ничего нет. Что мне остается делать, как ни любить тебя?

— Это правда? Это правда? Это правда? — спрашивала она и целовала его в плечо, в шею, в грудь.

...Среди ночи он проснулся, ощупью нашел на полу бутылку, отхлебнул из горла и, гремя спичками, закурил. Обозначенный в темноте красным папиросным угольком, прошел к окну. Упершись лбом в черное блестящее стекло, спросил сам себя:

— Что делать? Что делать?

—Накинь на меня одеяло, Жорж. Мне холодно, — попросила из постели Ольга.

                                                                    * * ★

Их было пятеро верхами. Митяй, Миша, Егор, Александр Ганин и, впереди на породистом кареевском жеребце, Спиридонов. Они неторопливо следовали широкой улицей большого села, и сельские жители с уважением рассматривали их. У крыльца волостного правления Спиридонов остановился и спросил у негустого кружка землепашцев, стоявших тут же:

— Звали, мужички?

— Расспросить тебя хотели, — объяснил сразу же подошедший к Спиридонову степенный мужик.

— Ты что — за главного у них? — поинтересовался Спиридонов и слез с коня. Спешились и остальные. Александр Ганин принял спиридоновский повод.

— Не главный я. А так... неробкий.

— Говори, неробкий. Только смотри, чтоб не заробел у меня.

— А ты меня пугать будешь?

— Это уж как ты себя поставишь. Ну, задавай вопросы,не томи.

— Вопрос первый и главный, — объявил степенный мужик и, помолчав значительно, продолжил: — какой такой есть смысл крестьянину с твоего восстания?

— Восстание, допустим, не мое, а ваше. А выгода с него вам самая прямая: наш революционный отряд защищает крестьянство от незаконных поборов белогвардейской сволочи.

— Значит, будем красных ждать, чтобы красные отобрали.

— Мы свое обязательно возьмем,--согласился Спиридонов. — Нам побеждать надо. Так ведь лучше один раз дать — нам, чем дважды — им и нам. Выгоду свою понимаете, граждане мужики?

Толпа к этому времени собралась, порядочная: подтянулись к крыльцу и старые, и малые, и любопытные бабы.

—Хваткий какой!- раздался восхищенный бабий голос. И тотчас из толпы выскочил вьедливый маленький мужичонка — местный, видимо, говорун.

— А если белые, к примеру, тебя побьют? — радостно воскликнул он.

— Типун тебе на язык! — злобно ответил Спиридонов. — На глупые вопросы не отвечаю. Умные вопросы имеются?

— Ты разумно нам ответил, — подбил бабки степенный. — Теперь вот только как на духу скажи: Красные победят?

— Это я вам обещаю.

— А теперь вопрос окончательный. От нашего тутошнего деревенского общества тебе надобно что?

— Надобно, мужики, надобно, — Спиридонов снова возвысил голос. — Оружие нужно, оно у вас есть, закопано по огородам, знаю я вас. И бойцы мне нужны. Конечно, наш отряд добровольный, у нас все по доброй воле. Вот даже человек из города имеется, доброволец. — Спиридонов слегка отодвинулся, показывая мужикам малозаметного Ганина. — Так что я вам советую выделить мне в отряд пятерых, которые помоложе. Добровольно.

Толпа загудела. Спиридонов стоял, слушал гул.

—Можна, — поразмыслив, сказал степенный мужик.

—А если согласные, завтра к вам Миша придет. К его приходу чтобы все готово было. Миша ,покажись.

Миша выступил вперед и стал рядом со Спиридоновым.

—Уговорил! — озорно взвизгнул все тот же бабий голос.

Спирпдонов пошарил глазами по толпе, сказал сурово:

—Нам пора, мужички. — И пошел сквозь толпу — сдержанный,строгий,неподступный. Толпа уважительно притихла. Краем глаза определив ядреную бойкую бабенку, Яков неожиданно и ловко прихватил eе за бока.

— Бесстыдник! — с удовольствием заверещала бабенка. — Охальник! У тебя ж учителка есть!

— Учителка! — передразнил ее Спиридонов. — Я что, для себя стараюсь? Для твоего ж, бабочка, удовольствия. И обществу уважение оказать.

Общество Спиридонова одобряло.

—Учителка!-- раздраженно бормотал Спиридонов, вскидываясь в седло.

—Учителка! — бормотал Спиридонов, выезжая из села.

                                           * * *

Землянка была на небольшом сухом острове среди глухих и тяжелых болот. Рядом с землянкой росла единственная на острове сосна, а под сосной, закинув руки за голову, лежал Спиридонов. Подошел к нему Ганин, сел рядом.

—Хорошо-то как, Господи! Трава пахнет как! — сказал, не поворачивая головы, Спиридонов.

—Уж куда лучше! -ворчливо отозвался Ганин. — Не понять: отряд у нас или монастырь на болотах.

—Воевать хочешь, Саня? — полюбопытствовал Спиридонов.

—Действовать хочу. А ты ждешь. Чего ты ждешь, Палыч?

—Подходящего момента жду. Твои люди в городе, насколько я понимаю, тоже ждут?

— У них руки связаны.

— А вот мы им поможем развязать.

Ганин покосился на Спиридонова и спросил осторожно:

— Значит, мне скоро в город идти?