Александр Розен - Прения сторон Страница 6

Когда Ильин проснулся, небо было не звездно-черным, а серым, и казалось, что он пропустил момент, когда закрыли занавес. На соседней веранде позвякивали посудой. Лара готовила чай.

— Славное утро, — сказал Ильин, сев за стол и с удовольствием грея руки о пиалу. — Прекрасно выспался и не опоздал.

Лара засмеялась:

— Да, к моему удивлению…

К столу вышел и Джаббаров. Он был одет не по-вчерашнему, это Ильин сразу заметил. Красивый серый костюм, рубашка с большими модными запонками, широкий галстук в клетку и туфли на белом каучуке. «Странная перемена, — подумал Ильин. — И держится совсем иначе, какой-то легкий и стройный». И пока они пили чай, Джаббаров посмеивался над Ларой и называл ее «нашей милой Митрой» и уговаривал бросить медресе и мечети и работать в экспедиции. «Будете каждое утро встречать восход солнца».

— Пойдемте с нами, Фейсал Алимович, ну я очень, очень прошу вас!

— Нет, — сказал Джаббаров, — нет. — Он отставил пиалу, словно подчеркнув этим движением окончательность своего решения. — Больше я никогда туда не пойду. Все. — Он встал и любезно спросил Ильина: — Дать вам свитер? Там по утрам сильный ветер…

На раскоп Лара и Ильин шли пешком.

— Что с ним? — спросил Ильин.

— Не знаю… Возраст, наверное…

— Двадцать семь лет на одном месте!

— Да. А вы знаете, что Джаббаров не археолог? Он историк, нумизмат… Еще до того, как начал здесь, он уже был известным ученым. А сюда попал случайно. Здесь местные колхозники искали клад и нашли какие-то монеты. С этого все и началось. Джаббаров увлекся и доказал во всех инстанциях, что надо копать здесь. И создал эту экспедицию. Был он в то время и начфин, и завхоз, и первый стахановец, видите, я еще помню, как это называлось. А теперь ему семьдесят, и он каждый год решает: все, конец. Материала у него собрано на сто книг, но снова и снова тянет сюда… Не знаю, может быть, на этот раз и в самом деле решил…

На раскоп они пришли вовремя, солнце еще не показывалось, но Лара торопила: сейчас покажется…

Город еще больше, чем днем, напоминал фронт, траншеи перед рассветом казались черными, тишина молча указывала на рухнувшую эпоху.

Снова вышли на обрыв, к реке, взглянули на горы, но теперь, в утренних сумерках, нетрудно было поверить, что за этими холмами стоят Гималаи. И почти сразу стало подниматься солнце, вокруг него дрожали слабые бледные лучи. Но вскоре на небе появились розовые прожилки, лучи окрепли, а цвет солнца загустел и стал пурпурно-красным. Ильину казалось, что все свершилось невероятно быстро: только что солнце было всего лишь кусочком земли, и вот оно уже плывет небесным светилом.

— Нравится? — спросила Лара. — Не жалеете, что пришли сюда? Ну, отвечайте же!

4

Они условились встретиться вечером, возле гостиницы. На бульваре уже толпилась молодежь, и было ясно, что именно здесь место вечерних свиданий. «Театр у микрофона», — сказал бы Касьян Касьянович.

Утро Ильин провел с Азимовым в машине. Осматривали гробницу знаменитого полководца, потом ансамбль мечетей — в прошлом место паломничества всех мусульман Средней Азии. Азимов оказался человеком образованным и любящим свой город. Но пока Азимов объяснял, что тайна старинных красок давно утрачена, но что за последние годы современные мастера достигли больших успехов, Ильин думал о Ларе и вспоминал предрассветные траншеи и солнце над Гималаями.

— Вы меня ждете?

— Как условились. Мне бы хотелось увидеть вечерний город вашими глазами.

— Вечерний город? Но я очень устала…

— Может быть, посидим в кафе?

— Нет, — сказала она неожиданно резко.

— Тогда пойдемте ко мне…

Поднялись на третий этаж. Мимо торжественной дежурной, через огромный холл с пятью диванами, тремя торшерами и телевизором — звук не то забыли включить, не то нарочно выключили, и на экране какая-то полная дама молча раскрывала и закрывала рот.

Вошли в номер. Ильин не успел снять плащ, как Лара прижалась к нему. Ильин поцеловал ее, но как-то неумело, по-школьному.

— Вы очень любите свою жену?

— Да, Лара, люблю…

Она не дала ему договорить:

— Муж изменял мне. Я была беременна, мне сказали, я узнала адрес, поехала… Лучше не вспоминать. Простите меня!

— Ну, что вы, Лара!

— Не делайте, пожалуйста, похоронного лица! Вам идет быть веселым!

— А в нашей конторе на этот счет строгий приказ: «Мы оптимисты». Это на всю жизнь, как говорится, «до упора».

— «На всю жизнь» — как скучно! Мне всегда хочется перемен. Позвонить своему начальнику и так, знаете, небрежненько: «Извините, но завтра я уезжаю на Мадагаскар». Вы бывали на Мадагаскаре? Нет? А где вы бывали?

— Восемь дней в Италии, в ГДР на конференции, а в прошлом году круиз по Дунаю.

— Мерси, мне такое не годится. Как минимум три реки: Нил, Енисей и Миссисипи.

— На своей яхте?

— Хоть на колесном пароходе! Как это можно — умереть и не увидеть Париж, Токио, Бомбей… И еще я хотела бы в Москву — пожить там долго и ходить с вами в театры.

— Вот это правильно!

— Звоню вам по телефону: у меня есть миллион, бросайте все! Но вы, дай вам хоть сто миллионов, все равно только пожмете плечами: завтра, ровно в десять, у меня совещание. Вы серьезный человек, я полюбила серьезного человека и страдаю.

— А я вот не умею страдать, — сказал Ильин. — Наверное, этому надо учиться…

— Поедемте вместе на Мадагаскар!

Ильин снова, очень осторожно, поцеловал ее. Но, целуя Лару, он думал: Иринка, Иринка! И его тянуло домой.

— Да, вы правы, нам не надо больше встречаться, — сказала Лара.

— Но я этого не говорил.

— Подумали. — Она подошла к зеркалу, поправила волосы, вынула пудреницу. Ильин увидел в зеркале ее измученное лицо, а рядом стоял какой-то упитанный мужчина в больших роговых очках. Учиться страдать! Не поздно ли? Наверное, поздно, да и зачем? Ему незачем, думал он, недоброжелательно глядя на свою внушительную фигуру. Почему-то особенно раздражали Ильина его феэргешные очки, и ужасно было жаль Лару. «Иринка не из тех женщин, которых жалеют, — думал он. — А Лара…» И от жалости у него болело сердце.

Вышли из номера, снова через холл, где за это время включили звук, и пожилой мужчина, поразительно похожий на даму, которая только что беззвучно открывала и закрывала рот, громко кричал: «Корма, корма, главное — корма!»

Мимо торжественной дежурной, мимо администратора, тоже глазевшего на них во все глаза, но не забывшего вежливо поклониться; из ресторана доносилась кабацкая музыка, и, хотя в дверях стояла очередь, Ильин через все головы видел оркестрантов на эстраде, ряженных, как черти, в красные смокинги.

— Так что вам показать напоследок? Покажу вам падающий минарет. Это чуть за городом, хотите? Мечеть почти вся развалилась, а минарет цел.

Электрические фонари горели только в центре, и вскоре начались глухие улочки, освещенные луной и слабым светом из окон. Дома здесь были одноэтажные, глинобитные, с плоскими крышами и стояли вплотную один к другому. Лара шла впереди, и Ильину казалось, что она подчеркнуто сохраняет расстояние между ними.

Чем дальше, тем пустынней становился город; перешли мостик через узкий желтый поток, теперь стены домов круто подымались в гору. Небольшая площадь с рядами и навесами, упряжка мулов с мордами, вызолоченными луной, белый конь, который сейчас, ночью, казался совершенно синим, как на вчерашней фреске, а в глубине стоял пятидесятиметровый ствол минарета: все, что пощадило время.

Здание мечети — и мощные устои пештака, и сам купол — давно рухнуло, но даже эти рухнувшие камни хранили величие былого. Луна высвечивала какие-то надписи, горевшие бирюзой и золотом, а там, где они стерлись, был виден охристый грунт.

Но минарет был цел. Сверху донизу был виден рубец, обнаживший кирпич, но он не коснулся самого тела башни, строительная кладка была жива, и Ильин с уважением смотрел на не тронутый временем жженый кирпич.

— Почему вы сказали «падающий минарет»?

— Сами почувствуете. В путеводителе: «Развалины культового здания» — и все. Подымите голову! Выше, еще выше! Ну как, кружится?

— Я вообще не страдаю головокружениями, — сказал Ильин. — Уж такой у меня вестибулярный аппарат…

— А у меня кружится… Но я часто прихожу сюда. Мой культ здесь.

— Культ? — переспросил Ильин.

— А вы думали!.. Культ времени! Прекрасная Елена была не только дочкой Зевса, но и внучкой Хроноса. Нет, серьезно, мы все знаем о нашей планете — и как она вертится, и когда перестанет вертеться, скоро все узнаем и обо всей вселенной. Уже вычислен ее возраст. А что мы знаем о времени? Многим ли отличаемся от древних греков, которые бранили коварного Хроноса, пожирателя детей своих? Сколько богов перемолола современная наука, а дойдут до времени — и стоп. Ну, а там, где наука бессильна… Вы когда-нибудь думали о времени? Сейчас ученые всерьез поговаривают, что, может быть, именно время — новый и неиссякаемый источник энергии.