Владимир Курочкин - Избранное (сборник) Страница 60

Испытание воли

Перестаньте, – сказал неожиданно командир лодки. – Неужели это не действует вам на нервы!

Василий машинально водил пальцем по влажной поверхности стекла на приборе. Оно звучало. Под этот стонущий звук лучше бежали мысли. Теперь их быстрый ход был нарушен. Василий взглянул на командира. «Как же это так, – подумал он, – волнуется из-за таких пустяков?»

Командир, чувствуя его взгляд, опустил руку с биноклем, потом повернулся и приподнял брови. Он всегда приподнимал их, когда, внезапно оторвавшись от дела, хотел сказать что-нибудь, не имеющее никакого отношения ни к морю, ни к штормам, ни к туманам, ни к подводным лодкам.

– Знаете, товарищ помощник, – улыбаясь, сказал он, – меня мороз по коже пробирает, даже когда ногтями по обоям проводят. Сынишка часто этим пользуется… Терпеть не могу…

И опять повернулся к морю.

Море было спокойно. На горизонте оно казалось выпуклым, словно огромная опрокинутая серебряная чаша. За кормой виднелась земля – тонкая сизая черта. Она, как стрела, летела по горизонту вправо, менялась в цветах: из сизого становилась синей, потом зеленой с буро-серыми пятнами, увеличивалась в размерах и, наконец, превращалась в острую каменистую косу, темнеющую с правого борта субмарины.

Лодка далеко ушла от базы. Люди несли обычную, не лишенную сложности службу охраны своих морских границ. День и ночь лодка крейсировала в точном, по карте вымеренном квадрате, отлеживаясь на грунте, часами наблюдала, выставив глазок перископа из воды на поверхность моря, спокойного или бурного – в зависимости от погоды. Потом выскакивала из морских глубин наверх и сносилась по радио с базой. Это полагалось всегда делать ночью, но сегодня командир приказал всплыть еще при солнце. На море не было заметно ничего подозрительного, и он, не желая терять времени, приказал радисту передать на берег срочное сообщение и получить ответ.

Все на лодке выглядело будничным. Совершалась самая обыкновенная, изо дня в день повторяемая работа. К ней уже окончательно привыкли два молодых краснофлотца, приписанных в команде с месяц тому назад. И только старший помощник Василий Ракитин, получивший на лодку назначение совсем недавно, еще никак не мог внутренне подладиться под общий ритм жизни команды. Все ему казалось как-то не так, все уж слишком было обычным и совсем не вязалось с теми представлениями о подводниках, которые он создал сам себе еще в Ленинградском военно-морском училище. Вот и сейчас его поразило замечание командира подводной лодки. Как это не серьезно и даже мелко!

Василий скользнул глазами по антенне. Потом нагнулся над люком, ведущим внутрь лодки. Оттуда доносился мерный шум работающего дизеля. Пахло жареным мясом, кок готовил ужин. Василий втянул в себя теплый воздух, потом выпрямился и, став около командира, искоса поглядел на него.

«Вот, – думал он, – это что-то вроде истерики. Разве можно волноваться из-за таких пустяков? Скрипнет дверь, прошуршит бумажка, упадет что-нибудь… Странно! Нужно бы держать себя в руках. А ведь вот слывет же Алексей Семенович Кармышев самым бесстрашным, самым хладнокровным, самым невозмутимым командиром лодки в этом море». Василий увидел затылок Кармышева, его ухо, из которого торчали рыжеватые волосики, шею с розовым шрамом, и бинокль, который командир прижал к глазам. Что там ищет он на горизонте?

Скосив глаза совсем набок, Василий увидел и всю его фигуру: высокую и не очень складную, с покатыми по-женски плечами. Длинные, худые ноги – точь-в-точь как у одного землемера из-под Рязани, где когда-то в детстве жил Василий. Нет, это очень не вяжется с его представлениями о подводниках! Он понимает, конечно, что глупо оценивать человека только по его внешним признакам. Ведь не закон всем героям быть обязательно какими-то особенными. Нет, нет, это все очень элементарно и понятно, но все же каждый, если ему укажут: «Вот стоит известный герой» – и он увидит двух людей: одного – маленького и невзрачного, а другого – крупного, осанистого, каждый немедленно уставится только на того, кто посолиднее. Ведь вот и Льва Толстого представляешь себе громадным стариком, а на самом деле ведь это не так. И мысли Василия, закрутившись на этих сравнениях великого с малым, перескакивая с пятого на десятое, уже оставили Кармышева с его излишней нервозностью и бросились в воспоминания о Ленинграде, о первых учебных плаваниях, о привязанностях, оставленных в том милом для Василия городе, с серебристым и дрожащим туманным воздухом – городе, где он провел годы учебы. Затем его внимание опять привлекла каменистая коса с рыжеватыми пятнами, протянувшаяся к лодке откуда-то с горизонта. И Василий вдруг всем телом ощутил, что ему приятно находиться здесь, в необъятном море, у этой очень неприглядной, мрачной косы. Как будто к той гряде темных камней он всегда стремился. Да, а как же иначе? Это было его сильнейшим желанием. Он давно мечтал попасть в этот край. И вот теперь он в первый раз вышел в серьезное плавание. И первый раз с этим командиром. И, вообще, все в первый раз: это просторное море, горячее солнце, цветущая, кажущаяся беспредельной земля… Он давно мечтал попасть сюда! Здесь лучше чувствуешь жизнь. Здесь лучше понимаешь ее законы. Находишь ключи к ее закрытым до поры путям-дорогам. Суровая жизнь! Это хорошо…

В военно-морском училище он всем надоедал рассказами об этой земле, о которой сам знал только по книгам. Василий улыбнулся, вспомнив, как в комсомольской газете военной школы на него рисовали шаржи: что-то вроде взъерошенного волка с капитанской фуражкой на голове и трубкой в зубах. Друзья угадали! Он хочет быть морским волком, как Кармышев! Пока он – только старший помощник. Но нужно приглядываться, присматриваться, выуживать у Кармышева его искусство, и тогда все будет в порядке. А выдержка у него есть. Может быть, это просто ненужная самоуверенность? Нет, все же у него крепкие нервы. Пожалуйста, скребите пальцем по стеклу, ножом по сковородке… Подумаешь! Этим его не проймешь!

Василий все глядел и глядел в море. «Как величественно! – думал он. – Вода почти сливается с небом. И невозможно отвести глаза от этой дымчатой дали, где таятся все новые и новые просторы. Это и в самом деле величественно!» Он перевел глаза на острый нос лодки. Там с ленивым плеском вставали спокойные волны и, расколовшись надвое, с внезапно появившейся яростью разлетались веером мутно зеленых брызг по сторонам. И ему показалось, что лодка не идет вперед, а стоит на якоре, море же, напротив, все сильнее и сильнее начинает стремиться куда-то за корму. Вот уже все мелькает: зеленые с белыми гранями маленькие волны, светло-голубой нос субмарины и веер брызг над ним. Как величественно! Но тут у него немного закружилась голова. Он закрыл на несколько секунд глаза, затем открыл их, и вот уже опять всюду разлито спокойствие. Опять с ленцой плещутся волны. Печет солнце, тишина. Покой проникает в самое сердце… Надо всегда быть спокойным! Да, но Кармышев? Василию попался на глаза шрамик на шее командира. Вспомнились рассказы об этом человеке.

Кармышев был матросом на подводной лодке в царском флоте. В гражданскую войну переправился вместе со своей лодкой из Балтийского моря, сначала по железной дороге на специальных платформах, а потом – по Волге в Каспийское море. Там нужно было дать бой англичанам. Большая, серьезная жизнь! Может быть, поэтому он не терпит, когда скребут ногтями по обоям. Нервы! Они не вечно крепки…

Василий смотрел туда же, куда напряженно глядел командир. Горизонт! Сколько в нем таинственного! Нет-нет, что-нибудь и мелькнет, что-нибудь появится на скуле горизонта. Выползет какая-либо мошка, и гадай тогда, что это: торговый пароход, шхуна или рыболовное суденышко, пробирающееся за рыбой в чужие воды, или даже военный корабль.

Вот и сейчас на горизонте клубится какой-то дымок… Василий, заметив его, встрепенулся. Сердце у него, как бы в предчувствии опасности, стало биться очень редкими и тяжелыми ударами. Он хотел указать на подозрительный дымок командиру, но Кармышев уже увидел. Минуты две он не отводил бинокля от этого черного пятнышка. Василий так же напряженно смотрел на горизонт, и за это время из его головы исчезли все мысли о «разлитом в море спокойствии». Но это не поколебало его в том, что нужно, однако, иметь свое внутреннее спокойствие, волевое спокойствие, которое никогда не позволяет впадать в панику, ни при каких обстоятельствах. «Кто его знает, как это будет там называться! – продолжал Василий топтаться на одной и той же мысли. – Одним словом, крепкие нервы!» Тут как раз Кармышев отрывисто сказал:

– Ступайте вниз. Сейчас погружаемся.

Василий соскочил по трапу через люк в лодку.

И сразу же очутился среди механизмов, тесно сгрудившихся на всех более или менее удобных для этого местах. Уже не было здесь морского простора. Механизмы в лодке словно переплелись между собой в крепких братских объятиях, и от вечности этих объятий зависела жизнь подводников. Василий отлично знал назначение каждого из этих механизмов. Уже давно миновали те первые годы учебы, когда на подводной лодке ему все казалось таинственным. Он смог бы, пожалуй, теперь и сам командовать и распоряжаться погружением.