Михаил Бубеннов - Орлиная степь Страница 69

Увидев, что Соболь достает из чехла ружье, Леонид негромко, но все же прикрикнул:

— Клади ружье на место! Не запугивай!

— Я не запугиваю… А что ты со мной сделаешь, если я сам боюсь? — вызывающе ответил Соболь, продолжая свое дело. — Значит, кругом волки, а я должен так идти? С голыми руками? Рисковать? Сам-то небось с голыми руками и до уборной вон не пойдешь!

— Врешь, я куда угодно пойду! — очень обидевшись, крикнул Леонид. — Мне вот нужно идти искать коней… Так думаешь, я побоюсь без ружья?

Он схватил с гвоздя на подпорке, у которой стоял, длинный кнут, подаренный ему дедом Ионычем, — кнут был сделан из тонкого сыромятного ремешка, с рукоятью из таволожника — железного дерева степи. Потрясая зажатым в руке кнутом, он прокричал перед всеми:

— Вот я с чем пойду!

Но упрямый Ванька Соболь, увлекшись своим злобным замыслом, так и не послушался бригадира. Зарядив ружье, он вышел из палатки молча, но за палаткой немедленно дал волю своей злобе:

— Понаехали, храбрецы! Командуют! Учат!

— Лютует, — согласился теперь Ионыч.

— Эта лютость может завести его далеко, — сказал Леонид.

Проводив девушек в вагончик, он вернулся к палатке и, присев у обеденного стола, кинул на него кнут…

Медленно всходила луна. Взошла она на удивление совсем близко от Заячьего колка и показалась Леониду даже и не луной, а каким-то большим светилом, впервые появившимся на небосводе, — огромный малиновый диск его сразу не облил степь, погруженную в непроглядную темь, зловещим светом. Березы вдруг засветились во мраке, точно белые кости. Так и повеяло над степью былинной стариной. Непрестанно слышался то близкий, то далекий рокот моторов, постоянно напоминавший о новой жизни степи, а Леониду почему-то настойчиво думалось, что вот-вот мимо стана с оглушительным гиканьем и свистом проскачет, сотрясая землю, конница печенегов, а вслед ей из белого, костяного леса во все горло прохохочет сова… Дурацкие, бредовые мысли! Но Леониду вдруг стало от них нестерпимо тоскливо и тошно. Да, вот в таком состоянии, как сейчас, он мог бы сделать что угодно! Он мог бы, например, вскочить на Соколика, догнать где-нибудь в степи Дерябу и на виду вот у этого светила застегать его кнутом насмерть! «Зачем я только поехал сюда? — неожиданно с горчайшим раскаянием подумал Леонид. — Как ведь все хорошо-то было в Москве! Все!» Перед взором Леонида в зареве разноцветных огней вдруг встала предпраздничная Москва. Шумит принаряженная к. Первомаю столица, колышется по центральным площадям людское море… А не лучше ли быть каплей в том море, чем озером вот в этой глухой, былинной степи?

Спал Леонид очень тревожно и по привычке поднялся, лишь успела заняться тихая степная зорька.

Кони обычно паслись в низинке, что восточнее Заячьего колка. Сейчас их там не было. «Неужели на Лебяжье ударились, на залежи?» — подивился Леонид. Он повернул от стана на юг и зашагал вдоль кромки колка, где уже слегка про-торилась на целине новая дорога. Но не успел он сделать и полсотни шагов, как из обтрепанных зарослей желтой акации наперерез ему вылетела линяющая, с опавшими боками, большелобая волчица.

Безотчетно защищая кнутом грудь, Леонид остановился и на время затаил дыхание, а когда слегка отхлынула невольная дрожь, очень строго и сердито взглянул в немигающие глаза матерой. Он ждал, что волчица вот-вот, струсив, бросится опрометью прочь: во всех прочитанных книгах писалось, что волки боятся человека. Но прошла секунда — волчица не изменила позы и не оторвала от него взгляда. Прошла еще секунда… Она стояла как изваяние! Прошла еще секунда… Глаза ее все больше впивались в него, как стрелы. У Леонида вновь мелко-мелко задрожали руки. Внезапно шагнув вперед, он во всю силу хлестнул кнутом по земле. Волчица разом отпрянула назад, но не так уж далеко и тут же в один прыжок бесстрашно заняла свою прежнюю позицию. Это пока еще не напугало, но достаточно удивило и встревожило Леонида. Он вдруг подался всем корпусом вперед и вновь с бешенством хлестнул кнутом по земле. Но волчица на этот раз даже не отпрянула. Она лишь разом осела на задние ноги, почти коснулась коленом сухой травы, а затем, несколько раз щелкнув клыками, в свою очередь, шагнула вперед. «Да ты что? — мысленно закричал ей Леонид. — На самом деле взбесилась?» Мысли его работали лихорадочно, но он еще не знал, что делать. Ему известно было, что разъяренному хищному зверю нельзя показывать спину, — нападение почти неизбежно. Значит, отступать? Пятиться? А если кто увидит со стана? Не оберешься сраму! Что же остается? Сделать еще шаг вперед и, может быть, достать кнутом по волчьей морде? Может быть, матерая все же струсит и убежит? Нет, не похоже: приглушенное рычание волчицы с каждой секундой становилось все более озлобленным, на ее губах закипала слюна, а глаза уж полыхали огнем…

Сердце Леонида на мгновение сжалось, но тут же забилось во всю грудь. Леониду показалось, что с этой секунды он вдруг стал горячее и сильнее во сто крат. Еще ночью он возненавидел Дерябу и волчицу, появившуюся у стана, одной, неделимой ненавистью — вроде как бы соучастников единого злодейского замысла. Теперь, вместе со всей его силой, возросла и эта его ненависть. Но Дерябы не было сейчас перед Леонидом, и потому за все надлежало отвечать одной волчице! Наверняка зная, что произойдет, он тем не менее вновь шагнул вперед и с внезапно исказившимся лицорл закричал, замахиваясь на волчицу кнутом:

— А-а, су-ука!

В тот же момент и волчица, сторожившая каждое движение своего врага, всем телом метнулась вперед, в воздух, точно сорвавшись с крюка, который держал ее у земли, и без ошибки поймала пастью рукоятку кнута. Леонид рванул рукоятку к себе, но волчица впилась в нее зубами намертво: упираясь и пятясь, она стала со злобным рычанием мотать и вертеть головой. Она неистовствовала, стараясь овладеть единственным оружием человека. Она так изворачивалась всем телом и так крутила головой, что ременный кнут сам собой вдруг обвился вокруг ее морды. В тот же миг почти автоматически сработала левая рука Леонида: она схватилась за кнут, разом натянула его до отказа и в два счета обвила вокруг свободного конца рукоятки, у самых губ волчицы! В азарте борьбы волчица на сотую долю секунды опоздала почуять опасность; она успела рвануться назад, но не успела разжать пасть: челюсти ее были уже крепко стянуты тонким сыромятным кнутом, а оба конца рукоятки, которую она держала за клыками, теперь уже находились в руках человека. Собрав все силы, пружиня все мускулы, она взметнулась на задние ноги. Леонид отшатнулся назад, но все же устоял и тут же услышал, как из ноздрей волчицы в лицо ударили горячие струи. В глазах Леонида сделалось темным-темно. Он не видел даже ноздрей волчицы, из которых било жаром. Он видел лишь глаза волчицы…

От стана долетел дикий крик и топот. Леонид очнулся, увидел перед собой морду волчицы и вдруг так крутнул ее голову справа налево, что у нее хрустнули шейные позвонки, — она сорвалась с ног и вместе с Леонидом грохнулась на землю. За время борьбы пальцы Леонида так прикипели к концам рукоятки, что и падая он не выпустил их; на счастье, он сразу же всей грудью навалился на бок волчицы — она застонала, как под ножом, и бешено забила в воздухе задними ногами…

Рядом раздался истошный вопль Ионыча:

— Ми-илый, да ты ж ее сострунил!

— Вяжи-и-и!

В центре стана на чистом месте заранее был врыт в землю и закреплен на растязкках высокий, гладко оструганный сосновый шест, привезенный из Лебяжьего. Теперь на нем подняли новенький флаг сочного алого цвета. Утренний ветерок, всегда будто поторапливающий степь пробуждаться на зорьке, немедленно подхватил флаг и начал весело, с шумком полоскать его в чистом воздухе, А потом выглянуло солнце, и флаг весь вспыхнул и еще сильнее затрепетал, зашумел, точно летящее над степью пламя.

— Вот и нарядили степь! — с гордостью произнес Ионыч.

Горячий, шумный флаг неожиданно зажег в душе Леонида удивительное чувство волнения и восторга. Нечто похожее он испытал однажды на войне, когда его родной бригаде вручалось гвардейское знамя. Взгляд Леонида внезапно стал лучистым и влажным. В эту минуту он забыл обо всем, что мучило его совсем недавно.

— Это хорошо сказано! — воскликнул он, а потом, вздохнув, продолжал задумчиво: — Ну что ж, одни поднимают флаги на вершинах гор, другие — в ледяных пустынях…

Разгадывая мысли Леонида, Ионыч заметил:

— Здесь тоже не просто поднимать!

— Я вот о чем сейчас думаю… — продолжал Леонид, — Сколько же таких вот флагов, поднимется сегодня на всех целинных землях! Не меньше, чем в Москве! Да, нарядим степь!

Ионыч оглянулся на соструненную волчицу, которая лежала поодаль, и тронул Леонида за локоть:

— Гляди, как мечется!