Вера Панова - Собрание сочинений (Том 3) Страница 7

Левый берег низкий, его широко заливает в половодье. На заливных лугах косят богатую траву и складывают сено в стога. Пестрые коровы пасутся там и подходят к речке напиться. Золотой пар стоит над левым берегом.

На правом, высоком берегу лежит город. С восточной стороны его полукрылом обнимает роща.

Весной ходят девушки в рощу по ландыши, летом — по ягоды, осенью — за грибами, подосиновиками и подберезовиками, и за осенними красными, бронзовыми, золотыми листьями, из которых такой красоты составляются букеты.

Нет для наших девушек забавы милее, как собирать ландыши. Идешь по сплошным ландышевым листьям, крупным, светло-зеленым и прохладным. А цветов мало: словно только что кто-то прошел здесь и все сорвал. Но опустишься на колени, нагнешь голову пониже, глянешь снизу и сбоку, и увидишь: тут, и там, и там, — ах, у самых колен твоих, у самой руки! везде, везде, спрятанные под листьями, светятся жемчужные шарики ландышевого цвета! Вся поляна в жемчугах, протягивай руку, набирай полную корзинку!

Медовыми кистями покрывается черемуха. Зацветает розовый шиповник. Кукушка сулит тысячу лет жизни. Город справляет новую весну.

Жителей в городе немного, но территорию он занимает большую. Посреди города — мостовые, электрические фонари и каменные дома, некоторые в два этажа, а один даже в три. В трехэтажном доме помещаются самые главные учреждения. Перед домом площадь со сквером. Незадолго до войны школьники посадили здесь деревца, эти деревца еще молодые, сквозные, от них идет прозрачный шелест, легкая сетка теней и солнца движется по дорожкам. Посреди сквера стоит памятник Герою Советского Союза Александру Локтеву, погибшему в Отечественную войну. Этот Александр Локтев — Шура, Шурка Локтев — был один из школьников, сажавших деревца. Небольшой медальон с его портретом вставлен в обелиск, и молодое лицо смотрит на людей, приближающихся к обелиску.

Вокруг сквера расположены: Дом культуры, редакция газеты, ветеринарный техникум, поликлиника и почта. На почте есть кабина для междугородных разговоров по телефону.

Это посреди города. А кругом расходятся длинные, длинные, широкие улицы, немощеные, с деревянными тротуарами, с просторными дворами, садами и огородами. Одни домики смотрят на улицу, другие прячутся в садах. В каждом домике жило много поколений, о каждом можно рассказывать долгие истории…

Каких только названий не носят улицы: Коммунистическая, Социалистическая, Октябрьская, Первомайская. Есть Большая Московская и Малая Московская, хотя по величине они совершенно одинаковы; есть улица Пушкина и улица Лермонтова. Город выбирает самые высокие и звучные наименования. Проспект Физкультуры, площадь Коллективизации, улица Первой Пятилетки, улица Второй Пятилетки… Не забыта и наука: улица, на которой находится электростанция, носит имя Яблочкова, а группа домиков возле опытной станции именуется Тимирязевской слободкой.

По городу ходят автобусы, моложаво выкрашенные в голубую краску; они же привозят приезжих со станции. Учреждения владеют автомобилями: райком и исполком, например, имеют по «газику», совхоз располагает грузовыми машинами и одной «эмкой». Экипажи на улицах можно увидеть всякие, не то что в больших городах: докторша ездит к больным в высокой бричке, редакция перевозит бумагу на низенькой линейке… А у начальника милиции есть мотоцикл. Со страшным треском, кренясь и дрожа, пролетает он в вихре пыли, куда более громкий, чем спокойные, деловитые «газики». Пролетает, и пыльный вихрь успокаивается, оседая тонким слоем на прорытые вдоль улиц канавки, поросшие ромашками.

Все в городе начинается со слова «рай»: рай-исполком, рай-собес, рай-финотдел. Самый город называют: райцентр. И весной, когда улицы заносит белыми лепестками и пухом и воробьиным чириканьем заглушено щелканье счетов в райзаготконторе, — кажется, что это действительно рай.

Глава третья

НЕЛЕГКО БЫТЬ ДИРЕКТОРОМ

Дежурная телятница, по приказанию директора, вывела из стойла Аспазию, дочь Брильянтовой. Здесь же, в служебном помещении, огороженном дощатой стеной, Гречка и Коростелев составили акт о передаче Аспазии колхозу имени Сталина. Обменялись расписками. Фырча, подошел к телятнику грузовик. Аспазия резво выбежала во двор, ее погрузили, Гречка обнял Коростелева, сказал: «Друг, никогда не забуду твоей услуги. Пиши!», ловко вскочил в кузов, стукнул шоферу — и грузовик укатил.

Коростелев посмотрел ему вслед. «Это я правильно сделал, — подумал он, — только надо скорее оформить, чтоб была, как говорит Лукьяныч, полная ясность картины».

Во дворе Степан Степаныч, скотник, обучал молодых скотников из колхоза имени Чкалова, как обращаться с норовистым быком Фотографом. Две недели назад скотники привели Фотографа к Степану Степанычу и попросили: возьмите на время, дайте ему направление, не желает ходить в упряжке! Теперь скотники пришли снова, и Степан Степаныч наставлял их:

— Никогда сразу не становьте буйного быка в упряжку, а раньше приучите его к мысли, что он куда-то такое в обязательном порядке должен ходить. Я что сделал? Я его прямо вот так, за кольцо, стал водить на водопой за триста метров от двора. Он походил три дня по три раза и привык. Потом стал его приучать к запряжке. А как именно? Смотри: вставляю в кольцо водило, на водило надеваю подпругу, так? Теперь скрозь эти боковые кольца пропускаю вожжи и прикрепляю к носовому кольцу. И ваших нет. Можем запрягать. Держи концы вожжей, а ты — конец водила. Теперь вводите его, сатану, в оглобли. Запрягайте, запрягайте, не бойтесь! Давай одевать хомут! Теперь седелку! Затягивай, не обращай на него внимания! Так. Видишь, сам пошел: что значит привычка. Привык, что уж коли запрягли, то идти надо. Я на нем уже возил. Только по первому разу тяжело не грузите: помаленьку. Я приучал, начиная с трех центнеров. Сейчас берет полтонны. Потом можете довесть до восьми центнеров смело. Ну, забирайте, пользуйтесь на здоровье!

Быка повели со двора. Степан Степаныч подошел к Коростелеву и поздоровался.

— Хорошее дело делаете, — сказал Коростелев.

— Молоденькие, — сказал Степан Степаныч, — опасаются взяться за быка… Куда это телку повезли?

— На станцию, — небрежно ответил Коростелев и пошел в контору, к Иконникову.

— Иннокентий Владимирович, — тем же нарочито небрежным тоном сказал он, — надо будет документы телки Аспазии перевести вот по этому адресу.

Иконников взял протянутую бумажку и прочитал.

— Что это? — спросил он.

— Адрес, по которому надо послать документы.

— Зачем?

— Мы им продали Аспазию.

Иконников недоумевающе поднял белые ресницы.

— Разве было распоряжение треста?

— Это мое распоряжение, — сказал Коростелев и вышел. «Объясняться буду с Даниловым…»

Ему навстречу шел Бекишев, секретарь партбюро. По глазам его Коростелев понял, что он уже знает об Аспазии. «И Бекишеву доложили. Экое событие — из трехсот телок продали одну». Закуривая папиросу, Коростелев с вызовом остановился, поджидая Бекишева.

«Если он сделает мне замечание, я ему напомню, кто здесь директор».

— Вы свободны? — спросил Бекишев.

— Нет, — ответил Коростелев, — не свободен. Еду на вторую ферму с агрономом. А вас попрошу передать в бухгалтерию этот акт. — Меньше всего ему сейчас хотелось встречаться с Лукьянычем.

— Этот акт… — начал было Бекишев.

— Виноват, — сказал Коростелев. — Некогда, вы передайте, главный бухгалтер разберется. — (Приближалась Муза Саввишна, агроном, милая женщина, которая знала только свое дело и ни во что не путалась.) — Муза Саввишна, жду вас, поехали!

Во дворе, поодаль от конторы, кучкой стояли работницы, разговаривали. Обернулись и смотрели на Коростелева, пока он с Музой Саввишной шел к бричке. Понятно — говорили об Аспазии.

Шестой месяц Коростелев руководил совхозом.

Сказать по правде, ему приходилось нелегко. Направление работы ясно. Но настанет день, и перед директором множество разнообразных забот, больших и малых. По новизне не сразу и разберешься, которая большая, которая малая. Скажешь: «Ну, это мелочь!», а тебе в ответ: «Нет, Дмитрий Корнеевич, не мелочь» — и докажут, что не мелочь; получается, что мелочей-то вовсе нет, все важное, и ты не знаешь, за что взяться сейчас, а за что после обеда, куда послать подводы в первую очередь, а с чем можно повременить.

Постепенно до Коростелева дошло, что в один день — будь ты семи пядей во лбу — всего не переделаешь и что нельзя разбрасываться, — получается не лучше для хозяйства, а хуже. Из множества практических задач, которые стоят перед тобой сегодня, надо выбирать главную и на ее решение мобилизовать главные силы. Но в то же время держать в поле зрения все хозяйство, чтобы не проморгать эту главную сегодняшнюю задачу.