Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч (1953, илл. Валька) Страница 7

Они зашли в первый попавшийся павильон фруктовых и минеральных вод, сели за столик и подозвали официантку.

– Пожалуйста, две бутылки лимонной воды, – сказал Волька.

Официантка кивнула головой и пошла к стойке, но Хоттабыч сердито окликнул её:

– А ну, подойди-ка поближе, недостойная прислужница! Мне не нравится, как ты ответила на приказание моего юного друга и повелителя.

– Хоттабыч, перестань, слышишь! Перестань… – зашептал было Волька.

Но Хоттабыч ласково закрыл ему рот своей сухой ладошкой:

– Не мешай хоть мне вступиться за твоё достоинство, если сам ты, по свойственной тебе мягкости, не выбранил её…

– Ты ничего не понял! – не на шутку испугался Волька за официантку. – Хоттабыч, я же тебе русским языком говорю, что…

Но тут он вдруг с ужасом почувствовал, что лишился дара речи. Он хотел броситься между стариком и всё ещё ничего не подозревавшей девушкой, но не смог пошевельнуть ни рукой, ни ногой.

Это Хоттабыч, чтобы Волька ему не мешал в том, что он считал делом своей чести, легонько прищемил большим и указательным пальцами левой руки мочку Волькиного правого уха и тем обрёк его на молчание и полную неподвижность.

– Как ты ответила на приказание моего юного друга? – повторил он, снова обращаясь к официантке.

– Я вас не понимаю, гражданин, – вежливо отвечала ему девушка. – Приказания никакого не было. Была просьба, и я пошла её выполнять. Это во-первых. А во-вторых, у нас не принято «тыкать». У нас принято обращаться к незнакомым людям на «вы». И меня удивляет, что вам это неизвестно, хотя это известно любому культурному советскому человеку.

– Ты что ж, учить меня хочешь?! – вскричал Хоттабыч. – На колени! Или я превращу тебя в пыль!..

– Стыдитесь, гражданин! – вмешалась кассирша, наблюдавшая за этой возмутительной сценой, благо посетителей, кроме Вольки с Хоттабычем, в павильоне не было. – Разве можно так хулиганить, тем более в ваши годы!

– На колени! – прорычал вне себя Хоттабыч. – И ты на колени! – указал он перстом на кассиршу. – И ты! – крикнул он второй официантке, спешившей на помощь своей подруге. – Все три немедленно на колени и молите моего юного друга, чтобы он вас помиловал!

С этими словами он вдруг стал расти в размерах, пока не достиг головою потолка. Это было страшное и удивительное зрелище. Кассирша и вторая официантка упали в обморок от ужаса, но первая официантка, хоть и побледнела, спокойно сказала Хоттабычу:

– Стыдитесь, гражданин! Ведите себя, как полагается в общественном месте… И если вы порядочный гипнотизёр…

Она думала, что старик проделывал над ними опыты гипноза.

– На колени! – снова проревел Хоттабыч. – Я кому говорю – на колени?!

За три тысячи семьсот тридцать два года его жизни это был первый случай, когда обыкновенные смертные осмеливались ослушаться его приказаний. Хоттабычу казалось, что это роняет его в глазах Вольки, а ему страшно хотелось, чтобы Волька уважал его и ценил его дружбу.

– Падай ниц, о презренная, если тебе дорога жизнь!

Об этом не может быть и речи, – отвечала дрожащим голосом храбрая официантка. – Это за границей, в капиталистических странах, работники общественного питания вынуждены выслушивать всякие грубости or клиентов, но у нас… И вообще непонято, чего вы повышаете голос… Если есть жалоба, можете вежливо попросить у кассирши жалобную книгу. Жалобная книга выдаётся по первому требованию… Наш павильон, знаете ли, посещают самые известные гипнотизёры и иллюзионисты, но никогда ничего такого себе не позволяли… Правильно я говорю. Катя? – обратилась она за поддержкой к подруге, которая уже успела прийти в себя.

– Тоже, выдумал! – отвечала Катя всхлипнув. – На колени становиться! Безобразие какое!..

– Вот как?! – окончательно разошёлся Хоттабыч. – Так вот до чего доходит ваша дерзость?! Ну что ж, вы сами того хотели!

Привычным жестом он выдрал из своей бороды три волоска и отнял левую руку от Волькиного уха, чтобы разорвать их на мельчайшие части.

Но лишь только Хоттабыч оставил Волькино ухо в покое, как Волька, к великой досаде старика, вновь обрёл дар речи и свободу в распоряжении своим телом. Первым делом он схватил Хоттабыча за руку:

– Что ты, Хоттабыч! Что ты задумал?

– Я задумал наказать их, о Волька. Поверишь ли, стыдно признаться: сначала я хотел их поразить громом. Поражать людей громом – ведь это по силам любому, самому завалящему ифриту!..

Тут Волька, несмотря на серьёзность положения, нашёл в себе мужество вступиться за науку.

– Удар грома… – сказал он, лихорадочно размышляя, как отвести беду, нависшую над бедными девушками, – удар грома никого поразить не может. Поражает людей разряд атмосферного электричества – молния. А гром не поражает. Гром – это звук.

– Не знаю, – сухо отозвался Хоттабыч, не желавший опускаться до споров с неопытным юнцом. – Не думаю, чтобы ты был прав. Но я передумал. Я не поражу их громом. Лучше я превращу их в… воробьёв. Да, пожалуй, в воробьёв.

– Но за что?

– Я должен наказать их, о Волька. Порок должен быть наказан.

– Не за что их наказывать! Слышишь!

Волька дёрнул Хоттабыча за руку. Тот уже собрался порвать волоски: тогда было бы поздно.

Но волоски, упавшие было на пол, сами по себе вновь очутились в тёмной ладошке Хоттабыча.

– Только попробуй! – закричал Волька, заметив, что старик снова собрался порвать волоски. – Ах, так!.. Тогда и меня превращай в воробья! Или в жабу! Во что угодно превращай! И вообще считай, что на этом наше знакомство закончено, потому что мне решительно не нравятся твои замашки! И всё! Превращай меня в воробья! И пусть меня сожрёт первая попавшаяся кошка!

Старик опешил:

– Разве ты не видишь, что я хочу это сделать, чтобы впредь никто по смел относиться к тебе без того исключительного почтения, которого ты заслуживаешь своими бесчисленными достоинствами?

– Не вижу и не желаю видеть!

– Твое приказание для меня закон, – смиренно отмечал Хоттабыч, искрение недоумевавший по поводу непонятной снисходительности своего юного спасителя. – Хорошо, я не буду превращать их в воробьёв.

– И ни во что другое! – предусмотрительно добавил Волька, облегчённо вздыхая.

– И ни во что другое, – покорно согласился старик и всё же взялся за волоски с явным намерением порвать их.

– Зачем ты хочешь рвать волоски? – снова всполошился Волька.

– Я превращу в пыль все товары, и все столы, и всё оборудование этой презренной лавки!

– Ты с ума сошёл! – вконец возмутился Волька. – Ведь это государственное добро, старая ты балда!

– Да позволено мне будет узнать, что ты, о бриллиант моей души, подразумеваешь под этим неизвестным мне словом «балда»? – с любопытством осведомился Хоттабыч.

Волька покраснел, как морковка.

– Понимаешь ли… как тебе сказать… э-э-э… Ну, в общем, «балда» – это что-то вроде мудреца.

Тогда Хоттабыч решил запомнить это слово, чтобы при случае блеснуть им в разговоре.

– Но… – начал он.

– Никаких «но»! Я считаю до трёх. Если ты после того, как я скажу «три», не оставишь в покое этот павильон, можешь считать, что мы с тобой не имеем ничего общего, и что между нами всё кончено, и что… Считаю: раз!., два!., т…

Волька не успел досказать коротенькое слово «три». Горестно махнув рукой, старик снова принял свой обычный вид и сумрачно проговорил:

– Пусть будет по-твоему, ибо твоё благоволение для меня драгоценней зениц моих очей.

– То-то же, – сказал Волька. – Теперь осталось извиниться, и можно спокойно уходить.

– Благодарите же своего юного спасителя! – сурово крикнул Хоттабыч девушкам.

Волька понял, что вырвать извинение из уст старика не удастся.

– Извините нас, пожалуйста, товарищи, – сказал он. – И, если можно, не очень обижайтесь на этого гражданина. Он приезжий и ещё не освоился с советскими порядками. Будьте здоровы!

– Будьте здоровы! – вежливо отвечали девушки.

Они ещё толком не пришли в себя. Им было и удивительно и страшновато. Но, конечно, им и в голову не могло прийти, насколько серьёзной была опасность, которой они избежали.

Они вышли вслед за Хоттабычем и Волькой на улицу и стояли у дверей, глядя, как медленно удалялся этот удивительный старичок в старомодной соломенной шляпе, пока наконец, влекомый своим юным спутником, не скрылся за поворотом.

– Откуда такие озорные старики берутся, ума не приложу! – вздохнула Катя и снова всхлипнула.

– Какой-нибудь дореволюционный гипнотизёр, – жалостливо сказала её храбрая подруга. – Наверно, пенсионер. Соскучился, выпил, может быть, лишнего… Много ли такому старичку требуется!

– Да-а-а, – присоединилась к её мнению кассирша, – старость – не радость… Пойдёмте, девушки, в помещение!..