Юрий Рытхэу - Молчание в подарок Страница 7

Атык последний раз глубоко вздохнул.

Зоопарк

Петр Анканто о больших городах знал слишком много, чтобы не думать о том, что он будет чувствовать себя там уверенно. За свою в общем-то недолгую жизнь он перевидал множество кинофильмов, пересмотрел картинок в журналах, перечитал книг, и скопище каменных домов для него было хотя и далеким, но чем-то привычным, знакомым.

Был еще один источник знаний о городах — рассказы друзей, которым довелось провести отпуск «на материке». Но в этих рассказах главный упор делался на то, что город на самом деле совсем не такой, как в кинофильме, на цветном фото и даже в книге. Прежде всего — это сплошные очереди. Об этом говорили все. Чем больше город, тем длиннее хвост людей, стоящих в затылок друг другу — в магазин, в очередь за билетом в кинотеатр, на поезд, на автобус, а то и просто непонятно за чем. И еще — оказывается, асфальт совсем не зеркальный и не блестит, как на экране. Ну и другие упущения, отличия, которые можно почувствовать, только столкнувшись вплотную с городом, чудным местом, где столько народу живет, что полчища тундровых комаров едва ли могут сравниться с ним.

Петр Анканто почти всю свою жизнь провел на острове в Ледовитом океане. Правда, три года жил на мысе Шмидта, учился в семилетке. Все три года не было дня, чтобы он не вышел на мыс — взглянуть в молочно-белую даль Ледовитого океана в тщетной попытке увидеть родной остров, открытый только в конце прошлого века и населенный уже в советское время эскимосами из бухты Гуврэль.

Родители Анканто любили рассказывать о покинутой родине, тосковали по ней, но крепко держались за этот остров, который они первыми заселили и освоили.

На мысе Шмидта Анканто тоже тосковал по острову. Его угнетало сознание того, что за его спиной нескончаемая твердь, огромный Азиатский материк, который смыкается с Европой и кончается уже где-то в немыслимой дали, за Испанией, за Португалией, за теми пустынными кастильскими равнинами, по которым ехал добрый, нисколько не смешной Дон-Кихот со своим верным Санчо Пансой. А прямо за спиной, на юг — Индокитай, где идет война…

Непостижимо! И хотя все это можно рассмотреть на карте, можно даже указкой ткнуть в Цейлон, в Мадрид, большие расстояния убивали реальность.

То ли дело на родном острове. Границы земли там были доступны даже семикласснику. От южного берега острова до северного, где гнездились белые канадские гуси, где у западного мыса Блоссом вылегают моржи в осенние штормовые ночи, где мысленно поднявшись над всем островом, легко можно обозреть его границы, его берега, окруженные льдами, застрявшими на мелких местах обломками айсбергов.

После семилетки Петр Анканто вернулся на остров и заявил огорченным родителям, что больше не желает учиться и хочет стать настоящим охотником на морского зверя, какими были отец Анканто, его дед и все его предки в ту сторону, которая терялась в глубинах начала истории человечества. В подтверждение своего решения он показал отцу районную газету, где был напечатан призыв к выпускникам школ идти в тундру оленными пастухами.

— Так это про тех, кто окончил десять классов, — попробовал возразить отец, — и в тундру, а не в море.

— Если хочешь — пойду пасти оленье стадо, — с готовностью предложил Петр.

Но островное оленье стадо пас старик Тымкыльын. Это была его работа и забота. Да и олени на острове не нуждались в такой охране, как материковские, ибо на острове не было комаров, овода и волков. Оттого и здешние животные были огромными и жирными, и дрейфующие станции снабжались оленьим мясом с родного острова Петра Анканто.

Петр облачился в отцову кухлянку, в его камусовые штаны, надел белую камлейку и отправился на морской лед.

Он шагал от берега по льду, и позади него оставался родной остров, голубеющий тем более, чем дальше отходил от него человек. Дышалось легко и просторно, а над головой было такое небо, какого нет даже на мысе Шмидта — высокое, заполненное причудливыми облаками, которые к вечеру опустятся ближе к земле и превратятся в ураганный ветер. Но к тому времени Анканто уже вернется домой, в свой поселок, войдет в родной домик и крепко закроет дверь, чтобы ни одна снежинка не прорвалась в сени, где лежат собаки.

Анканто шел к полынье, где предполагал добыть нерпу. Ноги сами несли его к открытой воде, а глаза шарили по торосам, примечая все значительное, достойное внимания. Вон прошагал белый медведь. Сейчас начало зимы. К весне появятся детишки и будут любопытствовать, подходить к охотникам. А это опасно. Медведица может вступиться за своих несмышленышей. А стрелять нельзя — запрет. Штраф пятьсот рублей. Может быть, верно, а может быть, и нет. Три дня назад два огромных белых медведя пришли в поселок и забрались в склад. Разбили шесть ящиков с тройным одеколоном, припасенных заведующим торговой точкой. Медведей отогнали выстрелами из ракетницы, но даже сегодня, если внимательно принюхаться, можно уловить легкий запах одеколона с той стороны, куда ушли медведи.

Говорят, что в Канаде до сих пор стреляют белых медведей. Анканто читал в газете, как богатые охотники на маленьких самолетах гоняются за медведем, пока тот не падает в изнеможении на снег. Тогда пристрелить его не стоит никакого труда.

На острове до запрета тоже охотились на медведя. Не для себя, а чтобы шкуру продать. Полярники покупали, летчики, разные приезжие. Самим медвежья шкура была вроде ни к чему: жили в домах, пологи не шили, а для одежды она была слишком тяжела. Били медведей и не думали, что их мало осталось на земле. Правда, стали замечать, что умка начал остерегаться населенных мест, человека обходить далеко. Приходилось гнаться за ним по торосистым льдам, изводить на него патроны. А потом пришел запрет. После запрета цена шкуры так подскочила, что бить стали бедного умку пуще прежнего, пока несколько человек не поплатились пятьюстами рублями и не предстали перед судом. Вот тогда охота на умку по-настоящему прекратилась, а медведи осмелели так, что стали приходить в селение и задирать собак.

Сейчас так, словно умку никогда не стреляли, и он стал вольным и не пугливым жителем Арктики, каким был много-много лет назад.

Когда Анканто встречал умку, он смело шел ему навстречу, и белый медведь всегда уступал дорогу человеку.

Так продолжалось долго, много лет подряд. Женился Анканто, родились у него дети, и однажды встревоженная жена ворвалась к председателю сельского Совета и закричала, что Анканто как ушел позавчера во льды, так до сих пор его нет.

Подняли тревогу, вызвали вертолет с полярной станции.

Летчик, покружившись над торосами, быстро нашел Анканто и взял его на борт. У охотника была покусана нога, но раны были неглубокие. Только много крови он потерял и едва не лишился ноги, которая застыла, как кусок строганины. Ногу анадырские доктора отстояли, и Анканто вернулся на родной остров, привезя рассказы об анадырских новых домах, где из стенки течет горячая вода, которую, однако, не рекомендуют заваривать, может быть потому, что она такая ржавая, словно в нее высыпали мешок кирпичного чая.

Анканто снова стал охотиться в море.

Так бы текла размеренно его жизнь, если б он не повстречался с одним человеком, который всколыхнул ее.

Это был представитель зооцентра, приехавший на остров отловить белых медведей для зоопарков. Виктор Новиков был человек молодой и знал о животных столько, сколько было написано в книге Брэма «Жизнь животных», которую Анканто получал по подписке. Новиков окончил биологический факультет Московского университета, путешествовал по многим странам от Арктики до Африки. Парень сразу понравился Анканто, и охотник, недолго думая, согласился ему помочь отловить зверей. Новиков занимался отловом не впервые, и у него было много способов. Перебрав несколько, остановились на том, что выслеженную медведицу с выводком надо «застрелить» пулей, которая на полчаса усыпляла зверя, а выводок выловить и унести в поселок.

В эту весну белых медведей у берегов острова было множество. Берлоги, вырытые в сугробах, просматривались невооруженным глазом. Привыкшие к безопасности медведи расположились всего в трех километрах от селения.

Отлов прошел по намеченному плану, и Виктор Новиков заплатил Анканто столько денег, сколько тот не получал и за два месяца.

Медвежат погрузили в самолет, и они улетели в Москву.

Перед отъездом Виктор Новиков стал уговаривать Анканто приехать в Москву:

— Дорога — всего пятнадцать часов! Ну что тебе стоит? Посмотришь Московский зоопарк. Всех зверей мира увидишь!

Последнее запало крепко в память Анканто. Этими словами Виктор Новиков как бы осветил несознаваемую им самим мечту увидеть всех зверей земли сразу, в одном месте.