Агния Кузнецова (Маркова) - Чертова дюжина Страница 7

Из Груздевки она возвратилась ни с чем, одна, с заплаканными глазами. Костя не пришел ночевать. Утром Екатерина Петровна хотела начать поиски Кости, но Дина и Осип Антонович уговорили ее не делать этого. Оба были уверены, что он ушел в город.

22 июня 1941 года

День был дождливый. От востока до запада, от севера до юга не было просвета летнему солнцу. Тяжело поникла молодая листва деревьев, и согнулись травинки под тяжестью крупных, частых и светлых, как слезы, капель дождя.

Двухдневное ненастье размыло глинистые дороги. Лошади спотыкались, вязли в грязи колеса телег по самую ось. Мужики в брезентовых дождевиках с громкой руганью хватались за телеги и с трудом вытаскивали их из грязи. Старые намокшие дома Груздевки казались совсем черными. Калитки и ворота открывались легко и бесшумно.

На улицах было безлюдно и тихо.

Дина сидела на табуретке у окна в груздевской избе-читальне и просматривала газеты.

В небольшой опрятной комнате стояли три стола, покрытые кумачом. На них в горшках, обернутых разноцветной бумагой, буйно цвели неприхотливые герани. На столе в середине комнаты стоял стеклянный кувшин с водой.

Четыре окна избы-читальни были заставлены цветами. Здесь росли колючие алоэ и кактусы, олеандры, камфарные деревья. Вверху, на карнизах окна, висели беленые ящички с какими-то вьющимися растениями. Они затейливо обвивали веревки и зелеными кудряшками свешивались вниз.

У стены два стеллажа с книгами и между ними большой, полуголый фикус.

Стены избы-читальни украшали плакаты, лозунги и портреты вождей.

Вдоль комнаты лежало красное полотнище, приколотое кнопками к полу. Поддевая на широкую кисть белую краску, избач Лиза писала лозунг. Слова «Книга – друг» были искусно написаны умелой рукой. Она терпеливо выводила следующее слово, склонив голову со светлыми кудряшками, похожими на затейливые растения на окнах.

За столом сидел Осип Антонович и шепотом с увлечением читал газету. Он был по делам в Груздевке и не утерпел – зашел посидеть в избу-читальню.

За другим столом расположилась с книгами груздевская учительница. За худобу и темный цвет кожи ребята прозвали ее «грачом».

Около нее сидел кузнец дядя Федор. Он повредил молотом руку, работать не мог и третий день проводил здесь за книгами. Дядя Федор в читальню всегда приходил нарядным, как на праздник. И теперь он был аккуратно причесан на прямой ряд, в белоснежной вышитой рубашке. Он читал рассказы Чехова и сопел на всю комнату.

Дина смотрела в окно. По дороге, прикрываясь дырявой клеенкой, бежала девочка. Босые ноги разъезжались в разные стороны, но она не хотела идти по узкому тротуару, сколоченному из двух досок, видимо находя удовольствие бежать по липкой, скользкой грязи.

Дине тоже захотелось пробежаться по дороге. Она решила, что на обратном пути снимет бабушкины сапоги и пойдет босиком.

«Говорит Москва», – услышала Дина голос из репродуктора, висевшего над ее головой.

«А потом попробую искупаться, – продолжала думать Дина, не обращая внимания на слова, летящие из репродуктора, – говорят, в дождь вода особенно теплая».

Неожиданно ее поразила мертвая тишина в комнате. Она обернулась и только теперь прислушалась к голосу репродуктора.

«Германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города…»

Лиза быстро поднялась с пола. В одной руке она держала баночку с краской, в другой – кисть. На растянутое полотнище из банки падали жирные белые капли, но она не замечала этого.

Учительница, пригнувшись к столу, с изумлением глядела на репродуктор. С ее смуглых щек медленно сходил румянец, и губы становились мертвенно-бледными.

«Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством, – говорил тот же голос. – Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора».

Дедушка поднялся, сдвинул брови и тихо сказал:

– Ах, сволочи, ах, кровопивцы проклятые!..

Никто не отозвался на его слова. Учительница не отвела даже глаз от репродуктора. Лиза стояла все так же неподвижно, не выпуская из рук кисть и баночку с краской. Лицо ее было строго, губы решительно сжаты. Она боялась упустить хоть одно слово, доносящееся из репродуктора.

«Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей».

Дядя Федор слушал спокойнее всех. То, что он не в обычном состоянии, доказывало только одно: невзирая на грозную надпись на стене – «Курить строго воспрещается!» – он вынул кисет, скрутил из газеты папироску и закурил.

«Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

В комнате по-прежнему все сидели молча, не шевелясь. Первым опомнился дядя Федор, шумно отодвинул стул, встал, одернул рубаху, нахлобучил выгоревшую фуражку и решительно шагнул к дверям.

За ним вышел дедушка. А Лиза, прижав ладони к пылающим щекам, села рядом с учительницей.

Дождь лил без передышки. Осип Антонович, тяжело опираясь на палку, поднимался в гору. Он шел медленно, в раздумье, опустив на грудь седую голову, не замечая, что картуз нес в руках и капли дождя, скатываясь с мокрых волос, бежали за воротник.

По временам он останавливался, поворачивался и смотрел на бескрайние зеленые поля. «А кто урожай сымать будет…» – шептал он и снова шел в гору, обуреваемый мрачными мыслями.

Дина в бабушкиных сапогах бежала впереди, торопясь сообщить матери страшную новость. Она забыла о своем желании идти босиком по грязи и купаться в реке. Сердце ее тревожно замирало, жизнь сразу же стала для нее сложнее и значительнее, хотя всего смысла грозного слова «война» Дина еще не понимала.

Война началась

Вечером следующего дня Затеевы приехали в город. Тихим шелестом встретил их зеленый сад. Он показался Дине зеленее, гуще, красивее, чем прежде. Разрослась под дубом клумба, зацвели левкои и бессмертники.

В доме царил беспорядок. Иннокентий Осипович не украсил цветами стол на террасе, не покрыл его скатертью, как это делал обычно, когда семья возвращалась с дачи.

Он встретил их на вокзале молчаливый и сосредоточенный, не подставил Юрику «букашек-таракашек» и не поинтересовался, как Дина проводила время у дедушки на пасеке. Дина тоже не стала рассказывать отцу, что у нее в гостях был Костя и как весело купались они в реке и бродили вдвоем по лесу.

В комнате на столе Екатерина Петровна увидела газету с приказом о мобилизации.

– Значит, уже… – с ужасом сказала она.

– Уже. Я и без того, Катюша, пошел бы, – ответил Иннокентий Осипович, указывая на газету. Он хотел сказать ей слова ободрения, но она повернулась и почти выбежала из комнаты.

Иннокентий Осипович не пошел за женой. Он знал – Екатерина Петровна плакала всегда тайно от всех, да и разве мог он утешать, сам глубоко взволнованный?

– Папа, что «уже»? – не поняла Дина, в недоумении рассматривая газету.

– Еду на войну, Диночка.

– На войну? – Дина почувствовала, как сильно застучало ее сердце. – На войну? – растерянно переспросила она. – Но ведь тебя могут убить?

Иннокентий Осипович улыбнулся:

– Не убьют, Диночка. Немецкие пули меня не прошибут.

Он заложил руки за спину и начал ходить взад и вперед по комнате.

– Враг очень силен. И война эта будет страшной. А Родину защищать каждый должен, – вслух рассуждал он.

– Папа, возьми Юрика на войну! – неожиданно попросил Юрик. – Я как схвачу его да как брошу! – Он опустил книзу пухлые кулачки, показывая, как бы он стукнул врага.

Иннокентий Осипович засмеялся, поднял сынишку, прижал к груди.

– Тебе, сынок, может, и вовсе воевать не придется. Я за тебя отвоююсь.

Дина заметила, что в глазах у отца блеснули слезы. Ей стало не по себе. Незнакомая боль шевельнулась в сердце. Она незаметно выскользнула в дверь. В прихожей ей встретилась Екатерина Петровна. Странным взглядом посмотрела она на дочь и отвернулась.

Еще тоскливее показалось Дине все окружающее. Она спустилась в сад, открыла калитку и стала смотреть на безлюдную улицу.

Легкий ветер вздымал на дороге пыль. Уныло стояли небольшие деревянные дома: серые, желтые, зеленые.

«И может быть, в каждом из них вот так же отец, собираясь на фронт, со слезами на глазах прижимает к груди сына, а мать ходит по дому как тень, с глазами, потускневшими от слез», – подумала Дина. Нижняя губа ее задрожала, но она сдержалась и не заплакала.

Из-за угла показалась толпа народа. Люди шли прямо по дороге, шагая нестройно и быстро. Все они были с котомками за плечами, со свертками в руках. Дина поняла, что это мобилизованные из района.

По обочине дороги почти бегом двигались провожающие – женщины, дети, старики. Они тащили мешки, узлы, чемоданы.