Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2 Страница 73

Стрешнев. Служба, дорогой мой, жестокая военная служба. Но я вас лично не порицаю. Здесь есть более серьезные явления — упадок дисциплины среди командиров. А политические органы рекомендуют вас, товарищ Дронов, как достойного начальника.

Входит вестовой.

Вестовой. Товарищ адъютант, тут пришел Чапаев, командир. Вас просит. (Уходит.)

Адъютант (подумал). Чапаев… Что-то я не слыхал. У нас, кажется, такого командира нет.

Дронов. Он давно отчислен.

Адъютант выходит.

Стрешнев. Как вы находите положение вещей на фронте?

Дронов (угрюмо). Сила солому ломит.

Стрешнев. Применительно к стратегии это не всегда верно.

Дронов (с некоторой резкостью). По карте с циркулем я сам люблю заниматься стратегией, да только колчаковцы циркуля не боятся. Я говорю: сила солому ломит.

Стрешнев. Относительно соломы это справедливо, но солома продукт мертвый, лишенный мышления. Как же мы с вами можем уподоблять себя соломе?

Дронов. Одним мышлением много не навоюешь. Я говорю, сила нужна.

Стрешнев. Можно подумать, что вы к мышлению относитесь с некоторым недоверием.

Дронов. Товарищ начальник штаба, мышлением хорошо заниматься в кабинетах, а мы воюем.

Стрешнев (пожал плечами). Вы что же, дорогой мой, войну считаете профессией балбесов?

Дронов. Я вам говорю, сила нужна, сила!

Стрешнев. Вы кто — боксер, тяжеловес, борец Иван Поддубный[111], что ли?

Дронов. Я простой человек.

Стрешнев. Очень печально.

Входит адъютант.

Адъютант. Что за человек Чапаев — не пойму. Он мне заявил, что прошел военную академию.

Стрешнев. Что?.. Когда прошел?

Адъютант. Да вот теперь, закончил академическое образование.

Стрешнев. Голубушка, для этого нужен срок гораздо больший, чем существует Советская власть.

Дронов. Чапаев вам наговорит… известный авантюрист.

Адъютант. Не знаю. Он просит доложить о нем командующему. Серебряная шашка… Подтянут… военная манера.

Дронов. Вы все манеры замечаете.

Адъютант. Мой дорогой комбриг, я — за хорошие манеры. Вот, например, вам, по-видимому, дадут дивизию… А вы выглядите черт знает как…

Дронов. Дивизию?! Товарищи, я, так сказать, интересуюсь. Мне самому надоело командовать разбитой бригадой.

Стрешнев. Вас рекомендуют как хорошего коммуниста.

Дронов. Я ведь с шестнадцатого года в партии, плоть от плоти.

Адъютант. Почему — плоть от плоти?

Дронов. То есть как это — почему? Плоть от плоти, в обыкновенном социальном смысле.

Адъютант. Ах вот как… социальная плоть.

Дронов. Товарищ адъютант, вы очень себя распускаете.

Адъютант. А я, товарищ Дронов, люблю комические стороны жизни. Притом все адъютанты — нахалы. (Глянул в окно.) Автомобиль командующего. Прошу, товарищи.

Все выходят. Пауза. Входит Фрунзе, за ним следует адъютант.

Фрунзе (посмотрел на карты). Зачем это? Мне эти карты не нужны. Я за Волгу отступать не собираюсь. Самару мы не отдадим. Я требовал районы Приуралья, степной плацдарм, Башкирскую губернию. Уберите эти карты.

Адъютант. Слушаюсь.

Фрунзе. Там меня ждут. Кто?

Адъютант. Комбриг Дронов.

Фрунзе. А почему товарища Дронова красноармейцы прозвали свистуном? Разве он свистит?

Адъютант (подавляя смех). Может быть, в лирическом настроении и посвистывает, не знаю, но я могу узнать происхождение такого прозвища.

Фрунзе. Что же тут узнавать? Свистун — значит, свистун. И очень нехорошо, если подчиненные своего начальника считают пустозвоном. Народ меток на кличку. Как я могу разговаривать с командиром, когда меня преследует мысль, что он свистун. Мне часто рекомендуют командиров по каким-то косвенным признакам. Хороший коммунист. Благодарю. Но воевать не умеет. А в наше время в армии хороший коммунист тот, кто хорошо умеет воевать. Пусть мне доложат, кого победил товарищ Дронов, какие операции были его мыслью, чем замечателен этот начальник. Кто еще ждет?

Адъютант. Чапаев… Но я не могу понять, кто он такой, откуда.

Фрунзе. Чапаев? Точно?

Адъютант. Да.

Фрунзе. И вы не знаете Чапаева?

Адъютант. Я ничего не слыхал о нем.

Фрунзе. А молва… даже песни… вы не слыхали? (Улыбается.) Мне это очень неотрадно. Я буду требовать от моих помощников пристального изучения людей. Я вообще думаю, что только на войне и узнают людей. Война — беда. В беде все проверяется, все познается. Позовите товарища Чапаева.

Адъютант выходит. Входит Чапаев.

Чапаев (представляется по-военному)[112]. Чапаев… Командир…

Фрунзе. Здравствуйте, товарищ Чапаев, садитесь. Почему я не нашел вас на восточном фронте?

Чапаев. Я был в Москве.

Фрунзе. Лечились?

Чапаев. Нет, я здоровый человек.

Фрунзе. У вас вид сумрачный… Чем вы недовольны? (Мягко и настойчиво.) Прошу говорить со мной прямо. Что у вас случилось?

Чапаев. Случился личный кавардак. Вынимают меня прямо из боя, из моих полков и гонят получать образование. Ты, говорят, мужик, необразованно воюешь.

Фрунзе. Образование иметь не дурно, но есть еще талант… В какую школу вас откомандировали?

Чапаев. В академию.

Фрунзе. Что?!

Чапаев. Я прямо из академии и прибыл к вам.

Фрунзе. Какая дичь! В такое время учить Чапаевых! Сидеть за партами, когда Колчак ведет свои армии на Москву, когда Юденич[113] с Пулковских высот обозревает Петроград. Мы потеряли Украину, мы без угля, без нефти, мы в кольце… Кто вас послал учиться?

Чапаев. Я не знаю.

Фрунзе. Неистребимые и незримые мерзавцы.

Чапаев. Как же я мог постигать науки, ведь тут остались мои полки. Я был как в петле.

Фрунзе. И они всерьез учили вас по академической программе?

Чапаев. Беда… Конечно, я не скрою, характер у меня пылкий, неподходящий. С одним старичишкой я там на ножах был.

Фрунзе. Почему же на ножах?

Чапаев. Но и старичишка тоже вредный, замысловатый. Я замечал его насмешку и держал себя в струне. Однажды все-таки он меня допек. Зовет к немой карте и с ехидством спрашивает: знаешь ли ты, Чапаев, реку Рейн? Я все ж таки четыре года воевал на германском фронте, георгиевские кресты получал, награды, отличия. И такое меня зло взяло, что я, наверно, побелел. А ты, я ему говорю, речку Солянку знаешь? Старик фыркает — что за Солянка, не знаю никакой Солянки. Ты, говорю, не знаешь, а я воевал на Солянке и завоевал ее. Там меня поранили.

Фрунзе (смеется). Солянка… Рейн… Вы, наверно, в сердцах не подумали, что в ответе был глубокий смысл. Нам сейчас Солянка важнее Рейна. И что же старичок?

Чапаев. Обиделся. Ушел. А то я со зла хотел ему сам показать маршрут Александра Македонского.

Фрунзе. Вот это было бы блестяще. Вы знаете военную историю?

Чапаев. Какое там! Я ведь грамоте научился без году неделя. В доме у одного учителя стояли, и тот мне подвалил штук десять книг. Все эти сочинения я и прочитал, над картами сидел, про те войны мечтал, честное слово. Удивительно эти военные истории врезаются в память.

Фрунзе. О Наполеоне читали?

Чапаев. Интересовался.

Фрунзе. По нынешним временам это довольно изрядная подготовка.

Чапаев. Я Ганнибала[114] знаю… конный строй Ганнибалов… и первую Пуническую войну и вторую[115], вплоть до того, как Ганнибал отравился. Конечно, мы не карфагенцы, мы — сами по себе, но эти дяди были с головами.

Фрунзе (с глубоким вниманием слушает Чапаева). Вы любите читать?

Чапаев. Смотря какая книга. Стихи, например, идут. У меня большая память. Все-таки частные, то есть гражданские, книги я хуже помню, чем военные. В Москве недавно прочитал сочинение Гоголя «Мертвые души», или «Похождение Чичкина».

Фрунзе (мягко). Чичикова.