Обрывок реки - Геннадий Самойлович Гор Страница 75

Мефодий Абрамыч распахнул окно дряхлой рукой. В комнату ворвались ветер, лето, солнце, бабьи голоса вместе с ревом реки. Мефодий Абрамыч почувствовал запах ветвей и травы; сердце его помолодело, и к нему вернулись чувства, которые он давно утерял. Все ожило. И цветок, давно завянувший в духоте, пошевелился и потянулся к окну. Кошка вскочила на подоконник.

Мефодию Абрамычу стало так радостно, словно бабы, которые стояли в реке и полоскали белье, пели для него. В нем ожили и другие давно забытые желания, и вдруг ему захотелось вниз на теплую траву, к реке, к бабам, к их круглым ногам и к их смеху.

– Чувствуешь ли ты что? – спросил детский голос.

– Ощущаю, – сказал Мефодий Абрамыч. Его клонило ко сну.

Мефодий Абрамыч уснул. Приснилась ему река, бегущая через лес.

– Прыгай! – сказала ему река девичьим голосом. – Не бойся! Садись ко мне на спину! Я принесу тебя в Иерусалим.

Мефодий Абрамыч прыгнул. Река понесла его.

Он увидел город среди утренних деревьев. Речные дома висели и покачивались в ветре. Они словно были выплеснуты из волн, сделаны из неба. Девушки пели возле кедров. Птицы покачивались на волнах. Белые кобылы бегали среди розовых камней. Зайцы радовались зайчихам.

Мефодию Абрамычу захотелось в эти висячие домики, к девушкам, к зайчихам, но девушки исчезли, домики растаяли, не стало ни птиц, ни зайчих, ни белых кобыл, ржущих среди розовых камней.

Мефодий Абрамыч услышал детский смех и проснулся.

На окне стоял маленький Каракулов.

– Ну что, Мефодий Абрамыч, видел?

– Эх ты! – сказал Мефодий Абрамыч. – Сна – и то как следует показать не мог!

Каракулов махнул зеленой веткой и исчез.

3

В маленьком городе у горы с озером на верхушке стало одним печальным домом меньше.

Мария, которая много лет ждала чего-то, живя у речки, и надеялась, получила письмо.

Это было первое письмо, которое получила за всю жизнь.

Всю ее жизнь почтальоны проходили мимо ее дома. Соседи проходили мимо ее окон, когда шли в гости. Они шли не к ней.

Когда она была молодой, парни смотрели мимо нее на девушек, которые стояли с ней рядом. Мимо ее окон на быстрых лошадях пролетали свадьбы. Годы прошли, а у ней осталось имя Мария, только одно имя, да пустой дом с заколоченными окнами, да еще деревья в саду с осенними птицами на ветвях.

Мария ходила босая, легкая, и люди не замечали ее. Она пела у реки. Забиралась на гору и пела у озера. Там она плакала. И, услыша ее плач, в лесу останавливался охотник. Лес стоял печальный, и листья словно вяли от ее плача.

Будто птица, жаловалась она. В лесу становилось душно от ее горя. Охотник ронял ружье и смотрел невидящими глазами, словно где-то умер близкий ему человек или случилось другое непоправимое несчастье.

Мария получила письмо. Может быть, оно было послано из другой части света: там деревья похожи на большие цветы, там в домах нет стен, а только крыша, там озёра ласковы, а у летних людей легкий шаг и неожиданное прикосновение, там все звери напоминают оленей и с каждым может случиться что-нибудь внезапное и прекрасное; там в дверь может постучаться незнакомый и на реке показаться лодка, а в ней тот, кого сердце узнает, прежде чем увидят глаза.

И вот тот неизвестный, которого она ждала всю жизнь, ей писал.

«Ждите меня, – писал он ей, – я к Вам приду».

4

Когда Каракулову исполнилось семнадцать лет, его мать позаботилась о нем. Каракулов поступил приказчиком в лавку Игнатьева «Бакалея и другие товары».

Среди здешних продуктов, пахнувших селедкой и керосином, стоял он, легкий и лесной, пропахший ветвями и рекой. И словно он отпускал веселье, а не товары, словно свой смех развешивал людям, будто он давал сдачи своим здоровьем – люди уходили от него помолодевшими, смеющимися, будто выкупались в весенней реке.

Быстрой рукой он бросал на весы селедок, сахар и сушки. В его легкой руке товары теряли свою тяжесть. И кое-кто из недоверчивых покупателей, проверявших дома правильность игнатьевских весов, находили у себя лишнюю селедку, кусок сахара или другой довесок. Ясно, что Каракулов был вор, обвешивал хозяина. Он мог обвесить и их, а может, он был невеждой и не умел считать.

Эти люди пришли к Игнатьеву и сказали:

– Мы честные. А так как мы честные, то мы просим, чтоб ты прогнал вора.

– Где вор? – спросил Игнатьев. Он пил чай.

– Вон стоит! – показали они на Каракулова. – На тебя смотрит, нам подвешивает и смеется.

Игнатьев исполнил их просьбу.

Уходя, Каракулов подмигнул хозяину и рассмеялся.

– Вор вора видит издалека, – сказал он.

Он поманил к себе пальцем покупателей и сказал таинственно:

– Сволочи! – сказал он. – Нет, не так. Сволочи – и то по сравнению с вами люди.

– А мы кто ж? – спросили покупатели.

– Кто вас знает? С виду вы двуногие, а ничему не удивляетесь.

– А ты кто нам? Чего тебе надо?

– Мать моя вырастила меня возле вас. Вина не моя. Я вам сосед.

– А что ты хотел сделать, подбрасывая нам лишнюю селедку? Хозяина обмануть?

– Вас удивить хотел да обрадовать.

– Дурак! – сказали покупатели.

– Слова у вас не соленые. Скучно мне с вами! – сказал Каракулов и пошел в лес.

И вот случилось так, что в городе не стало плохих известий. И те, кто никогда не получали писем, стали получать, и даже Мария – и та получила письмо.

Не было такого дома, проходя мимо которого почтальон не остановился бы, не рассмеялся и не рассказал чего-нибудь, отчего стало людям смешно и они почувствовали себя умнее и вспомнили, что где-то есть другие города и страны и даже на далеких звездах – и то, может быть, есть люди, и везде, где есть люди, должны быть и деревья, травы, небо, детство и дома, отраженные в реке.

– А у вас, дорогие соседи, было ли когда детство? – говорил почтальон. – Вы хотя и живете возле пихтового леса, у горы Прекрасной с прохладным озером на верхушке, но всего этого вы не замечаете, с утра до вечера занятые заботой, нуждой и семейными делами. И ни в словах ваших, ни в делах ваших, ни в желаниях нету соли. По ночам вам снится счастье. Неженатым снятся жены, женатым сундуки снятся. Глупым снится каша, богатым снятся страхи. И те из вас довольны, которым не снится ничего.

Проходя мимо старых людей, у которых потускневшие