Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Страница 8

Утром Герасим вышел во двор и ахнул. Он чуть не заплакал от горя. Вдовый человек, смирный, трудолюбивый, — а сделали вон что. «Он, — решил Герасим. — Больше некому». И заявил в милицию в тот же день.

На другой день приехал милиционер из волости. Вызвал Федьку.

— Ты — Земляков Федор Ефимович? — задал он первый вопрос.

— Раз знаешь — зачем спрашиваешь, — сказал вместо ответа Федька, глядя прямо в глаза.

— Ты зачем кур подушил у Герасима Полынкова?

— А ты видал? — спросил Федька.

— Люди видали, — утвердительно сказал милиционер.

— Какие люди?

— Это я потом скажу, на суде. Не я, а свидетели.

— Ну, когда скажешь, тогда и разговаривать будем. А свидетелей давай сюда: поговорим.

— В каких отношениях с Полынковым? Ругались ли когда? Были ли споры или драки?

— Очень я его уважаю, Гараську. Очень! — притворялся Федька. — До того уважаю, что хоть сейчас полбутылку за него выпью, не моргну глазом.

— Где ночевал той ночью?

— Какой такой ночью?

— Да когда кур подушили?

— А я почем знаю, когда подушили.

— Позавчера.

— Позавчера спал на печке. А все-таки это правда, что подушили?

— Ты не притворяйся. Сядь.

Федька сел и уставился в потолок.

Милиционер, молодой человек лет двадцати, неопытный в следовательском деле, но уже обстрелянный бандитами, тоже спешил закончить разговор: свидетелей нет, оснований для привлечения к ответственности нет, бандиты не дают покоя ни днем ни ночью — до кур ли тут? Да и парень сидел перед ним какой-то смелый и, пожалуй, симпатичный чем-то. Разве ж пролезешь к нему в душу?

— Ты вот что, Земляков: кур-то покрал, наверно, ты. Но ничего не поделаешь: забрать тебя нет оснований. Но, — милиционер погрозил пальцем, — смотри! Брось! Недавно вора расстреляли. Нам некогда сейчас возиться с ворами. Бандиты кровь пьют народную, а ты…

— Не крал, — мрачно врал Федька.

— Ну подушил.

Федька не ответил и не возразил. Он стал мрачным и угрюмым. А смотрел уже себе под ноги.

— Иди домой, — сказал милиционер.

Федька встал, чуть помялся и вышел.

На крыльце его поджидал Ваня Крючков.

— Пойдем к Андрею, — шепнул он на ухо.

В этот момент из-за церкви выскочили два верховых. Федька прыгнул через перила, схватил лошадь милиционера и спрятал ее за стену. Ваня кинулся в сельсовет и крикнул:

— Бандиты!

Милиционер прыгнул с крыльца, вскочил в седло и поскакал. Цокот копыт услышали бандиты. Они заскочили за церковь, несколько раз выстрелили по милиционеру. Но тот юркнул в переулок и скрылся. А Федька и Ваня быстро перешли улицу и спрятались в огородах. Когда бандиты проскакали из села, Ваня еще раз сказал:

— Пойдем, Андрей Михайлович зовет тебя.

— Где он?

— Увидишь, — коротко ответил Ваня.

С тех пор как Федор начал куролесить, Ваня, казалось, охладел к другу. Но это только казалось. Он все время помнил о Федоре и с горечью думал о том, что ничем уже не может помочь другу. Так и в тот раз: они шли и молчали. Только сегодня утром Ваня разговаривал с Андреем Михайловичем о Федоре. И вот он велел привести его.

Они пришли к заброшенной, полуразрушенной мельнице-колотушке, стоявшей на окраине села, на отшибе от дворов, почти в поле. Сразу же за мельницей начинался подсолнечник. Место выбрал Андрей очень удобное: и наблюдать можно вокруг, и скрыться хорошо — сразу в подсолнечник, а там — яр. Они вошли в мельницу через пролом. Ваня тихонько свистнул. Андрей еще и раньше видел их сверху. Теперь он спустился вниз и стал перед ними. Он сказал первое слово строго:

— Та-ак.

— Привел, — сказал Ваня, поглядывая то на Федора, то на Андрея Михайловича.

Федор вскинул на Андрея глаза и сразу их опустил. Он заметил во взоре Андрея колючую злобу.

— Ты что же это? А? — спросил Андрей.

Федор молчал.

— Ты подушил кур? — еще строже спросил Андрей.

— Я, — тихо ответил Федор и снова поднял глаза.

И вдруг Андрей ударил Федора по лицу, ударил изо всей силы. Федор покачнулся, но не упал. Он не сводил глаз с Андрея.

— Ну? — спросил Андрей, сжав челюсти до боли.

— Ударь еще, — тихо попросил Федор.

— Не надо! — крикнул Ваня и стал между ними. Андрей отстранил Ваню, нерешительно шагнул к Федору и срывающимся голосом сказал:

— Федя… Ты думаешь, один кругом, на всем белом свете… А ведь я… люблю тебя, подлеца! — И он обнял Федора, положив его голову на свою грудь.

Федор стоял покорно, чуть вздрагивая.

— Больно? — спросил Андрей.

Федор ничего не ответил. Он только поднял глаза. Андрей рукавом смахнул с его лица капельку крови и сказал:

— Ну… идите, ребята. Бандиты рыщут. Надо мне в подсолнухи залечь… Вечером приходите за сады.

Федор и Ваня ушли медленно, тихо, взявшись за руки, как в детстве. Но они были уже большими, взрослыми. Шли и молчали. Говорить было не о чем: все было сказано там, в мельнице.

И покатилась бы Федорова жизнь рассохшимся колесом, виляя из стороны в сторону, если бы не было в то время Андрея в селе.

Потом они все чаще и чаще встречались с Андреем, слушали его рассказы о Красной Армии, толковали о делах сельских и волостных. О многом переговорили они темными ночами.

После таких бесед Федор много размышлял.

Однажды он поил лошадь у колодца. Сзади подошел Герасим Полынков. Федор оглянулся, увидел его и хотел уйти. Но лошадь только начала пить — оторвать ее от ведра в таком случае невозможно, разве только ударить по морде.

— Пущай допьет. Не тяни, — сказал Герасим. Он постоял, посмотрел на лошадь, потом на Федора и со вздохом проговорил: — Зря ты, Федя… Зря — курей-то. Они не виноваты. Да и я не виноват. У меня тоже, малый, сердце…

Простецкий, открытый и бесхитростный, с маленькой аккуратной и плотной бородкой, он смотрел на Федора беззлобно. В глазах Герасима Федор увидел тоску. И подумал: «Ведь любит мать. А я вон что». С этого часа стала мучить Федора совесть. И он не выдержал.

В один из воскресных дней он запряг лошадь, посадил с собою Ваню и поехал в Козинку на базар. Вернулся оттуда с корзиной кур, купив их на последние сбережения. Ночью отнес их к Герасиму во двор, высыпал в курник и закрыл дверь. Жить стало легче. Все знали, что он подушил кур, все знали и то, что он же купил кур, но никто не понимал, что же такое делается с Варягом.

Только одна мать все понимала. Она всегда смотрела на Федора благодарным и любящим взглядом. А Федор любил мать, как ему казалось, больше, чем когда-либо раньше.

И вот через несколько месяцев после приезда отца мать заболела и слегла в постель. Сильно заболела.

— Пить… — попросила она.

Ефим подал кружку с водой. Мать отпила глоток и подала кружку обратно.

— Ты что же: пить не пьешь, а колготишь людей? — грубо спросил у нее муж.

— Поверни на другой бок, — произнесла она еще более слабым голосом.

— Ну, повертывайся, — так же грубо, хотя и тихо, сказал он, помогая ей.

Мать застонала.

Федор стоял в дверях и, не мигая, расширенными глазами смотрел на отца. До боли в сердце жаль было мать. Отец обернулся, увидел Федора и крикнул:

— Чего рот разинул?

Федор, вне себя, прохрипел:

— Св-волочь!

Ефим побледнел, губы скривились, он сжал кулаки и неистово выкрикнул:

— Вон из моего дома!

— И уйду. Уйду, — твердо повторил Федор. — Мы нищими выросли без тебя… А теперь бить!.. Прощевайте, Ефим Андреевич! — Последние слова Федор проговорил уже зло, с дрожью в голосе.

Мать страдальческим взглядом посмотрела на сына и прошептала:

— Федя… Не надо так…

И сын ушел в поле. Бесцельно прошел он до самого Рогатого яра и только там вспомнил: идти-то некуда. На краю буерака остановился и закурил. С запада вылезла зловещая грозовая туча. Потянул настойчивый свежий ветер, зашумела трава, тоскливо заныли сухие бурьяны на межах. От надвигавшихся сумерек и оттого, что туча закрыла половину неба, сразу стало темно. Ветер все усиливался.

Федор ни о чем не думал, да и думать в тот момент не мог. Но когда грянул отдаленный раскат грома, он понял: скоро пойдет дождь… и надо куда-нибудь идти. Немного постояв в раздумье, пошел в соседнее село, к тетке.

Не успел он пройти и сотни саженей, как услышал конский топот. «Кто бы это мог быть в степи в такую погоду?»— подумал он и лег в траву. Трудно было рассмотреть всадника, хотя он был уже близко от Федора, но по скрипу седла догадался: кто-то из бандитов оглоблинской шайки едет вслед за ним. Кто же, кроме них, ездит на седле да ночью в глухой степи.

— Варя-аг! — протяжно, басом прокричал верховой. Как бы подумав, он вернулся обратно.

«Э! Была не была!» — Федор встал и свистнул в два пальца.

— Гоп-го! — откликнулся бандит. Он подъехал и сказал: — Узнали, что пошел ты через поле. Догнать было надо: Василь Вадимыч Кучум поговорить велел с тобой… по душам. — При этих словах бандит снял винтовку с плеча и добавил: — По душам…