Алла Драбкина - ...и чуть впереди Страница 8

— Ты пойми, чудак человек, ты их всех беспокоишь. Наши ходят в лес — их дети шумят, тоже хотят. А им лень…

Маше не лень ходить. Наоборот, сидеть на территории — тяжело, день тянется долго. А теперь еще эта книга. Маша даже не знала, что чтение так подействует на ребят. Да что там на ребят — и на нее действует.

Она на два года старше мальчишки, командовавшего полком. И что же? Капитулировать перед какой-то Ниной Ивановной?

Раздразнила ребят — а дальше что? А дальше собирай их на сбор, где гвоздем программы будет выступление старого дяденьки Беспрозванного, который обошел со своими воспоминаниями все школы. Конечно, старик он стоящий, все, что о нем известно, заслуживает уважения, но говорить совсем не умеет: шпарит наизусть газетными абзацами. Наверное, думает, что так лучше. А почему же не думать, что так и надо, если никто ему не сказал, как разговаривать с детьми? Приглашают к детям, а меньше всего думают о детях. Почему-то так положено — и никаких гвоздей.

Вот и председатель отряда Люда Кокорева думает, что так и надо.

Нет, не таким должен быть председатель отряда! Ах, если бы сейчас устроить перевыборы, уж Маша постаралась бы, чтоб они прошли иначе. Чтоб выбрали настоящих вожаков, а не этих, которых выбрали по инерции. Наследие Эльзы Георгиевны. Она любила таких аккуратных.

— Вот и хорошо, что будет Беспрозванный, — говорит Люда.

— Беспрозванный? Да мы его уже три раза слышали! — воскликнул Андрюшка Новиков. — И в школе два раза, и в лагерь он в прошлом году приезжал… Читает свои бумажки — даже в первом ряду его не слышно.

Потом, когда все разбежались, Люда Кокорева подошла к Маше.

— Мария Игоревна, вы не обращайте на них внимания, они сами не знают, что им надо. Есть план сбора — будем выполнять!

— А ты знаешь, что надо? — спросила Маша.

— Ну конечно, я и в школе председатель отряда. Мы с воспитателем никогда никого не слушаем. Они знаете что могут наговорить!

— А ты, я смотрю, уважаешь своих товарищей.

— Ай, они несознательные.

— А какие, по-твоему, сознательные?

— Которые знают, что такое долг. Намечено — наш долг выполнить. Иначе не будет никакой работы.

— А если ребятам неинтересно?

— Их долг — терпеть.

— А если можно не терпеть? Если можно придумать что-то другое?

— Голову сломаешь, — отмахнулась Люда.

Черт возьми, эта Люда была уже достаточно цинична. Если б еще она и всегда была просто глупа в своем понимании долга! Так нет, в спальне она смеялась над некоторыми лагерными мероприятиями гораздо злее других (не знала, что Маша ее слышит). Слишком раннее у девчонки искривление души. Эту чтением хороших книг не исправишь. Пустые — на просвет — глаза. Кажется, и слушает только для того, чтоб потом записать в плане.

Купчинкин ли запоет вдруг от восторга, Шорохов ли, расчувствовавшись, забудется и начнет изображать скачущего всадника — Люда тут как тут. Не терпит беспорядка. Кажется, ищет эти беспорядки, чтоб показать свою к ним нетерпимость.

Вот поэтому Маша и поняла, что если она не добьется разрешения на поход — грош ей цена.

— Вы удивительно прыткая, Мария Игоревна. Поход! А кто будет в случае чего отвечать?

— В случае чего?

— Мало ли что бывает.

— Отвечать буду я.

— Много на себя берете. Да и не вы, а я буду отвечать в первую очередь.

— Можете пойти с нами.

— Потрясающе! А лагерь на кого оставлю?

— На Лидию Яковлевну.

— А если в лагере что произойдет?

Спорить с Ниной Ивановной трудно. Лес, оказывается, кишит крокодилами, удавами и минами. В лагерь без нее ворвется банда уголовников…

Маша умоляюще смотрела на остальных педагогов: неужели никто не поддержит? От Галочки, вожатой первого отряда, ждать нечего. Галочка запугана Ниной Ивановной до умопомрачения. Да и какая она вожатая? Послали от поликлиники, где она работает регистратором. Ни образования, ни простой любознательности.

Степан Иваныч — воспитатель второго отряда — серьезный человек, конечно. Но он занят только своим отрядом. Споры между Машей и Ниной Ивановной считает «бабскими склоками». Так ему выгодней, чтоб спокойно заниматься только своим отрядом. К нему же Нина Ивановна не пристает — он зубастый.

Вся надежда опять только на Нору Семеновну. Хотя пойти в поход она не может, не на кого оставить ребят.

— А почему бы Ивану Ивановичу не пойти? — будто прочитав Машины мысли, сказала Нора Семеновна.

Физрук робко улыбнулся. Он только и делал, что улыбался по любому поводу. Совесть не позволяла ему считать себя компетентным в воспитании детей. Он и вообще был человеком с обостренной совестью: обязан был только купать детей (разрядник по плаванию), а он еще красил беседки, помогал грузчикам в столовой, строгал доски для постройки живого уголка, даже помогал воспитателям менять ребячье постельное белье.

— Иван Иваныч! — взмолилась Маша.

— Я с удовольствием, — сказал Иван Иваныч и опять улыбнулся.

— Иван Иванович! Вы знаете, какая это ответственность?

— Да я что? Да я ничего… Я же не боюсь!

— Смотрите, — зловеще сказала Нина Ивановна.

А Маша уже размечталась, как пойдут ребята в поход. Выбрать настоящих командиров, позволить самим определять дорогу по компасу. И целых два дня — никакой Нины Ивановны. Костер в лесу. Картошка. Общая песня, в которой каждый уверен, что голос его чист и звонок, потому что если тебе не вытянуть — другие тянут, но ты уверен, что ты тоже поешь, до того ты вместе со всеми.

Но радовалась Маша рано. Нина Ивановна свое дело знала. Так, врач лагеря нашла, что по состоянию здоровья в поход не могут идти ни Женька Лобанов, ни Купчинкин, ни Шорохов, ни Андрюшка Новиков, У всех у них, оказывается, были какие-то туманные болезни, и выдержать сорокакилометровый поход им не под силу. Отряд был умело обезглавлен.

На все Машины вопросы врач отводила глаза и твердила как попугай:

— Так надо.

К сожалению, отношения с врачом тоже оставляли желать лучшего, ведь и с ней Маша умудрилась поссориться.

Дело в том, что безответного Ивана Иваныча всегда стремились использовать не по назначению. В один из самых жарких дней его попросили съездить с лагерной машиной в город, за продуктами. Он уехал, а Нина Ивановна, воспользовавшись этим, отменила купанье. Она вообще ужасно боялась купаний, считая их небезопасными. Видите ли, у лагеря не было своей купальни, а то, что в этой реке никто никогда не тонул, Нину Ивановну не утешало. Все было бы ничего, если б она так и сказала ребятам: боюсь, мол, без Ивана Иваныча вас купать. Так нет же, она сказала на линейке, что купанья не будет потому, что вода, видите ли, холодная. И врач повторила это вслед за ней.

Но ребята видели, что все другие лагеря купаются, и, конечно, нашлись люди, которые поспешили узнать температуру воды. А Маша, конечно, сказала об этом на летучке в тихий час. Врач зло посмотрела на Машу и ответила, что поверила Нине Ивановне на слово и температуру воды не измерила.

Врач вообще была женщина необыкновенно тучная, неподвижная, и путь по такой жаре до реки был для нее трудным. Она целыми днями сидела в своем прохладном изоляторе и вязала носки.

…И вот теперь это: «Так надо». Это проклятое «надо», которое никому не надо, путало все карты. Начальником похода выбрали Сережу Муромцева, комиссаром — Верку Сучкову. Сережа с Веркой организовали целую депутацию к Нине Ивановне просить за «больных». Ни Веркино обаяние, ни Сережкины ресницы не подействовали.

Напрасно Сережа уверял, что «больным» будут помогать, что им не дадут нести тяжести.

— По какому праву ты это говоришь? Почему ты выступаешь от лица всех ребят? Ведь тяжесть похода будет двойной, если взять балласт!

Она так и сказала — «балласт».

— Я командир похода, — сказал Сережка.

Уж лучше бы он молчал!

— Это что за командир похода? У вас есть председатель отряда — и никаких выдумок.

Да, Нина Ивановна была хорошо осведомлена о третьем отряде. Знала, как навредить. Но зачем? Вот вопрос. Настоящего ответа на этот вопрос Маша так и не получила. Так же как никогда не смогла понять, почему Нина Ивановна ее ненавидит, ненавидит вопреки здравому смыслу, вопреки делу, которое они должны были делать сообща. Загадки отнюдь не загадочных личностей подчас неразрешимы для нормальных, здоровых людей.

Поход получился совсем не такой, о каком мечтала Маша.

Начать с того, что Люда Кокорева, вернувшись к своим обязанностям вожака, начала на всех покрикивать, высказывать замечания, дергать ребят по пустякам.

— Люда! Зачем ты кричишь?

— Ай, они же все такие — без крика не понимают.

— Кто «они»?

— Да ребята.

Пойти наперекор приказу Нины Ивановны Маша не могла, потому что ребята этот приказ слышали, а подрывать авторитет начальства, что бы там ни было, неэтично. Хотя, с другой стороны, если уж Нина Ивановна так беспардонно опрокинула ребячье самоуправление — почему бы назло ей не настоять на своем?