Александр Рекемчук - Избранные произведения в двух томах. Том 2 Страница 8

— Чтоб я в этой халабуде еще ночь проспала? Да ни за какие деньги…

— Вы закончили? — спрашивает Устин Яковлевич. — Тогда позвольте мне…

— Нечего народу рот затыкать! — снова вскипает Рытатуева. — Разве вас так Коммунистическая партия учит?

Храмцов содрогается, как от боли.

— Замолчи ты, — басит Степан Бобро, — чего мелешь?

— Товарищи, — говорит Храмцов. — Насколько я понял, в пункте оргнабора вас неправильно информировали об условиях работы в комбинате «Севергаз». Вам обязаны были показать специально разосланное письмо. И не показали…

— Значит, обманули? — тяжело дыша, спрашивает кто-то из за плеча Алексея. — Вы скажите: обманули нас или не обманули.

Храмцов поднимает глаза и, чуть помедлив, отвечает:

— Обманули.

— Ну, то-то…

В голосе из-за плеча слышится теперь полное удовлетворение.

— Мы строим дорогу на Джегор, — продолжает Устин Яковлевич. — Эта дорога крайне необходима для того, чтобы дать народу богатое месторождение газа. Да, да, такого же, каким пользуются москвичи, ленинградцы, киевляне… Строительство трудное: здесь тайга, болота. Мы платим строителям, кроме северной, еще и полевую надбавку — приравниваем их труд к труду разведчиков. Но там, где полевая надбавка, есть и полевые условия… Вот эти вагончики.

Все оглядываются на вагончики. На мокрый лес. На колеи дороги, налитые водой.

— Заканчиваю. Те, которые согласны работать в полевых условиях, завтра должны выйти на трассу. Кто не согласен, может уезжать: машину мы предоставим… А о махинациях отдела оргнабора сообщим, куда следует. Обязательно.

— Работа какая будет: ломать или делать? — опять басят из-за спины.

— И то и другое. Частично вручную… — Тут Храмцов потер лоб, вспомнил: — Товарищи, нет ли среди вас шоферов?

Алексей отыскал глазами Степана Бобро. Степан этот взгляд заметил, побледнел и задвинулся за чужую спину. Голова все равно возвышалась.

— Нет? — повторил вопрос Храмцов. — Класс неважен… Значит, нет. Тем более: часть работ придется выполнять вручную. Лопатой.

— А сам-то ты пойдешь лопатой махать? — взвизгнула Рытатуева. — Или ручки марать не станешь? Заставим! У нас все равны…

Устин Яковлевич поморщился и выдернул из уха шнур. Кивнул всем головой, зашагал к дороге.

Только теперь дошел до Алексея смысл последней фразы, сказанной Храмцовым. Как же так: значит, и его специальность здесь не нужна?..

Алексей догнал главного геолога, обогнал. Тот заметил, остановился, вежливо включил машинку.

— Товарищ начальник… — задохнулся от волнения Алексей. — Разрешите обратиться… У меня — профессия. Дизеля… В оргнаборе сказали: пригодится здесь… Теперь мне, что же, уезжать?

Храмцов заинтересованно поглядел на неспоротые петельки от погон на Алексеевой шинели, на его фуражку с невыцветшим бархатным пятиугольником.

— Дизелист? Это хорошо. Очень хорошо. Незачем вам уезжать…

Устин Яковлевич достал из кармана часы — небольшой такой, портативный будильничек, — посмотрел и сказал:

— Через час я отправляюсь на Джегор. Рекой. Поедете вместе со мной…

Когда Алексей вернулся к вагончикам, там дружно галдели. Каждый про свое. Про то же самое. Кассир с портфелем и малокалиберкой сидел в сторонке и скучал. Прораб с торчащим во все стороны лицом гремел возле склада лопатами: делал переучет. А Борис Гогот гулял вокруг да около желтых елок и собирал грибы в свою кепочку. Он один получил уже деньги и оформился по всем статьям для начала трудовой деятельности.

В это время по дороге, лихо разбрызгивая грязь, подкатил автомобиль марки «козел». Из «козла» вылез толстый гражданин и направился к галдящей толпе, приветственно помахивая ручкой.

Увидев его, кассир перекинул оружие наизготовку, а прораб, побросав свои лопаты, свирепо ринулся навстречу.

— А ну, вертай назад, сукин сын! Вертай, говорю… а то сейчас я тебе нанесу физическое оскорбление. Вертай, подлая твоя душа…

Прораб прыгал перед толстым, расставив руки и преграждая дорогу. Но толстый шаг за шагом упорно продвигался вперед и возражал:

— Нанесешь — сядешь от трех до пятнадцати суток.

— Сяду, а нанесу! — не пускал прораб.

Но люди уже обратили внимание на этот инцидент и гуртом шли навстречу. А толстый им улыбался и помахивал демагогично ручкой:

— Персональный привет от коллектива Печорского леспромхоза! — бодро прокричал он. — Предлагаю следующие условия: отдельные квартиры в благоустроенном поселке, выслуга лет в лесной промышленности, прогрессивка, всесоюзные премии за систематическое перевыполнение плана!.. Механизация труда на двести процентов!.. Курортное место на берегу Печоры…

— Повадился, орел-стервятник. А ну, вертай!.. — надрывался прораб.

Но его оттеснили.

— А скот в личном пользовании — можно? — даже раскраснелась от вожделения Рытатуева.

— Всячески поощряем. Выдаем ссуды на обзаведение, — ответил толстый. — Заливные пастбища и лучший ОРС района!

— Иван! Где ты? — зычно позвала Рытатуева.

— Тута… — ответил из толпы Иван Второй.

— Собирай барахло.

— Прошу вас, гражданочка, вернуть аванс, выданный на дорогу, — заметил оказавшийся рядом малокалиберный старичок кассир и поправил пенсне.

— А что? И верну! — взъярилась уже на него Рытатуева. — У вас тут, с этими халабудами, видать, не скоро коммунизм построишь. Верну…

Она задрала подол, вытащила из-под него тряпичный сверток, развернула деньги.

— Сколько надо?

Алексею вдруг стало муторно на душе: не завтракал. Он выбрался из толчеи и пошел к своему вагончику. Там тоже долго не сидел: назначенный час уже истекал.

Вышел из вагончика с чемоданом. На пороге столкнулся с Маркой-цыганом. Марка увидел чемодан и жалобно оскалил жемчужные свои зубы: он всегда от тоски улыбался.

— Уезжаешь, Алеша? Все уезжают… Один я останусь.

И махнул рукой.

У дороги Алексея догнала Дуся. И тоже спросила:

— Уезжаешь?

— Еду. На Джегор. С главным геологом договорился.

— А как же я?

Дусины глаза заморгали очень часто. Но не плакали: выжидали ответа.

— Что тебе я? — разозлился Алексей. — Тебе все одно, что я, что другой… Лишь бы замуж.

Почувствовал — грубо. И объяснил помягче:

— Ты не обижайся. Тогда я тебе забыл сказать: другая у меня девушка…

И, вместе с глотком влажного ветра, проглотил слово: «Была…»

Дуся повертела концы платка, подумала и протянула руку:

— Тогда, Алеша, я желаю тебе счастливого пути.

Алексей стал трясти Дусину руку и увидел: далеко, возле вагончика, стоит, прислонившись, Степан Бобро. Смотрит, как они прощаются с Дусей.

7

Катер шел против течения. Трудно шел.

Осеннее половодье на Печоре мало чем разнится от вешнего: оно и обильно, и бурно, и тревожно — только по радостной тревогой взыгравших весенних страстей, а холодными предзнаменованиями ледостава.

Вода текла вровень с берегами: полное собрание окрестных дождей. Цвета отраженных туч, быстрая, с частыми щербинами водоворотов по зеркалу. Изредка порывы ветра рассыпали дробную капель. Как выстреленные, легли навстречу — свежим срезом вперед — еловые хлысты и просто выдранные с корнями деревья. Желтая размытая глина клубилась у берегов.

Но весь этот разбой совершался по-тихому. Торжественная тишина стояла на реке, молчали леса. Четкое тарахтенье катера, помноженное эхом, было уже так привычно для слуха, что оно не нарушало тишины.

И Алексей вздрогнул, когда гулкий выстрел перехлестнул тишину от берега до берега.

Моторист, дотоле погруженный в раздумья, тоже встрепенулся и в любопытством стал разглядывать небеса: по какой-такой дичи додумался неизвестный охотник бить крупной картечью?

Только Храмцов, дремотно клевавший толстым носом пуговицу дождевика, не шевельнулся. Машинка лежала у него в кармане выключенная.

Еще один выстрел ударил в тайге. Алексей взглянул на моториста, тот повел плечами: сам, дескать, удивляюсь.

Впереди, справа (катер шел у самого берега) оглушительно хрустнули раздираемые сучья, и стремительные тени одна за другой метнулись в воду. Взлетели снопы брызг.

— Лоси! — крикнул моторист и выключил двигатель. Наперерез катеру, в воротничках пены, плыли три головы. Одна — очень крупная, с вислыми губами, лохматой бородкой и тяжелой раздвоенной короной рогов. Вторая — чуть меньше, с плешью вместо короны. А третья — совсем маленькая, лопоухая, с круглыми от испуга глазами.

Лоси косились на катер, который сейчас сносило назад, но направления не изменили: должно быть, сочли, что две опасности сразу, спереди и сзади, — это было бы слишком несправедливо…

Снова захрустели сучья на берегу, и из чащи вылезли двое, в сапогах до пупа, с ружьями. Небрежно скользнув глазами по катеру, они еще по инерции провожали сдвоенными дулами уплывающую добычу.