Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду Страница 8

Теперь вот сижу и не знаю, как быть. Дело в том, что я очень мало имел дела с обнаженной натурой. Без натурщицы не обойтись, но не хотелось бы привлекать к этому еще кого-то. А придется, никуда не денешься! Надо будет забежать в «Аполо» — там всегда полно нашего брата, кого-нибудь посоветуют.

Руффо со мной договорился, что приедет дней через десять — посмотреть, как идет работа. Пусть приезжает, черт с ним. Надеюсь, что основное будет к тому времени уже готово, хотя бы вчерне. Над композицией раздумывать особенно не приходится, а пишу я быстро.

9 февраля. Сейчас была натурщица. Только собирался пойти пообедать, вдруг звонок. Открываю — влетает этакая райская птичка в ренуаровских тонах: темно-рыжие волосы, персиковый загар, глаза прямо фиолетовые. «Здрасьте, — говорит, — я от Пузана, очень приятно познакомиться». Я совершенно обалдел. «От какого еще Пузана, — говорю, — вы, наверное, ошиблись, сеньорита». А она: «Ну как же, — говорит, — Пузан Ремихио, не знаете что ли, бармен в «Аполо», он дал мне ваш адрес — вы ведь ищете натурщицу?» Я только и нашелся, что пробормотать, что да, действительно, натурщицу-то я ищу, но мне бы что-нибудь попроще… Птичка рассмеялась и протянула руку, отрекомендовавшись сеньоритой Элен Монтеро, а для друзей — просто Беба. Боюсь, их у нее слишком много, этих друзей. Войдя в комнату, она огляделась, тараща свои пармские фиалки, и объявила, что ей у меня нравится. Очень. Меня это, разумеется, страшно обрадовало. Потом она порылась в сумочке и запихнула себе в рот какую-то огромную конфету, причем попутно попыталась угостить и меня. Отказался с ледяной вежливостью. «Не успела позавтракать, понимаете, — объясняет она с набитым ртом, — а позировать вам я согласна». — «Мадемуазель, — говорю, — прошу учесть, что я пишу обнаженную натуру». — «Ну и что, — говорит, — это право артиста — выбирать, с какой натурой работать, только ню дороже обходится — по полсотни национальных». — «Что, за сеанс?» — «А вы думали, в месяц?» Цена, конечно, непомерная — это был отличный предлог мирно расстаться, но я упустил момент и сдуру сказал, что если хочет, то пусть приходит завтра с утра. Она жизнерадостно заявляет: «Еще бы я не хотела!» — и спрашивает, устраивает ли меня ее фигура и не желаю ли я взглянуть на ее фото в купальном костюме — снято неделю назад, на побережье. Я говорю, что фигура вполне устраивает, а фото меня не интересует и вообще я сейчас занят. «Ладно, завтра увидите оригинал. До свиданья, дон Херардо, очень рада с вами познакомиться, до завтра». Только я ее выпроводил — опять звонок, опять она. «Простите, — говорит, — я вас надула — мне платят гораздо меньше». При этом в глазах искреннее раскаяние. Я ей ответил, что не догадаться об этом мог бы только кретин, но что в награду за ее честность договор остается в силе. Просияла и ушла. Ну и ну!

— Вы, пожалуйста, на меня не кричите! Если вам так хочется иногда покричать, то заведите себе жену и кричите на здоровье!

— А вы, черт бы вас драл, придержите ваш язык и ваши советы и учитесь позировать, если уж беретесь за это дело! Какого дьявола вы крутитесь? Вы что, сами не видите, что здесь мало света? Как я могу работать, если вы все время оказываетесь в тени?

Жерар подобрал кисть, которую за минуту до этого в ярости швырнул на пол, и снова принялся за работу, бросая быстрые взгляды на сеньориту Монтеро.

— Думать нужно, вот что, — ворчливо сказал он, уже остыв. — Другие в вашем возрасте умеют это делать…

— Другие в вашем возрасте умеют схватывать оттенки на лету, — язвительно заявила обиженная сеньорита. — И вообще я устала!

— А я вот не схватываю, понятно? Никто не держит вас здесь на привязи… Устали, говорите? Ничего, сейчас кончаем. Никто вас не держит… Можете искать себе другого мастера. Минутку…

Он встал и отошел от мольберта, приглядываясь к холсту.

— Ладно… Вот здесь еще немного… Впрочем, вы что, устали? Ладно, черт с ним, доделаем завтра. Можете одеваться.

— Наконец-то! У вас есть кофе?

— Есть, сейчас поставлю. — Собирая кисти, Жерар стал весело насвистывать. — А на крики не обижайтесь, я всегда нервничаю, когда работаю. Считайте, что я погорячился, и примите мои извинения. Идет?

Не дожидаясь ответа, он вышел из ателье, на ходу снимая испачканную красками блузу.

— Заварите покрепче! — крикнула вдогонку сеньорита Монтеро.

Спустя полчаса они мирно сидели за столом, словно во время сеанса не было никаких недоразумений. Сеньорита Монтеро оживленно рассказывала о вчерашнем посещении Театра комедии, Жерар слушал краем уха и пил кофе, рассеянно поглядывая на свои руки, — кожа на пальцах шелушилась от частого употребления растворителя.

— Вам нужно купить крем для смягчения кожи, — заметила сеньорита Монтеро, — иначе у вас будут не руки, а петушиные лапы.

— Ладно, Элен, проживем и с петушиными. Хотите еще кофе?

— Нет, спасибо, я сейчас пойду куда-нибудь закусить. Почему вы не хотите попробовать «Понд С»? Он хорошо смягчает.

— Неохота возиться. Выйдем вместе? Я тоже проголодался.

— Хорошо. Дон Херардо, я хотела вас спросить…

— Перестаньте называть меня доном, сколько раз повторять! В чем дело?

Девушка замялась. Жерар допил свой кофе и отставил чашечку.

— Насчет денег?

— Да… То есть… как вы думаете, Херардо, мы с вами сработаемся?

— Боюсь, что да. Хотите вперед?

— Видите ли, мне сейчас нужно очень много денег, и я думала, если мне предстоит работать у вас еще некоторое время, как вы говорили, может быть, вы смогли бы заплатить мне вперед? Я не сбегу, слово чести!

Жерар улыбнулся:

— От меня не сбежите, даже если бы захотели. Зачем вам столько денег, если не секрет?

— Нет, почему же, просто мне… Я хочу купить шубку, а у меня не хватает.

— Вы окончательно спятили, Элен. Шубку — в феврале?

— Сами вы спятили! Когда же мне ее покупать — зимой, что ли? Тогда они будут стоить в полтора раза дороже. А сейчас Харродс объявил карнавальную распродажу… — Она мечтательно прищурила фиолетовые глаза.

— Теперь понял, — сказал Жерар. — Сколько вам не хватает?

— Много, — вздохнула сеньорита Монтеро, — ровно две тысячи. Вы не думайте, — испуганно спохватилась она, — на такую сумму я не рассчитываю. Просто, если бы вы смогли одолжить мне половину…

— Я вам дам две тысячи, — сказал Жерар, — но с условием, что вы научитесь позировать спокойно и перестанете вертеть теми частями тела, которые меня в данный момент интересуют. Ясно?

Сеньорита Монтеро вспыхнула от радости.

— О Херардо, я буду позировать совсем спокойно, слово чести! Я эти деньги отработаю, не думайте.

Жерар подошел к письменному столу и достал четыре билета по пятьсот песо. В ящике лежало еще несколько смятых сотенных бумажек — все, что осталось от гарантийного аванса.

— Держите, Элен, вот ваши пиастры. Выбирайте шубку потеплее.

— Спасибо, Херардо, огромное спасибо, вы очень любезны!

— Ладно, на завтрашнем сеансе увидите, как я любезен. Попробуйте только шевельнуться. С этого дня между нами устанавливаются рабовладельческие отношения. В случае чего, буду раскладывать и лупить бамбуковой тростью по пяткам.

Сеньорита Монтеро весело рассмеялась.

— Пускай, зато у меня будет шубка!

— Мудрое рассуждение, Элен, — кивнул Жерар. — Вы готовы? Идемте.

Внизу, у выхода из лифта, к Жерару подошел портье.

— Вам письмо, сеньор Бусоньер, — поклонился он, по обыкновению исковеркав фамилию на местный лад, и протянул конверт. — Только что принес рассыльный, я уже собирался подняться.

— Мне? — удивился Жерар. — Спасибо… Вот, возьмите.

— Благодарю вас, сеньор Бусоньер.

— От кого бы это? Прошу прощения, Элен…

Он вскрыл письмо.

— А-а, вот что. Я и забыл. Идемте?

— Что-нибудь важное? — поинтересовалась сеньорита Монтеро.

— Заказчик предупреждает, что завтра заедет взглянуть на ваши прелести. На холсте, Элен, только на холсте… Кстати, завтра по этому поводу сеанса не будет, можете отдыхать.

— Правда? — Сеньорита Монтеро обрадовалась, как школьница, получившая освобождение от уроков. — Вот хорошо, поеду с утра на пляж, на целый день.

— Стоящее дело, — одобрил Жерар. — Где вы думали перекусить?

— Вам нравится пицца? Если да, то здесь недалеко готовят очень вкусную, по-милански. Хотите попробовать?

— Это с маслинами? Конечно хочу, Элен, конечно.

Жерар был сегодня в отличном настроении. В работе над «Вакханкой» наступил какой-то перелом, и теперь он ясно видел, как под его руками даже этот пошлый сюжет превращается в произведение искусства. Сознавать это было приятно. Приятно было чувствовать себя — за кои-то веки! — свободным от унизительного безденежья, от необходимости высчитывать каждый сантим. Приятно было идти по залитой солнцем шумной авеню Кальяо рядом с красивой, хорошо сложенной и элегантной девушкой, на которую оглядываются прохожие, — с этой райской птичкой, которая не умеет позировать. Приятно было и то, что он этой непоседливой птице доставил радость своим подарком, что он вообще может теперь доставлять кому-то радость.