Александр Филиппов - Когда сверкает молния Страница 8

В глазах, с темной зеленью, в последние годы постоянно таилась непроходящая печаль. Казалось, она всегда думает о чем-то высоком, несбыточном. Колька, давно отвыкший от шуток, обычно подсмеивался над этой грустной ее странностью: «Математичка, Ничего не скажешь. В голове формулы да теоремы, синусы-косинусы...»

Он не мог догадаться и предположить, что в сердце у нее нашлось бы места для многого, не только для сухих математических формул.

Жили они с Виктором хорошо, в достатке. Трехкомнатная квартира в центре города, румынская мебель, привезенная из Москвы в дни отпуска, собственный «Москвич» — все атрибуты внешнего благополучия семьи. Внутренняя жизнь Татьяны была сложней и тревожней, чем казалась со стороны.

Нынешним летом на юг они не поехали. Виктор постоянно носился с идеей Кольки Локтева, сулившей в перспективе, по его словам, не только перелом в технологии производства, но и в его судьбе. Во все тонкости она не вникала, но чувствовала, что дело значительное. Не стал бы Виктор Иванович Рабзин свой отпуск и длительную увеселительную прогулку на «Москвиче» через всю страну к югу разменивать на какое-то рационализаторское предложение, из которого не выжать выгоды. Не тот человек Виктор. Теперь-то она узнала его, особенно в последнее время. Ей так не хотелось признаться даже себе самой, что замуж она вышла не по любви. Когда Татьяна на последнем курсе университета проведала, что мамаша ее с патриархальными замашками уготовила дочке в мужья сыночка из хорошей семьи (хорошей в мамашином понимании — значит, состоятельной), она учинила бунт. Пожаловалась отцу, постоянно занятому на службе и мало вникающему в дела семейные. Тот отмахнулся, заявив что-то невразумительное. И тут на одном из студенческих вечеров подвернулся он, стройный, высокий, красивый — лучшего и желать не стоило, А вот пожила с ним и убедилась — этого мало для мужчины.

В прошлом году произошло между ними такое, чего она никогда не простит ему. И откуда же, — думала Татьяна, — у молодого, вполне современного человека, выросшего к тому же в деревне, без отца, в бедной крестьянской семье, такие барские замашки? Осенью их дочка пошла в первый класс музыкальной школы. Время классных занятий Татьяны не увязывалось с расписанием уроков дочки. Таня не успевала после занятий забирать дочку из школы, мешала неувязка в расписании. Как-то, сожалея об этом, без какого-либо умысла она пожаловалась Виктору и попросила его хотя бы изредка, при возможности, возвращаясь с работы, забирать дочку из школы. Виктор понял жену по-своему. На другой же день он позвонил директору и все было устроено наилучшим образом.

Может быть, все могло незаметно уладиться, если б не случайная встреча со школьной техничкой-уборщицей. Как всегда после занятий, вечером она забежала за дочерью. Заметила, раньше приходилось разрываться на части, бегом бегать от одной школы к другой и тем не менее опаздывала, — в последние дни появилось время передохнуть в ожидании окончания уроков в музыкальной школе. Она раскрыла книжку, присела на скрипучий старый диван в узком коридоре со множеством дверей по обе стороны. Рядом возле окна школьная уборщица — старая, пенсионного возраста женщина — с мокрой тряпицей в руках, с ведерком воды протирала подоконник и тихо о чем-то бубнила.

— Надо же, какой ноне народ пошел. Все начальники, рядовых нет. Чего хотят, то и вытворяют. У нас здесь и учителя все недовольны, и мне все удобства по времю порушили. Директор наш чего удумал, взял да и переиначил все расписание, с ног до головы перевернул...

— Это вы мне говорите? — недопонимая старую женщину, спросила Татьяна.

— Жаловаться некому, потому и тебе говорю, голуба. Спроста говорю, маленько душу отвесть...

— Я что-то не пойму, о чем вы сокрушаетесь? — переспросила она пенсионерку.

— О расписании нашем толкую, голуба, — ответила женщина. — Как ране все разумно и по уму устроилось! А намедни позвонил к директору начальнике комбинату, велел все расписание менять. Вишь ли, какой-то ученице, соплячке, прости господи за грубое слово, так вот ей неудобства в расписании выходят. Всей школе удобно, одной ей, вишь ли, неудобно. У яё матери, сказывают, отец аль можа кто из родни шибко крупный начальник в области, чуть ли не самый главный... Правда — нет ли, так у нас все говорят...

Татьяну так и передернуло. Она поняла, что речь идет о ней и о дочке. Кто, кроме Виктора, мог позвонить сюда? Никто! Как это низко, прикрываясь именем ее отца, именем крупного честного работника, творить такие безобразия! Может и мелочь, конечно — сменить расписание, но это задевает весь коллектив. Весь, ради их дочки!

Она припомнила и другое, как Виктор при встрече с ее отцом умоляюще просил переговорить при случае с руководством комбината, в горкоме партии о его, видите ли, никем не замечаемой персоне. И отец поддался, пошел на уступки. А Виктор из цеха перебрался в отдельный кабинет главного технолога.

Натянутость в их личных отношениях тяготила одну ее, он же отшучивался или молчал. И то хорошо, что в последнее время дома бывал редко, приходил только переночевать. Работа по переоборудованию установки целиком захватила ею.

— Ну как, молодой гений, — умышленно съязвила Татьяна, — думаешь диссертацию защитить на Колькином уме?

— Когда ты прекратишь задавать дурацкие вопросы? — повысил он голос и бесстрастно поглядел на жену.

— Дурацких вопросов нет, есть дурацкие ответы, — грубо обрезала она. — Кстати, — откладывая пустячный детектив Кожевникова, продолжала Таня, — ты так и не снял с аквариума этот злосчастный компрессор...

— Унесу, унесу! — злился он. — Что вы с Колькой привязались к одному: компрессор да компрессор! Мельчите...

— Мне, конечно, все равно, но ты, Виктор, беды наживешь. За это и в тюрьму угодить недолго.

— Куда хватила! — ехидно засмеялся он. — Ты думаешь, у нас в цехах ежедневные взрывы случаются или газ пробивает?

Татьяна пренебрежительно посмотрела на него, ответила:

— И все-таки Николай Локтев был тысячу раз прав, когда увидел аквариум с твоим «рацпредложением»...

— Татьяна, ты стала просто невыносимой! — уже не говорил, а чуть ли не истерично кричал Виктор.

Она как ни в чем не бывало продолжала:

— Ты не кипятись! Я бы тебе слова не сказала, если бы твое аквариумное изобретение касалось тебя одного. Нет, оно и меня касается... Подумать только — украсть из цеха компрессор! Правду сказал Николай, что пока беды нету, надо немедленно отнести эту штуковину обратно или хотя бы противогаз в цехе заменить на новый. Там же теперь без компрессора висит?

Как-то недавно, проходя мимо шкафа с аварийными противогазами, Виктор заметил, что пломбы на замке нет. Он открыл дверцу и снял со шлангового противогаза компрессор — миниатюрный моторчик, подающий воздух под шлем противогаза во время работы в сильно загазованных местах. Но сколько помнит Виктор, эти шланговые противогазы постоянно висят в бездействии, люди в цехе обходились при случае обычными. Порой со шланговых противогазов пропадали компрессоры. Кое-кто умело приспосабливал их к аквариумам на подоконниках. Компактный, и воздух в воду нагнетает отлично.

Когда Николай увидел это приспособление у Виктора дома, он по-дружески высказал свое недовольство.

Рабзин сначала действительно хотел было унести компрессор обратно в цех, потом передумал: можно просто списать противогаз, кому какое дело! Но все забывал в ежедневной суматохе...

— Танечка, брось дуться! — успокаивал он жену. — Трудно так жить! Для тебя же все делал, пойми. Не принимай так близко к сердцу, что именем твоего отца козыряю. У нас на комбинате все руководство отлично знает, кто твой папаша. А мне, честное слово, как-то легче от этого. Время такое, без участливой поддержки далеко не уйдешь, высоко не поднимешься. Не на всех конечно, но на разную мелкоту этот факт действует, так сказать, магически: одно слово чего стоит — ответственный работник обкома! Попробуй, мол, тронь Рабзина! За плечами у него вон какие тылы!..

Татьяна засмеялась:

— Один звонок папаши — и ты уже начальник цеха, другой звонок — главный технолог... Теперь третьего звонка ждешь?!

От внутреннего одиночества, от горьких раздумий последних дней она готова была расплакаться, но не унизилась в покорной слабости перед мужем. Слезы осели в глубине сердца, омрачив тихой задумчивостью зеленоватые глаза.

Он присел на тахту, откинул оранжевый халат с ее полнеющих красивых ног. После нескольких рюмок вина, выпитых только что в ресторане, после удачливого дня, когда утихла тяжесть ожидания пуска установки, приятная нега охватила все его тело. Он обнял жену, стиснув ее округлые плечи. Она тихо отстранила ладонь мужа.

— Не надо, Виктор! — Замолчала, прикусив белыми зубами нижнюю губу, широко алеющую лепестком шиповника. — Не надо, я... не люблю тебя, Виктор! — беззлобно, с отпугивающим равнодушием произнесла она.