Борис Бондаренко - Залив Терпения (Повести) Страница 8

— Вот и у него такая болезнь, как у того Гусева. — Таня невесело усмехнулась. — Но там, в кино, все сошло благополучно, — так то ж в кино. А я вот… не такая оказалась, не сообразила, почему он так со мной поступил. Да и ему надо отдать должное — разыграл все так, что, наверно, редкая женщина смогла бы остаться. Или просто я такая уж…

— Да почему он так?

Таня с досадой посмотрела на него.

— Господи, да все же очень просто… Он не хотел, чтобы я связывала себя с ним, умирающим. Он же хочет, чтобы я счастлива была. На свой, конечно, лад хочет. Он думает, что если уж не может дать мне всего, так пусть с другим мне будет счастье. Да и болезнь у него такая страшная, что, может быть, и в самом деле от его любви ко мне не так уж много осталось… Ох, Вася, если бы ты знал, как он иногда мучается! — с отчаянием сказала Таня, и Василию показалось, что сейчас она заплачет. — И ведь самое-то страшное в том, что ничем ему помочь нельзя и что он знает об этом… А ты мне… такое говоришь — ковры да финтифлюшки…

Таня закусила губу, быстрым движением смахнула с глаз слезинки и потянулась за сигаретой. Василий торопливо зажег спичку и дал ей прикурить. Таня, помолчав, уже спокойнее продолжала:

— Вот видишь, как все непросто оказалось… Ты, конечно, можешь не поверить мне… ну, да тут уж я ничем не могу помочь…

Она прямо, твердо смотрела на него, и Василий сказал:

— Верю, Татьяна… Только и ты пойми… Обидно мне было, что ты… сначала так… ну, что это меня не касается…

— Вот тут я и в самом деле виновата, — легко согласилась Таня. — Ты уж прости… — и чуть улыбнулась ему мокрыми глазами. — Я не со зла, просто думала, что так лучше будет — обидишься на меня, уедешь и скорей забудешь. Я ведь знаю, что тебе это не может быть безразлично. Ты ведь добрый, сердце у тебя доброе… И если бы ты не встретился тогда… Не знаю уж, как было бы… А сейчас… ты даже не представляешь, как хорошо с Олежкой. И Саша ведь все знает.

— Знает? — удивился Василий.

— Ну, конечно, — Таня улыбнулась. — Я с самого начала ничего не скрывала. Да и как бы я объяснила ему?

— А, ну да…

— И любит он его ничуть не меньше, чем собственного.

«Ну, это уж вряд ли», — подумал Василий и спросил:

— А знает он, кто я такой?

— Знает, хотя ни разу не спрашивал, я сама рассказала.

— Зачем?

— Ну, как зачем? — Таня неуверенно посмотрела на него. — А что скрывать?

«Интересно, что она могла наговорить обо мне», — подумал Василий и невесело сказал:

— Думаешь, к такому, как я… серому, ревновать меньше будет?

— Да что ты, Вася…

Но по ее смущению Василий понял, что угадал, и натянуто улыбнулся:

— Да нет, ничего, это я так. Ну, а… как же вы теперь?

— Да по-разному, Вася. Только… не взыщи, об этом я говорить не буду, это — наше с ним…

— Да я ведь потому спросил, — торопливо сказал Василий, — что… — и опять замялся, не находя слов.

— Я понимаю почему, — тут же пришла на помощь Таня. — В общем-то хорошо. Не так, конечно, как раньше, но… ведь и мы другие стали.

И надолго замолчали оба.

5

Василию оставалось только одно — встать и уйти, ему неловко было смотреть на Таню, но, подумав, он задал мучивший его вопрос:

— Ну, а если бы… ты не любила его… ушла бы ко мне?

И снова он не понял ее взгляда, не сразу понял ответный вопрос:

— Только потому, что родила от тебя?

— Мало этого?

— Мало, Вася, — спокойно сказала Таня.

— Ну ладно, а полюбить меня… такого, смогла бы?

Таня отвела взгляд, пожала плечами:

— Ну, откуда я знаю.

— Да ты уж прямо говори, чего жалеешь. Я не слабак, переживу как-нибудь.

Таня с легкой, едва уловимой досадой сказала:

— Ты так спрашиваешь, как будто всегда и на все можно дать определенный ответ — да или нет.

— Ну, на это-то можно, — настаивал на своем Василий. — Смогла бы?

— Нет, наверно, — тихо ответила Таня, помолчав.

Такой ответ не мог быть неожиданным для Василия, но все же у него неприятно кольнуло где-то под сердцем.

— Это почему же? — стараясь быть спокойным, спросил он. — Давай, выкладывай, крой правду-матку.

— А ты сам-то… разве иначе думаешь?

— Ну, как я думаю — это дело десятое. Говори, как ты думаешь.

— А много ли у нас общего-то, Вася? — каким-то мягким, просительным тоном сказала Таня. — Что в постели хорошо нам было — и только?

— Вон как… — протянул Василий. — Ну, спасибо хоть и на этом.

— Сам просишь правду сказать — и тут же обижаешься.

— Да не обижаюсь я, говори дальше.

И Таня, поправив прическу, решительно заговорила:

— Скажу, Вася, может, хоть чуть-чуть и на пользу тебе это будет… Дело не в том, что у меня высшее образование, а ты и десятилетки не окончил. То есть не только в этом, — поправилась она. — Тогда — я уже говорила — мне было очень интересно с тобой, но ведь только потому, что я не имела никакого представления о той жизни, которой живешь. А потом? Знаешь, Вася, иногда мне просто обидно было, что ты — такой большой, сильный человек, а растрачиваешь себя на пустяки, живешь, как мотылек…

— Как мотылек? — неприятно удивился Василий. — Это как же понять?

— Да-да, именно как мотылек, — живешь только сегодняшним днем. Ты же сам не знаешь, что с тобой завтра будет, чего ты хочешь. И что хуже всего — тебе ведь самому нравится такая жизнь. Ну скажи, для чего ты кочуешь с места на место?

— А сиднем сидеть — лучше?

Таня вздохнула.

— Да не в том дело.

— А в чем? — не понимал Василий.

— А в том, что у тебя нет ничего прочного, постоянного, нет никого и ничего… ради чего должен жить человек. Ну скажи по совести — есть хоть кто-нибудь, хоть один человек, которому ты по-настоящему нужен, кому бы ты помог в трудную минуту?

— Есть, — не сразу сказал Василий. — Кешка Сенюков, я рассказывал тебе о нем.

— Это которому ты жизнь спас?

— Да.

— Не о том я, Вася. Я и не сомневаюсь, что ты любому встречному готов помочь, чем только сможешь. Да ведь тут же и забудешь об этом. Ну, скажи, где сейчас этот Кешка?

— Не знаю.

— Вот видишь…

— Что видишь? Не пойму я тебя, Татьяна. Сама же говорила тогда, что тоже хотела бы поездить, повидать разные места, — а сейчас этим самым укоряешь.

— Эх, Вася, да ведь тут все просто. Ну, ездишь ты туда, сюда, а что толку? Где-нибудь вспоминают тебя добрым словом? Или вот работаешь — а следы твоей работы где?

— Путаешь ты что-то… Как это где следы? Мало я рыбы наловил, мало золота намыл? Это что — не работа?

— Работа, конечно, — усталым, безнадежным каким-то тоном сказала Таня. — А что она тебе самому дает, эта работа, — кроме денег, конечно?

— Ну, знаешь ли… Деньги — это тоже не так уж мало. Можно подумать, что ты без денег живешь, святым духом питаешься.

— Да не о том я, Вася. Деньги всем нужны, да не в них же в конце концов счастье. Я все это к тому говорю, что и работаешь только для себя, не думаешь о том, что это за работа, что стоит за ней. А может, — допустим на минуту, — ее вовсе и не нужно делать? Ты так привык, что за тебя всегда кто-то думает, а сам думать не умеешь, да и желания у тебя такого нет… Или другое возьми. Книг ты почти не читаешь, газеты одним глазом просматриваешь, что в мире делается — тебе совсем неинтересно… Разве нет?

— Это верно, читаю я мало, — пришлось признаться Василию.

— Очень мало, да и то всякую чепуху, — про шпионов, в основном, я же помню. Даже дети во многом лучше тебя разбираются… Вот вспомни — как кончились твои рассказы, с тобой и говорить было не о чем. Чего не коснешься — этого ты не знаешь, об этом ты не слышал, этого не читал… Ну, и вообрази теперь, что за жизнь у нас была бы, вздумай я за тебя замуж выйти. Тут поневоле удивишься такому предложению…

От этих слов Василия даже передернуло. Таня заметила это и мягко сказала:

— Ты уж извини, что я так говорю, но это же правда… Ну, проживешь ты так еще пятнадцать, двадцать лет, — а что толку? Думал ты об этом?

— Ну, не всем же такими, как твой муж, быть…

Сказал — и тут же пожалел: глупо, по-детски получилось.

— Почему обязательно как мой муж? Таким, как он, дано быть немногим… Но ведь мог бы и ты… не таким дремучим быть, надо только захотеть. Ты же в самом деле не глупый человек. А ты считаешь, что если здоров, силен, умеешь работать — и хватит с тебя. Мало этого, Вася, ой как мало… Время сейчас такое, что без знаний никуда не денешься. Трудно тебе будет… В конце концов поймешь и сам, что так нельзя, да ведь время-то уходит… Растратишь себя на пьянки, на случайных женщин — и останешься у разбитого корыта. Ты думаешь, все в то упирается, что ты газет не читаешь? Нет, Вася, тут все сложнее… Ты вот сказал, что ради меня горы своротишь, да сам посуди, какие это горы могут быть? Что ты можешь дать женщине — не мне, я вообще говорю? Деньги, квартиру, мебель? Свою мужскую красоту, силу? Ой, Вася, далеко не каждой этого хватит, поверь ты мне… И о том еще подумай — женишься, дети пойдут, а как же ты их воспитывать будешь, если сам так мало знаешь и понимаешь? Они ведь, чего доброго, потом тебя же и стыдиться будут…