Обрывок реки - Геннадий Самойлович Гор Страница 80

И девичьи ноги растут,

И девичьи груди трясутся.

Но Гойя уж тут.

Людоеды корову едят не умея.

И ведьмы насилуют папу.

Природа повернулась трамваем,

Где кости стучат и кричат,

Где ноги тоскуют по Оле.

Но Гойя уходит и реки навстречу ему.

И мир оглянулся корзиной

И воды к водам на спину,

Ивы на ивы, сосны на сосны.

Деревья как люди, как десны

Без стыда.

И дождик о речку, как небо о небо,

Как мы друг об друга, как муж о жену,

Змея о змею, жеребец о кобылу, козел об козу.

И трутся, и пляшут, и бьются,

И прыгают как под ножом,

Пронзенные страстью на вылет.

<Июнь> 1942

«Кошачье жаркое…»

Кошачье жаркое. И гости сидят

За тем же столом.

На хлеб я гляжу, кости считаю

И жду, когда гости уйдут.

Но вот входит тесть (смерть, сон).

Гостей на салазках везут.

Меня на салазки кладут и везут.

Навстречу идет почтальон.

Телеграмма от жены: «жду».

Стекла сияют. Солнце кричит.

Деревья стоят, утонув навсегда.

Дома утонули. И люди в подштанниках

В пустоте, где воздух съедят.

И сердце стучит и зовет к жене,

А санки скрипят, всё скрипят и скрипят.

И вот уж… но теща устала и сбросила в снег

На дороге я синий лежу.

<Июнь> 1942

«Белые ноги в траве…»

Белые ноги в траве.

Дерево в юбке большое

Обнимет. Ветвями подымет.

То девушка Маня береза,

То девушка манит меня

И с собой уведет.

Но девичьи ласки мне не по нраву

И девушка-дерево мне не по праву.

Чтоб руки упали, чтоб ноги поплыли

Зарежу жену. И сердце утонет.

Заплачет река и застонет —

Тоня-река.

Июль 1942

«А девушка тут где смеялась, любила…»

А девушка тут где смеялась, любила

Но смех уж застыл и остыла любовь.

И нож уж ползет по руке, где скользила,

Где радость текла и гремела веселая кровь.

И нож уже в теле как скрежет

Идет не спеша и всё глубже и режет

И нож по груди где ласка – тоска.

Где милое, страшное, Люда, Людмила?

Ты девочкой прыгала, папу любила,

Ты девушкой стала и вот ты доска.

А нож всё ползет, и всё режет

И режет и нежит и режет,

А нож всё ласкает жестокий

Как дети, острый и нежный.

И двое стоят и смеются бесстыдно

И смотрят в тебя как будто им видно

Душу твою, светлую ветку.

То ветку живую срубили бездушно.

Зарезали девушку. Плачет воздушно

Небо тоскует по той что Людмилой

Звалась. Что была певуньей, девчонкой

Застыло, обвисло стало синей печенкой,

Что было девчонкой, что прыгало, пело

Что речкой гремело о камни так смело

Что девочкой Людой девчонкой звалось.

Июль 1942

«И девушка вошла в меня…»

И девушка вошла в меня,

И девушка в меня врубилась,

И девушка схватив меня,

И на бегу в меня влюбилась.

Ее размашистый напор

В меня ударил как топор.

Ее взволнованный удар

Меня уносит как угар.

Ту девушку зовут река.

В ее руке ворчат века.

И бьет ногами по плоту

И та не та и ту не ту,

Себя уносит на лету.

Ее рука на берегу,

А берега не берегут.

Она меня бегом схватив

С собой уносит как мотив.

И я как стон давно во рту

Вода в крови и на лету.

Июль 1942

«Плыл кораблик на боку…»

Плыл кораблик на боку

Из Китая, из Баку.

Видит, поп лежит на брюхе

С самоваром на полу.

Видит, поп с ногами в ухе

И с женою пополам.

Плыл кораблик на боку

Из Тамбова, из Баку.

Видит он, лежит карась

И девица словно князь.

У девицы в моче Вали

Три кобылы ночевали.

У девицы между ног

Треугольник и пирог.

У девицы между рук

Сдох зажаренный петух.

У девицы между плеч

Ждет с запиской меня меч.

У девицы между перьев

Спят Ловушкин и Савельев.

У девицы между ляжек

Я сижу с руками тож

И точу ногами нож.

Плыл кораблик на боку

Из Парижа, из Баку.

Видит он, сидит корова

И руками вертит блюдо.

– Здравствуй, Вера. Как здорова?

– Я здорова как верблюд. —

Отвечает Вера. Бьют.

Бьют ее. Плюют. И режут.

А она с ногами в тесте,

А ее ногою тесть:

– Негде, милая, мне сесть.

Плыл кораблик на боку

Из Европы, из Баку.

Видит он, спешит красотка

А у ней в руке чесотка.

А у ней в ноге кинжал.

Черт ее меж ног зажал.

Плыл кораблик на боку

Из Китая, из Баку.

Июль 1942

«С воздушной волною в ушах…»

С воздушной волною в ушах,

С холодной луною в душе

Я выстрел к безумью. Я – шах

И мат себе. Я – немой. Я уже

Ничего и бегу к ничему.

Я уже никого и спешу к никому

С воздушной волною во рту,

С холодной луной в темноте,

С ногою в углу, с рукою во рву

С глазами, что выпали из глазниц

И пальцем забытым в одной из больниц,

С ненужной луной в темноте.

Июль 1942

«Лежу с женой вдвоем в квартире…»