Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду Страница 88

Найдя пустой бокс, она опустилась на диванчик, не снимая плаща, и начала медленно стягивать перчатки. Было тепло, усыпляюще жужжали голоса, радио передавало негромкую, приятную музыку. Есть ей не хотелось, лучше всего было бы прикорнуть здесь в уголке и проспать до самого вечера. Но поесть нужно хоть немного, иначе опять разболится голова. Что делать после обеда? Правильнее было вернуться в контору и заняться стенограммами, но и работа кажется сегодня непереносимой. Домой идти не хочется. Господи, как она устала… Заснуть бы сейчас, принять люминал и заснуть…

— Сеньорита? — остановился перед ее боксом официант. Зажав под мышкой поднос, он выхватил из кармана никелированные кондукторские щипчики и нетерпеливо ими пощелкал. Беатрис подняла глаза и посмотрела на него непонимающим взглядом.

— Ах да, — опомнилась она. — Дайте мне… рис с молоком, что ли, и крем-шантильи, — сказала она, протягивая официанту карточку. Тот кивнул и молниеносно прощелкнул полоску картона в нескольких местах. «Рис один, шантильи один!» — пронзительно выкрикнул он, вернув карточку Беатрис и переходя к следующему боксу.

Она подумала вдруг, что хорошо было бы иметь вот такую работу — не официантом, конечно, девушка не может работать официантом, но что-нибудь похожее, чтобы все время быть занятой, не иметь ни одной свободной минутки… На фабрике это не то, она была зимой с экскурсией из лицея на фармацевтической фабрике «Скуиб» и видела, как там девушки работают на конвейере расфасовки пенициллина. Ни одной свободной минутки — это верно, но заняты только руки, а голова совершенно свободна, можешь думать о чем хочешь. Девушки на конвейере слушают музыку, которая не умолкает в цехе ни на минуту, или болтают между собой. А тут хорошо бы так, чтобы и голова была занята, как у этого мосо, — не забыть заказы, не перепутать столики, — и уставать так, чтобы только приходить домой и сразу после ужина — в постель, без всякого люминала…

Официант принес тарелку риса и вазочку со взбитым кремом. Холодный отварной рис, залитый сладким молоком, был ее любимым блюдом, но сейчас она нехотя ковыряла его ложкой, упорно думая о том, каким это образом китайцы ухитряются есть при помощи палочек…

— Ола, кого я вижу! — послышался знакомый голос. — Дорита?

Она равнодушно подняла голову:

— А, Пико…

— У тебя не занято?

— Садись…

Пико повесил на крючок мокрый плащ и шляпу, сел и принялся протирать очки, близоруко моргая.

— Наконец-то я вас поймал, коллега!

Он надел очки и воззрился на нее с торжествующим видом.

— Где же это вы пропадаете, а? Сколько процессов выиграли за последнее время?

Подошел официант. Пико отдал ему карточку и заказал биф по-милански и кофе. Потом снова повернулся к Беатрис и сказал уже другим тоном:

— У тебя плохой вид, Дорита. Ты что — нездорова?

— Немного, — нехотя ответила она, бесцельно черпая ложкой молоко и выливая его на горку риса. — Ничего страшного…

— Да ты посмотри на себя — зеленая, под глазами синяки. Что с тобой?

— Боже мой, — раздражительно сказала Беатрис и отодвинула от себя тарелку. — Что я, врач?

— А у врача была?

— Да, была.

— И что он сказал?

— Ох, Пико, ради всего святого!

Тот смутился или обиделся, снова занявшись своими очками — подышал на них, протер носовым платком, поглядел на свет. Когда официант принес его заказ, он молча принялся за еду, косясь на сидящую напротив девушку. Беатрис через силу проглотила несколько ложечек взбитого крема и подперла кулачком щеку, опустив глаза и разглаживая пальцами лежащую на столе перчатку.

— О тебе спрашивал падре Франсиско, — сказал вдруг Пико, безуспешно пытаясь разрезать мясо тупым ресторанным ножом. — Каррамба… Что это за подошву мне дали…

Беатрис подняла глаза и уставилась на него.

— Как… падре Франсиско здесь? — шепнула она. — Он что — вернулся?

— Ну понятно, вернулся, если я говорю, что он про тебя спрашивал. Или ты воображаешь, что я разговаривал с Ватиканом по прямому проводу? Вчера мы встречали его в аэропорту… Ну и мясо, будь оно трижды…

— Слушай, Пико! Он будет сегодня в клубе?

— Падре? Нет, в клубе сегодня никого нет. Он вечером будет у себя в редакции, так говорил Эрнандо. А что такое? Он тебе нужен?

Беатрис не ответила. Ее внезапно словно озарило проблеском надежды — падре вернулся! Единственный человек в мире, который может ей помочь, — это он, падре Франсиско Гальярдо, ее духовный отец. И он приезжает именно в тот момент, когда это нужно! О небо, неужели кончились ее муки?..

— Пико, ты уверен, что он будет сегодня в «Критериуме»? В котором часу? А если он туда не придет, где можно его найти, хотя бы по телефону?

— Да будет он там, сказано тебе. — Пико посмотрел на нее изумленно. — Эрнандо сказал, что он приедет в редакцию часов в восемь и останется до десяти-одиннадцати. Что с тобой делается, Дорита?

— О, ничего…

Господи! Еще несколько часов — и все будет кончено… Сегодня ночью она наконец уснет спокойно, а завтра… завтра все должно стать совсем иначе, ведь падре Франсиско не может ей не помочь — он, ее духовный наставник, ее второй отец…

Она подняла ресницы, и впервые за эти дни ее лицо осветилось слабой улыбкой.

— Ничего, Пико, не обращай внимания… У меня были неприятности, я не могла справиться с ними без падре. Ты не можешь себе представить, как это удачно, что он приехал…

Ей стало стыдно за свой недавний раздражительный тон. Чтобы загладить вину, она спросила как можно более заинтересованно:

— Ну, а у тебя что нового, Пико?

— Да ничего… — мотнул тот головой, старательно жуя. — Масса работы… Экзамены на носу, ничего не готово. Статья не клеится. Вообще гнусно все до предела. Вчера видел Освальдо — они с Рамоном тоже решили смываться — и невольно позавидовал. Хотя в принципе считаю, что эмиграция — не выход…

— Освальдо? — рассеянно переспросила Беатрис.

— Ну да, Лагартиха — с нашего курса. Я тебя однажды познакомил с ним в ассоциации. Длинный такой, с унылой физиономией, а Беренгер — толстяк, настоящий Панса. Их так и зовут — Санчо и Дон-Кихот. Ни шагу друг без друга, теперь вот и в Монтевидео собрались вместе…

— Им выдали паспорта? Как странно.

— Да никаких паспортов у них нет — смываются нелегально. Освальдо считает, что здесь делать уже нечего, поскольку легальные методы борьбы ничего не дают. Не знаю, может, он и прав…

Беатрис снова придвинула к себе вазочку с кремом.

— Беренгера я знаю, — сказала она. — Лагартиху не помню, а Рамона видела не так давно у Линдстромов. Норма еще сказала, что он — коммунист.

— Чепуха, Освальдо куда левее.

— Правда? — Она зачерпнула ложечкой немного крема и нерешительно поднесла к губам.

— Во всяком случае, все время кричит о необходимости «прямого действия»… Троцкистская, в сущности, позиция.

— Как интересно. — Беатрис лизнула крем, отодвинула вазочку и принялась вытирать пальцы бумажной салфеткой. — Какого же действия он хочет?

— Понятно какого! — Пико вскинул над столом руку, словно прицеливаясь из пистолета, и дернул указательным пальцем. — Освальдо рожден быть террористом.

Беатрис не слышала, что он сказал, вернее — слышала, но смысл до нее не дошел. Ей вдруг стало страшно. То ли падре Франсиско не сможет принять ее сегодня вечером и снова уедет, так и не оказав ей никакой помощи, то ли случится какое-нибудь другое несчастье. Беатрис почувствовала, что не может оставаться на месте, ждать и ничего не делать. Если бы можно было увидеть его сейчас, не дожидаясь вечера!

— Пико, никак нельзя поговорить с падре раньше, днем? — умоляюще, словно от него зависело предоставить ей эту аудиенцию, спросила она.

— Не думаю… Нет, конечно, он сегодня собирался быть у монсеньора и в курии, — где же ты будешь его ловить? Да потерпи до вечера!

Конечно, до вечера придется ждать, Беатрис посмотрела на свои часики, потом оглянулась на большие настенные. Нет, те и другие показывают одинаково — пять минут третьего. Еще шесть часов.

— Мне нужно уходить, Пико. Ты остаешься?

— Да, мы тут договорились встретиться с одним парнем… — Пико тоже посмотрел на часы. — Он обещал прийти в два, верно, опоздает. Это насчет студенческого общежития для центроамериканцев… Тут сейчас много ребят с перешейка, мы хотим устроить для них что-то вроде приюта, а то они…

— Прости, Пико, я спешу. — Беатрис поднялась, застегивая плащ. — Всего хорошего. Звони мне…

— Ладно, как-нибудь звякну. Счастливо, Дорита, поправляйся.

У кассы она подала контрольную карточку, уплатила выбитую на ней сумму и вышла на улицу. Погода не улучшалась, небо было таким же темным, резкими порывами дул с Ла-Платы холодный и сырой восточный ветер, бросая в лицо мелкие дождевые брызги. Еще и эта погода, словно нарочно… Как рано наступила в этом году осень — только начало марта, а уже… Впрочем, хорошая погода до настоящей осени еще вернется…