Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом Страница 9

С наступлением темноты улицы этого района столицы, района ремесленников и кустарей, лавочников, и мелких торговцев, становились более шумными. На всех углах предлагали мороженое, лимонад, пирожки с брынзой, каштаны. У бодег, прямо на тротуаре, на угольных жаровнях румянились мититеи[13], кровяные лангеты, сочные антрекоты. Мальчишки-ученики, отданные родителями, чтобы «вышли в люди», стремглав выбегали из глубоких холодных погребов с большими глиняными горлачами виноградного. Внутри бодег пиликали за четвертинку кислого вина, собранного из недопитых остатков, вечно оскорбляемые бродячие музыканты, в детстве мечтавшие о консерватории. Между столиками, как заводные, шумно передавая заказы, сновали официанты в коротеньких, когда-то белых пиджачках. Эти ловкачи на ходу соображали, кого и на сколько можно обсчитать. Подвыпившие торговцы зеленью, переругиваясь, делили барыши. А на улице, прижимаясь к подъездам домов, окликали прохожих мужчин «девушки» с залеченными венерическими болезнями и густо накрашенными губами.

Тут же, за углом, начиналась улица Круча де пятрэ, известная в Бухаресте своими притонами и публичными домами. Почти рядом, на углу Дудешть и Нерва-Траян, неподвижно сидели на грязном, заплеванном тротуаре безногий инвалид с замусоленной ленточкой боевого креста на груди, слепая старушка и женщина, растрепанная и оборванная, с уснувшим грудным ребенком; склонив головы, они жалобно смотрели на прохожих, взглядом прося о подаянии, и если кто-нибудь бросал им монету, низко кланялись, желали здоровья, удачи…

Похрустывая горячими флоричелями[14], Женя и Илья медленно шли к пансиону мадам Филотти.

Улица Вэкэрешть, на углу которой находился пансион, славилась еврейскими кошерными блюдами и небезызвестной тюрьмой, имя которой она носила. Здесь, и особенно в прилегающем к улице переулке «Тайка Лазэр», известном не только в Бухаресте, но и во всей стране, расплодилось множество магазинчиков и лавок с хламом; чаще всего тут торгуют, расставив на тротуаре столики или табуретки с протертыми брюками, разрозненными пуговицами, старыми иллюстрированными журналами, детективными романами, контрабандными маслинами, тухлыми или тронутыми ржавчиной сельдями, старомодными, полинявшими и лоснящимися от времени шляпами… Здесь же можно достать напрокат на день — два костюм и даже смокинг. И торгуют всем этим с рассвета до поздней ночи — цыгане, армяне, евреи и румыны. Все они отлично владеют искусством всучить ни на что не годную вещь и запросить за нее втридорога.

В глубине улицы — известный своими изысканными блюдами ресторан «Ла Сруль» с огромной светящейся вывеской. Здесь можно увидеть и молодую, только что поженившуюся парочку, и старого еврея с пейсами, в черном капоте, приехавшего в Бухарест за получением в консульстве визы на выезд к своим детям в Палестину или Америку, и румын, разбирающихся в тонкостях кулинарии и любящих вкусно поесть. Тут, как правило, подают куриный бульон с домашней лапшой и кисло-сладкое мясо с черносливом, и фаршированную рыбу, и селедочный или печеночный паштеты, и, конечно, тертую редьку с гусиным салом, но обязательно со шкварками! Одним словом, все, что только душа пожелает! Напротив тоже ресторан, но летний, и поэтому он именуется «ресторан-парк». Хозяин — грек, с золотыми зубами, Запондополос. Посетители ресторана и не стараются запомнить его трудную фамилию, они просто говорят: «Пойдем к золотозубому…» Ресторан-парк славится не менее других на Вэкэрешть. Здесь всегда свежие мититеи, как об этом свидетельствует вывеска «большой выбор бессарабских вин». Рядом магазин-палатка, где продают старые вещи: граммофоны с разноцветными облупленными и запыленными трубами, утюги, детские коляски, требующие ремонта, велосипеды с ржавыми спицами и кривыми колесами — выбор большой, для любого роста! Чтобы привлечь внимание покупателей, хрипящий граммофон горланит старые и новейшие песенки Лещенко: «Горячие бублички», «Вам девятнадцать лет», «Саша», «Чубчик»… Здесь же только «для своих» втридорога продаются привозные дунайские сельди, свежая кефаль или скумбрия. Когда в городе исчезают лимоны, здесь их можно достать по более высокой цене, хотя хозяин, заикаясь, жалуется, что на этом товаре он ничего не зарабатывает… Покупатели выслушивают и, выйдя на улицу, шепчутся: «Слыхали? Бедняга! Ничего не зарабатывает… Интересно знать, на какие средства он отгрохал себе пятиэтажный блок? Да еще где? Вы слышите? На Россети! В самом лучшем районе столицы!.. Но… Ничего не поделаешь… Жена у меня хочет, чтобы чай в субботу был с лимончиком. А дочка у нас — люкс! Вы слышите, просто — люкс! Ей нужно натереть корки в крем для торта. Как же можно отказать? Таки ничего не поделаешь… и переплачиваем… А этот паршивый заика все еще жалуется! Уже поговаривают — это я слышал в синагоге, — что он выдал замуж свою рыжую, боже мой, хуже — красную, как настоящая пожарная машина, дочь и зятю открывает на Липскань ювелирный магазин… А жена его, вы слышите, эта толстуха, ездит на автомобиле и с бирлиантами… Ну, так разве можно жить?.. А в субботу вечером чай таки хочется пить с лимончиком…»

Немного дальше узенькая лавка копченых изделий; тут пастрама[15], нашпигованная чесноком и черным перцем, сухая индюшечья колбаса и фаршированные гусиные шейки, которые обычно быстро расхватывают. Одноглазый, шепелявый, вечно засаленный владелец лавчонки любезно дает покупателям попробовать свой товар, чтобы убедиться в его свежести. Тут же, наискосок, надоедливо трещит звонок: это кинотеатр «Избында». Сегодня и только сегодня американский фильм «Хочу стать мамой!» Гимназистам и гимназисткам вход разрешен!» — беспрерывно гремит огромный репродуктор, подходящим местом для которого был бы самый крупный стадион Бухареста — «ANEF».

С трезвоном и грохотом мчится трамвай, унося за собой клочки газет, афиш, сорванных мальчишками, засаленную пергаментную бумагу и столбы пыли…

И вот здесь, на Вэкэрешть угол Олтень, в глубине двора, известный приезжим провинциалам и налоговому инспектору, в двух с половиной комнатушках с прогнившими полами и позеленевшими от сырости стенами находится пансион мадам Филотти. Это не единственный пансион на Вэкэрешть, Дудешть, Олтень или Кантемир. Подобный же пансион, но более высокого разряда держала на улице Арменяска, 36 тетушка Ильи Томова. У нее столовались: убежденный холостяк, бухгалтер крупного зернового концерна «Бунги» и овдовевший адвокат, а сын какого-то провинциального не то банкира, не то помещика, «вечный студент», уже давно вышедший из этого возраста, снимал еще и комнату. Обо всем этом Илья знал из писем родственницы. Но зайти навестить тетушку он не спешил. Может быть, потому, что писал ей о своем намерении приехать в Бухарест и не получил ответа, может быть, и потому, что знал: в доме тетушки на него будут смотреть как на бедного родственника, будут подшучивать над его желанием стать летчиком. Илья представлял себе, как покровительственно будет с ним разговаривать Лиза, дочь тетушки… С тех пор, как она побывала в Италии и слушала в опере Беньямино Джильи и Яна Кипуру, она считала себя самой умной. Оттого Илья и предпочел остановиться у чужих.

И действительно, прожив несколько дней в Бухаресте, Илья понял, что в пансионе мадам Филотти совсем неплохо. Нужно только быть аккуратным и платить вовремя за койку и чай или цикорий.

За табльдотом мадам Филотти собирались все квартиранты; это были люди разных профессий и, конечно, одинокие. Мадам Филотти часто повторяла: «Не люблю держать женатых». Снимали у нее койки пожилой служащий трамвайного общества СТБ — Войнягу, продавщица из универсального магазина «Галери Лафайет» — мадемуазель Вики, инспектор бюро путешествий «Вагон Ли Кук э компани», бывший сублокотенент[16] румынской армии Лулу Митреску, шофер — племянник мадам Филотти — Аурел Морару, шумный коммивояжер, приезжавший раза три в месяц в Бухарест, давний знакомый дома Филотти, слесарь-механик, ныне художник-оформитель — Евгений Табакарев и Илья Томов.

Сейчас в пансионе на редкость тихо. Дома лишь муж мадам Филотти, ня[17] Георгицэ. Старик в прошлом был обер-кельнером большого ресторана при известном аристократическом клубе Пинкуса.

Сидя за столом в узком коридорчике, служившем столовой, ня Георгицэ читал вечернюю «Ултима Ора» и поглаживал кончиками пальцев стоявший перед ним стакан с горячим очень крепким чаем.

Увидев вошедших Женю и Илью, старик обрадовался и, пригласив выпить с ним чаю, пошел к завешанным марлей полочкам, чтобы достать стаканы.

— Ну как, гость? — улыбаясь, спросил он Илью. — Привыкаете к столичной жизни? Сегодня уезжает вояжер и станет свободнее. Видите, у нас совсем тихо. Мадам Филотти тоже нет. Она поехала к своей сестре на Каля Кэлэрашилор. Там поминки по отцу справляют. Мадемуазель Вики, кажется, в кино ушла. Аурикэ в отъезде. Такая уж у него собачья работа — шофер… А хозяин у него знаменитый человек — профессор Букур! Величина! Ну, а тот наш хлюст вот уже сколько… — ня Георгицэ помолчал, подсчитывая что-то в уме.