Владимир Монастырев - Рассказы о пластунах Страница 9

— Вот чертенок, — сказал он с досадой, — до крови прокусил.

Он поднял глаза на мальчишку. Тот по-прежнему стоял в нескольких шагах и смотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых отражались огоньки костра. И вдруг мальчишка шагнул вперед.

— Руски? — спросил он радостно.

— Русский, — угрюмо ответил Кунин.

— Янка-а! — протяжно позвал мальчишка.

Картофельная ботва справа от Кунина зашевелилась, оттуда вылезла белоголовая девочка. Она медленно, боком, переступая через грядки, подошла к мальчугану и стала с ним рядом.

Теперь Кунин рассмотрел их получше. Мальчишка был одет в длинный, до колен сюртук с подкрученными рукавами. Девочка куталась в дырявую синюю кофту. Босые ноги у обоих густо запачканы грязью. Оба нечесаны и давно немыты. Мальчику можно было дать лет девять, девочке — лет семь.

Кунин почувствовал острую жалость к этим одичавшим, напуганным детям.

— Матка где? — спросил он непослушным, сразу ставшим хриплым и словно чужим голосом.

— Угнали. Пшистско угнали, — махнул мальчик рукой в сторону мельницы.

Кунин сел у костра. И дети сели рядом. Мальчуган сейчас же двумя веточками полез в костер и выхватил из углей несколько уже подгоревших картофелин. Подхватив самую большую, он протянул ее Кунину. Тот взял горячую картофелину, перебрасывая с ладони в ладонь, очистил и съел с наслаждением.

Мальчик, помогая себе жестами, рассказал, что три дня назад стоявшие в деревне гитлеровцы ушли и угнали все население села. Они с Янкой спрятались в поле. А мать и всех других угнали. На другом конце деревни остался еще один глухонемой старик. А больше никого в деревне нет.

— Да-а, — неопределенно протянул Кунин, — вот ведь как бывает. Ну, ладно, — встал он, — вы напеките картошки, побольше.

Мальчуган посмотрел вопросительно.

— Побольше, — повторил Кунин и, показав на картофелину, округло развел руками. — Понял?

Мальчик кивнул.

— Ну вот, а я скоро вернусь.

Капитан лежал на прежнем месте.

— Что там? — спросил он.

Кунин рассказал, что увидел и услышал в деревне.

— Вот ведь гады какие, — закончил он, — всех угнали. А те двое ребятишек теперь, считай, сироты. И одичали они, как волчата…

— А у тебя свои-то есть? — спросил капитан.

— Нет, — Кунин помолчал. — А были бы уже, если б не война. Я жениться собирался, да война помешала.

— А у меня двое, — сказал капитан. — Тоже вот мальчик и девочка, — он вздохнул. — С бабкой живут…

Помолчали. Кунин первый прервал молчание.

— Что будем делать, товарищ капитан? Заночуем в селе?

— В селе опасно, ночью могут нагрянуть.

— Ну, тогда я схожу туда за картошкой и воды вскипячу, пока у ребят костер горит.

Капитан помедлил с ответом.

— Так я пойду? — спросил Кунин.

— Подожди, вместе пойдем, — решил Дорохов.

И они пошли к маленькому костру, горевшему меж картофельных гряд.

В двух флягах Кунин вскипятил воду, и пока она остывала, все ели горячую, ароматную картошку, похрустывая подпеченными корочками. А потом с наслаждением пили кипяток. От горячего разомлели. Девочка, сидевшая рядом с капитаном, привалилась к нему и засопела носом.

— Уснула, — шепотом сказал Дорохов и погладил ее по льняной головке.

— Вы где спите-то? — спросил у мальчика Кунин.

Тот сказал, что спят они на огороде, в соломе, потому что в хате им жутко.

— Иди, покажи где — Янку надо отнести.

Кунин отнес девочку и вернулся.

— И нам пора, — сказал он.

— Пора, — согласился капитан.

Они затоптали костер и вернулись на свою опушку.

Ночь прошла спокойно. И днем никто не завернул в деревню. Кунин без помех напек картошки и наполнил ею свой вещмешок.

— Тихое местечко, — сказал он капитану, когда они, расположась на опушке, завтракали печеной картошкой.

— Да, от шоссе в стороне, — ответил Дорохов.

— Тут бы можно и подождать.

— Чего подождать?

— Наши же вот-вот наступать будут.

— Нет, Кунин, — решительно возразил капитан, — ждать нам с тобой не с руки. Мне сегодня лучше, так что ночью пойдем.

— Ваша правда, — согласился Кунин. — Не подумав я сказал. Обязательно идти надо, а то как наступление начнется — нам, саперам, дела хоть отбавляй… Только ребят жалко.

— Ребят жалко, — согласился Дорохов, — хорошие ребята. Я вчера посидел с ними, будто у своих побывал… А идти все же надо. Придем к нашим — поторопим, скажем: ждут нас там дети, и отцы их, и матери, которых гитлеровцы угнали, ждут.

Шли всю ночь на восток. Утром сделали привал, укрывшись в густом кустарнике, что рос на пологом холме. С холма видна была проселочная дорога. Днем по ней тянулся на запад длинный обоз, небольшими подразделениями двигались к фронту солдаты.

А фронт был уже близко: утром с востока отчетливо доносилась пулеметная стрельба.

Весь день Дорохов и Кунин пролежали в кустах. Как только стемнело, тронулись в путь.

— Теперь держи ухо востро, — сказал капитан, — того и гляди на артиллеристов или на тылы немецкие наскочить можно.

Нога у Дорохова сильно болела, но опухоль спала. Лихорадить его перестало, и он довольно быстро передвигался, опираясь на свою суковатую палку.

— Это картошка помогла, — пошутил он. — Я с детства к печеной картошке пристрастие имею. У нас даже пионерская песенка про нее была. Ты, Кунин, молодой, не застал уже ту песенку.

В полночь они вышли к небольшой роще. В глубине ее изредка вспыхивали огни, справа слышалось урчание невидимого мотора. Роща была заселена, и ее пришлось обойти. Взяли левей и через полчаса достигли гряды холмов, тянувшихся с севера на юг. Поднялись на один из них и легли, осматриваясь.

При неверном свете звезд смутно виднелся только склон холма, внизу поросший не то мелким лесом, не то кустарником. А дальше все тонуло во мгле. Вдруг справа, из рощи, взлетела ракета. При ее свете Кунин рассмотрел, что у подножия холма растет лесок, а дальше он переходит в редкие кусты. Еще дальше широкой дугой лежал овраг. Где он кончался и где начинался, не было видно.

— Передний край наш близко, за тем оврагом, — сказал капитан. — Я это место немного знаю. Мы с тобой выйдем к нашему левому соседу.

— А вы у них были? — спросил Кунин.

— У кого?

— У нашего левого соседа.

— Был. Там товарищ мой саперным подразделением командует. Мы с ним минные поля уточняли. Этот овраг я запомнил. А левей должно быть небольшое болотце, мы через него и пойдем.

Они стали спускаться по склону. Капитан шел впереди, за ним следом Кунин. До леска у подножия холма оставалось не больше пятидесяти шагов, когда перед капитаном неожиданно, как из-под земли, выросла фигура.

— Вер ист дас? — опросил гитлеровец.

Дорохов, не отвечая, коротко взмахнул палкой и ударил его по голове. Гитлеровец упал со стоном. И тотчас в узкой траншее, которая вела к замаскированному блиндажу (все это только сейчас разглядел Кунин), появилась еще одна фигура. Кунин увидел вскинутый автомат и, прежде чем прозвучала очередь, широко шагнул вперед, заслонив собой капитана. Он почувствовал тяжелый удар в грудь, услышал гулкий выстрел над ухом (успел подумать: «Это капитан выстрелил из пистолета») и потерял сознание.

Очнулся Кунин от ощущения чего-то холодного и мокрого на спине. Хотел поежиться и застонал — боль резанула грудь и левое плечо, стянутое тугой повязкой. Он открыл глаза и увидел над собой лицо капитана.

— Живой, — с облегчением сказал тот шепотом.

— Где мы? — спросил Кунин, с трудом разжимая запекшиеся губы.

— Уже до болота добрались.

Кунин хотел попросить воды, но капитан предупредил эту просьбу — поднес к его губам флягу. Кунин сделал несколько глотков и почувствовал себя крепче.

— А ну, попробуй покашлять, — сказал капитан.

Кунин, превозмогая боль, кашлянул два раза, а Дорохов, склонясь к его груди, слушал.

— Легкое, кажется, не задело, — выпрямившись, не то задал вопрос, не то подтвердил он.

— А вы меня как же сюда дотащили? — спросил Кунин.

— Вот так и дотащил, — неопределенно ответил Дорохов. — Пора нам трогаться. Пока темно, надо идти.

Он помог Кунину подняться и, держа его за правое плечо, спросил:

— Сам идти не сможешь?

Кунин сказал «могу», но тут же ему показалось, что земля под ним кружится и он куда-то проваливается. Снова очнулся Кунин уже на плече капитана: тот нес его, тяжело припадая на раненую ногу. Под сапогами у Дорохова громко чавкала жидкая грязь. Иногда он выбирался на твердое, и тогда мокрая трава под его ногами тонко, с присвистом всхлипывала. Потом Кунин услышал шуршание мелких камешков и скрип песка: болото осталось позади. Кунин хотел приподнять ставшую необычно тяжелой голову. Это усилие снова вызвало сильную боль, которая затуманила сознание…