Евгений Петров - Том 3. Рассказы, фельетоны, статьи и речи Страница 9

– Есть, – сказал командир. – Теперь понятно. Карьерку!

– Да, – зашептал вдруг глава треста, таинственно оглядываясь, – у меня новость. То есть, собственно, новости еще нет, но, может быть, будет. Понимаешь, я, кажется, вовремя попал на новую службу. На днях исполняется десятилетие нашего треста, и, говорят, будут награждать. Не может быть, чтоб всех наградили, а директора не наградили. Как ты думаешь, Леня?

– Пора, кажется, в зал, – нетерпеливо сказал командир.

– Вот ты военный, – продолжал Костя, – а ордена не имеешь. Это нехорошо,

– У меня есть.

– Да ну! Откуда?

– Да так. Участвовал в одном деле. В китайском конфликте.

– Там давали? – засуетился Костя.

– Там стреляли, – сухо ответил командир,

– Что же ты его не носишь?

– Ну чего ради я его в театр понесу?

– С ума ты сошел! А куда же? Именно в театра чтобы все видели! Эх ты, вояка! Где ты его держишь?

– В коробочке.

– Действительно, нашел место! Ну, ладно, четвертое действие можно не смотреть, неинтересно. Сейчас едем ко мне. У меня, брат, жена – красавица, есть на что посмотреть. Закусим, то да се, граммофончик заведем.

– Что ж, интересно будет посмотреть.

– Идем, идем, у меня, брат, дома полный комплект.

И верно, дома у него оказался большой комплект, так сказать, полный набор игрушек для пожилого ребеночка лет тридцати пяти: патефон с польским танго, радио с динамиком, фотоаппарат «Лейка» с пятью объективами, шестью штативами и двумя увеличителями. Жены еще не было.

– Замечательный у тебя фотоаппарат, – сказал командир. – Ты, наверно, прекрасные снимки делаешь.

– Да нет, – ответил Костя, возясь у буфета, – какой я фотограф! И времени нет, сказать правду, этим заниматься.

– Жалко, жалко. Ну, включай радио. Кажется, это ЭКЛ-4? Он, должно быть, весь мир принимает! Интересно послушать.

Костя сунул вилку в штепсель и повернул какую-то ручку. Раздалось тошнотворное мяуканье. Костя живо выключил радио.

– Я, знаешь ты, не специалист этого дела. Тут к нам мальчик один приходит из соседней квартиры, Вова. Восемь лет шарлатану, а все станции отлично ловит. И Копенгаген, и Маменгаген, и что ты только хочешь.

– Что ж, – со вздохом сказал командир, – заведи хоть граммофон.

– Может, жену подождем? Она у меня специалистка по граммофонным делам. Впрочем, можно и завести.

Ответственный Костя принялся за граммофон.

– Да, брат, – говорил он, задумчиво крутя ручку, – все есть: квартира, радио, «Лейка», жена-красавица, только вот ордена нет. Вот бы мне еще ордено…

Тут раздался короткий, леденящий душу треск.

– Так и есть, – удивился Костя, – лопнула пружина. Говорил я: подождем жену… Жалко. Хороший такой граммофончик был. Не то импортный, не то экспортный. Что ж теперь нам делать? Закусим, что ли?

И, потирая руки, он двинулся к столу. В это же самое время неожиданно погасло электричество.

– Что за черт! – раздался в темноте Костин голос. – Будем теперь сидеть без света.

– Почему же без света? – раздраженно сказал командир. – Простое дело – перегорела пробка. Возьми и почини. Был же ты когда-то электромонтером.

– Куда там! Я уже все перезабыл. Где там анод, где там катод. Нет, придется послать за специалистом.

Он еще долго кряхтел в темноте.

Когда свет зажегся, командира уже не было.

1935

Широкий размах*

За громадным письменным столом, на дубовых боках которого были вырезаны бекасы и виноградные гроздья, сидел глава учреждения Семен Семенович. Перед ним стоял завхоз в кавалерийских галифе с желтыми леями. Завхозы почему-то любят облекать свои гражданские телеса в полувоенные одежды, как будто бы деятельность их заключается не в мирном пересчитывании электрических лампочек и прибивании медных инвентарных номерков к шкафам и стульям, а в беспрерывной джигитовке и рубке лозы.

– Значит, так, товарищ Кошачий, – с увлечением говорил Семен Семенович, – возьмите семги, а еще лучше лососины, ну там ветчины, колбасы, сыру, каких-нибудь консервов подороже.

– Шпроты?

– Вот вы всегда так, товарищ Кошачий. Шпроты! Может, еще кабачки фаршированные или свинобобы? Резинокомбинат на своем последнем банкете выставил консервы из налимьей печенки, а вы – шпроты! Не шпроты, а крабы. Пишите. Двадцать коробок крабов.

Завхоз хотел было возразить и даже открыл рот, но ничего не сказал и принялся записывать.

– Крабы, – повторил Семен Семенович, – и пять кило зернистой икры.

– Не много ли? В прошлый раз три кило брали, и вполне хватило.

– По-вашему, хватило, а… по-моему, не хватило. Я следил.

– Сорок рублей кило, – грустно молвил завхоз.

– Ну, и что же из этого вытекает?

– Вытекает, что одна икра станет нам двести рублей.

– Я давно вам хотел сказать, что у вас, товарищ Кошачий, нет размаха. Банкет так банкет. Закуска, горячее, даже два горячих, пломбир, фрукты.

– Зачем же такой масштаб? – пробормотал Кошачий. – Конечно, я не спорю, мы выполнили месячную программу. И очень хорошо. Можно поставить чаю, пива, бутербродов с красной икрой. Чем плохо? И, кроме того, на прошлой неделе был банкет по поводу пятидесятилетия управделами.

– Я все-таки вас не понимаю, товарищ Кошачий. Извините, но вы какой-то болезненно скупой человек. Что у нас – бакалейная лавочка? Что мы, частники?

Завхоз потупился, сраженный аргументами.

– И потом, – продолжал Семен Семенович, – купите вы наконец приличный сервиз, а то вы подаете уже черт знает на чем. Какие-то разнокалиберные тарелки, рюмки разных размеров. В последний раз вино пили из чашек. Понимаете, что это такое?

– Понимаю.

– А раз понимаете, то пойдите в комиссионный магазин и купите все, что нужно. Нельзя же так.

– Дорого очень в комиссионном, Семен Семенович. Ведь у нас определенный бюджет.

– Я лучше вашего знаю про бюджет. Мы не воры, не растратчики и себе домой эту лососину в рукаве не таскаем. Но зачем нам прибедняться? Наши предприятия убытков не приносят. И если мы устраиваем товарищеский ужин, то пусть будет ужин настоящий. Надо нанять джаз, пригласить артистов, а не эту тамбовскую капеллу, как она там называется…

– Ансамбль лиристов, – хрипло сказал завхоз.

– Да, да, не надо больше этих балалаечников. Пригласите хорошего певца, пусть нам споет что-нибудь. «Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни».

– Так ведь такой артист, – со слезами в голосе сказал Кошачий, – с нас три шкуры снимет.

– Ну какой вы, честное слово, человек! С вас он снимет эти три шкуры? И потом не три, а две. И для нашего миллионного бюджета это не играет никакой роли.

– Такси для артиста придется нанимать, – тоскливо прошептал завхоз.

Семен Семенович внимательно посмотрел на собеседника и проникновенно сказал:

– Простите меня, товарищ Кошачий, но вы просто сквалыжник. Самый обыкновенный скупердяй. Такой, извините меня, обобщенный тип даже описан в литературе. Вы – Плюшкин! Гарпагон! Да, да, и, пожалуйста, не возражайте. У вас тяжелая привычка всегда возражать. Вы Плюшкин, и все. Вот и мой заместитель жаловался на вашу бессмысленную мещанскую скупость. Вы до сих пор не можете купить для его кабинета порядочной мебели.

– У него хорошая мебель, – мрачно сказал Кошачий. – Все, что надо для работы: стульев шведских – шесть, столов письменных – один, еще один стол – малый, графин, бронзовая пепельница с собакой, красивый новый клеенчатый диван.

– Клеенчатый! – застонал Семен Семенович. – Завтра же купите ему кожаную мебель. Слышите? Пойдите в комиссионный.

– Кожаный, Семен Семенович, пятнадцать тысяч стоит.

– Опять эти деньги. Просто противно слушать. Что мы, нищие? Надо жить широко, товарищ Кошачий, надо, товарищ Кошачий, иметь социалистический размах. Поняли?

Завхоз спрятал в карман рулетку, которую вертел в руках, и, шурша кожаными леями, вышел из кабинета.

Вечером, сидя за чаем, Семен Семенович со скучающим видом слушал жену, которая что-то записывала на бумажке и радостно говорила:

– Будет очень хорошо и дешево. Четыре бутылки вина, литр водки, две коробочки анчоусов, триста граммов лососины и ветчина. Потом я сделаю весенний салат со свежими огурцами и сварю кило сосисок.

– Здравствуйте.

– Ты, кажется, что-то сказал?

– Я сказал: здравствуйте.

– Тебе что-нибудь не нравится? – забеспокоилась жена.

– Да, кое-что, – сухо ответил Семен Семенович. – Мне, например, не нравится, что каждый огурец стоит один рубль пятнадцать копеек.

– Но ведь на весь салат пойдет два огурчика.

– Да, да, огурчики, лососина, анчоусы. Ты знаешь, во сколько все это станет?