Александр Аросев - Большие пожары Страница 9

— Читать больше нечего, — сказал он: — все ясно, как на горном озере. Двадцать лет тому назад здесь были такие же пожары, как и сейчас. Поджигал какой-то поляк. Вот и все. Теперь, стало-быть, вопрос: кому это дело понадобилось и какая ему цена. А цена, должно быть, здоровая. Цена здесь, братишки, сотнями червонцев пахнет!..

— Да ну!.. — воскликнула Ленка, забыв про голод.

— Так и я думаю, — вставил Петька, оправляя густые коричневые усы.

— Но вот в чем дело, — опять заговорил Шило. — Здесь ухо надо держать востро. По-моему, нам следует поторговаться. А чтобы больше взять — устроим конкуренцию. Сначала повидимся с этим самым Берлогой, потолкуем с ним малость, а потом богатому дому условие объявим: «Даешь сто червонцев — и папка твоя». Вот как нам надо поступить.

— Верно! — с чувством воскликнул Козырь.

— А как это сделать? — спросила Ленка.

— Очень просто, — сказал Шило, — теперь очередь будет за тобой. Тебе придется замарьяжить этого самого Берлогу и потянуть его на свидание. А мы будем в известном месте и побеседуем с Берлогой.

— А ежели он не пойдет?

— Тогда ты не женщина, а средний род!

— Дай, я ей объясню, — заговорил Шило. — Ты как только представишься ему — сразу поймешь, как фраер дышит. Ежели он охоч до баб — ты живым манером его скрутишь, а ежели он не мужчина, а пылко замороженный судак, ты его на любопытстве поймай.

— То-есть как это?

— Очень просто. Писатели — народ любопытный. Скажи ему, что баба на Спиридоновке родила ребенка о трех головах. И он за тобой побежит, как теленок за коровой.

— Сам ты корова! — обиделась Ленка.

— Дура ты!.. Ведь я так, для примера.

На другой день утром, когда солнце золотило реку, Ленка-Вздох, напудренная, накрашенная, в осеннем пальто, отороченном мехом, вышла из дому, держа путь к центру, где находилась редакция газеты «Красное Златогорье».

А. СВИРСКИЙ

Сергей БУДАНЦЕВ

Глава IV. Творчество гражданина Кулакова

В тот злополучный вечер Берлога остался без крова. Опустошенный, измученный, непривычно прислушиваясь только к себе, он шел по улицам, и не узнавал города. Город был тих, сир, сер. Безлунная, черная южная ночь уже навалилась на окраины, на реку, засеребрившуюся в темноте, и подымалась на запад, как ленивое, горячее чудовище. Берлога не узнавал города. Улицы с выгоревшими домами походили на челюсть с выбитыми зубами. На углах стояли усиленные посты милиции, и по центральной Советской улице два раза на крупном гунтере проскакал товарищ Корт, начальник милиции, похожий на Ваську Денисова из «Войны и Мира», веселый, распорядительный, краснорожий человечек, молодцом сидевший в седле.

Берлога раскланялся с Кортом и не успел опустить руку, как сзади его схватили за локоть.

— Гражданите, — зашипел встревоженный полушопот, — гражданите, извинин!

Берлога недоуменно повернулся. Голос показался ему знакомым теми тревожными оттенками, которые слышатся в дальних воплях пароходных сирен, в набате, в звуках, что обозначает человеческий испуг. Лицо незнакомца, однако, выражало лишь корректную почтительность. Это был прекрасно выбритый, не старый человек, с желеобразными, пухлыми и легкими щеками, между которыми с превосходным изяществом плавали толстый носик и пара улыбающихся губ. Все это было иллюминовано живыми, голубыми глазками. Контрабандная серая шляпа, коверкотовое пальто, — нет, решительно, Берлога где-то видел этого человека! Несомненно, местная, златогорская фигура!

Гражданин изгибался, приседал и приговаривал, временами странно картавя, гнусавя, на каждой фразе чудовищно заплетаясь языком и путая слова:

— Пардон! Я рад, что вижу порядочного человека. Вы кланяетесь с товарищем Кортом? (Берлога не ослышался).

— Ну, так что?

Берлога поглядел на собеседника обозленным, каким-то шершавым взглядом, нахлобучил кепку и так резко двинулся вперед, что задел развевающейся полой назойливого гражданина, намереваясь с ним расстаться навсегда. Гражданин почти бросился ему под ноги и, подняв пухлую руку, просипел:

— Но ведь город полон преступлением!..

И он пошел за крупно шагавшим репортером, рассказывая ему странные вещи.

— Вы обнимаете вращение, товарищ? Вы обращаете внимание, хочу я сказать?! — и он широко поводил рукою. — Как безлюдно все крутом! А ведь в эти часы по Советской улице обычно гуляет весь город. Все напуганы и ошеломлены. Пожары!..

Он почти выкрикнул это. Берлога замедлил шаги:

— Пожары, — выкрикнул он, — происходят потому, что утрачена строгость и мера справедливости.

«Он сумасшедший», — подумал Берлога и оглянулся назад. Оглянулся и оторопел. Человек шел странной, припрыгивающей походкой. Оживленно пророчествуя и жестикулируя, он сам не замечал, что правой ногой высоко ступает по краю тротуара, а левую едва успевает волочить по булыжной мостовой.

— Что с вами? — спросил Берлога.

— Да вот, знаете ли, — безмятежно ответил тот, — пошел за вами и захромал что-то. Боли нет, а хромаю!..

Берлога забыл все на свете, все тревоги и огорчения и захохотал. Прекрасная пена смеха, родившаяся где-то в изумленных его глазах, бросилась в мозг, и он, сраженный ее ослепительной лаской, привалился к стене, громко визжа и корчась от хохота.

— Ха-ха-ха! — разносилось по ярко освещенной и совершенно безлюдной улице. — Вот это рассеянность! Я еще не видал такой рассеянности!

— Совершенно верно, я рассеян. Потому что я занят своими мыслями, — с достоинством заявил незнакомец. — Кругом кишит такое зло, и я должен бороться.

— Да кто вы такой? — сквозь веселые слезы осведомился Берлога.

Странный человек вдруг приосанился, поднялся с мостовой на панель, сделал несколько шагов с тем ложным достоинством, которое он, вероятно, напускал на себя в гостиных, приблизился к Берлоге с протянутой рукой и отчетливо отрекомендовался:

— Предрешите расставиться: Кулак Иванов!

«Что?!» хотел заорать Берлога, но крик и смех мгновенно замерли на губах. Он вдруг увидал, что перед ним несчастный больной; со странным расстройством речи. Это был Иван Кулаков, младший владелец местной нэповской фирмы «Братья Кулаковы»: мукомольное дело, «кустарная сарпинка» и лесной склад. Берлога вспомнил, что в редакции он смутно слыхал о каком-то несчастьи, постигшем эту семью, но тогда нэпманскими огорчениями не заинтересовался, и теперь напряженно догадывался, в чем дело.

Рукопожатье затянулось, Кулаков не выпускал из своей пухлой теплой руки холодных пальцев Берлоги.

— Мы уже пошли дочти, — бормотал он. — Вот отделение милиции, нам сюда и надо.

«Почему нам?» — и Берлога, волоча усталые ноги, поплелся за безумным нэпачом.

В отделении стоял кислый запах распаренной кожи, дегтя, неистребимой с зимы затхлости. Тлели угольные лампочки большим сердитым светом. Огромный милиционер, ворча что-то, затягивал пояс и прилаживал кобуру, готовился на пост. Окидывая подозрительным взглядом скучную обстановку учреждения, опустевшего к вечеру, Кулаков спросил, где дежурный, и узнав, что дежурный в кабинете начальника, направился туда. Берлога, уже подчинившийся власти этой нерассуждающей деловитости, последовал за ним.

— Вот в чем дело, товарищ дежурный. Как честный гроветский сажданин, товарищ дежурный, я считаю вас долгом предупредить, товарищ дежурный…

И так, через каждые три слова повторяя «товарищ дежурный», наклоняясь через стол с необыкновенно таинственным видом и легкой грацией галантерейного приказчика у прилавка, Кулаков развел какую-то декларацию верности заветам революции и своих заслуг. Дежурный — крупный, рыжеусый человек, с такими веснушками, что они скрывали даже выражение лица, — помалкивал, позевывал и только по мере возрастания горячности говорившего расстегивал все глубже куртку, обнажив бязевую сорочку с завязочкой, а под ней — белую, нежную, совершенно девическую грудь.

— Итак, товарищ дежурный, — бубнил Кулаков, — выхожу я перед вечером и вижу на нашей площадке преступляется совершение. Совершается преступление, хочу я сказать. На нашей лестнице, дверь в дверь с нами, живет торговец Прейтман. Я знаю, недавно его векселя опротестовывало Общество взаимного кредита. У него не заплачено страховальное социяние!.. И что ж я вижу?! Толстая ихняя кухарка, бывшая экономка, выносит самовар и так, знаете ли, укрывается от меня. Я сразу понял, что это значит: выносят вещи от предстоящей описи.

Дежурный повел рыжим усом, — здесь пахло нарушением закона.

— А вам что угодно? — брюзгливо спросил он Берлогу.

— Я с ним! — Берлога показал на Кулакова.

— Значит, подтверждаете?

И не успел усталый, удрученный всем происходящим и происходившим Берлога сказать что-нибудь, как дежурный, вскочив с пружинистой бодростью, закричал превосходным оперным баритоном: