Борис Полевой - Современники Страница 9

Спутник мой, инженер в щеголеватой форме железнодорожника, показал на этот заносимый метелью след и, ухмыльнувшись, вдруг запел слабеньким, но приятным баритонцем:

Степь да степь кругом,Путь далек лежит.В той степи глухойУмирал ямщик…

— Похоже, а? Свистит, крутит! Необузданная стихия… А ведь тут утром моя автоколонна прошла. Машин пятьдесят, тюбинги со станции перегоняли. — Он приподнял рукав шинели и глянул на часы. — А скоро автобусы с шахт людей повезут… Вот она какая у нас, стихия-то!

Было заметно, что инженер не прочь порисоваться перед новым в этих краях человеком необычностью условий, в каких им, метростроевцам столицы, доводится тут рыть русло подземной реки.

Между тем шофер провел «победу» через сугроб, мы заняли места, и машина двинулась навстречу бурану, как бы осторожно нащупывая колесами дорогу, маневрируя между курящимися снежными валами. Одинокий человеческий след, то уже почти занесенный, то четко вырисовывающийся в косом свете фар, все еще тянулся вдоль дороги, как бы усиливая картину степного безлюдья.

— Это маркшейдер Горохов, — предположил инженер и, повернувшись с переднего сиденья, пояснил: — Есть у нас тут один комик — фигуру бережет, ходит пешком с работы и на работу.

— Нет, не Горохов, — возразил шофер, не отводя с дороги напряженного взгляда: — Горохову в эту пору с шахты на поселок идти, а след-то вон он, как раз обратный. Да и маленький следок, вроде бы детский. Я и то уж, когда сугроб копал, подивился: кого это в такую метелищу в степь понесло?

Между тем след становился все более четким, и вдруг, когда машину подкинуло на очередной снежной, как выражался шофер, «передулине», огни фар, взметнувшись, осветили впереди маленькую фигурку, еле различимую сквозь частую штриховку несущегося снега.

— Что я говорил! Видите, мальчишка, — сказал шофер. — Вот мать разиня, выпустила одного в такую пору!

Действительно, это был подросток. В ушанке, в ватнике, в стеганых шароварах, заправленных в валенки, с двумя тючками, висевшими у него на плече наперевес, он остановился и, сойдя на обочину, решительно поднял руку. Весь с головы до ног он был облеплен снегом.

— Заберем? — спросил шофер.

— Ну, чего спрашиваешь! — отозвался инженер и, перегнувшись через спинку сиденья, открыл заднюю дверцу. — Эй, орел, влезай! Некому тебя за уши драть. Замерз?

Паренек подошел к машине и, сняв с плеча свои тючки, протянул их мне. Это были связки книг, довольно тяжелые. Увидев книги, инженер и шофер почти одновременно — один удивленно, другой с плохо скрываемым смущением — воскликнули:

— Валя!

Паренек между тем отряхнул снег о подножку и влез в машину. Круглое лицо его пылало, исхлестанное степным ветром. На бровях, на детском пушке, покрывавшем его налитые щеки, блестели ледяные кристаллики. Большие очки, сразу же запотевшие в тепле машины, скрыли его глаза. Паренек кое-как разместился на сиденье, на ощупь удостоверился, что книги его тут, и вдруг необычайно мелодичным для мальчика голосом произнес:

— Ну и метелица! Ужас! Протянутой руки не видно. Спасибо, товарищи, что захватили.

Он снял очки, чтобы их протереть, и вдруг, к удивлению моему, оказался прехорошенькой круглоликой девушкой лет семнадцати. Разглядев инженера, девушка подняла свои черные брови, на которых искрились росинки влаги:

— Это вы, Иван Кириллович! А я думаю, кто это в такую метель да на «победе»… Вот и не зря меня подобрали. Я вашу просьбу не только выполнила, а и перевыполнила. Вот… — Девушка многозначительно похлопала рукавичкой по одному из своих тючков.

— Эх, если бы у меня все начальники шахт так слово держали! — отозвался инженер. — Но как же это вы, Валенька, ухитрились перевыполнить мою заявку? Я, сколько мне помнится, просил вас достать только брошюру с докладом Поспелова.

— «Сталин о Ленине» у вас есть. Брошюру вам везу. И еще везу сборник о международном значении ленинизма, потом статью Мао Цзэ-дуна… А как же! Вам докладывать по такой теме: «Без Ленина по ленинскому пути»… А вам большое спасибо, выручили. Иду и думаю: а вдруг опоздаю на первую шахту к смене! Сама утром им позвонила — мол, буду, и вдруг нету…

— И не пришли бы — какая беда! Из-за этого у них там обвала бы не произошло. Разве это резон — в темь, в метель — и пешком! — заворчал шофер.

— Ну-ну, вы так, товарищ Петухов, не говорите — какая беда! Завтра воскресенье, отдых. Как же они без книг! Сами мне каждый раз про «Пугачева» напоминаете.

— Неужели достали? — оживился шофер и обернулся так резко, что машина метнулась в сторону.

— Увы, «Пугачева» все еще механик Сергеев держит. Все три тома. Теща читает. Вы знаете, товарищи, теща Сергеева — это мой злой рок… Страшно начитанная теща, новинки так и хватает, но читает ужасно медленно. Оправдывается: внук очки разбил. Я вот собираюсь заказать ей в городе очки, а то она мне весь книжный конвейер задерживает.

Капельки растаявшего снега все еще сверкали на бровях, на щеках, на локоне, выбившемся из-под ушанки, но девушка, повидимому, чувствовала себя совершенно как дома. Непринужденно болтая, она добродушно, доверчиво посматривала вокруг ясными, зеленоватыми, очень, должно быть, близорукими глазами, казавшимися неестественно маленькими за толстыми линзами. От нее веяло юностью, морозом, какой-то ясной чистотой.

— А Громову я, кажется, выговор влеплю в приказе за то, что он вам машину не дает, — сказал инженер, и чувствовалось, что он с трудом сдерживает улыбку.

— Что вы, Иван Кириллович, как можно! — всполошилась Валя. — Товарищ Громов действительно скуповат, но ведь он же хозяйственник. И машину он мне дал — целый семитонный самосвал. Но я отправила его за углем для библиотеки… Подумаешь, расстояние — семь километров! Что я, кисейная барышня, маменькина дочка какая-нибудь? Я такой же работник, как и все… Простите, товарищ, а вы не новый инженер с третьей шахты? Нет? А то тут появился какой-то странный инженер: вот уже месяц работает и ни одной книжки у меня не взял.

Узнав, что я из Москвы, девушка смолкла. Она забилась в уголок сиденья и затихла, придерживая стопки книг, чтобы они не расползлись по кабине. Странно было увидеть на ее круглом лице, таком румяном и здоровом, налет задумчивой грусти.

— Москва! У меня там мама… на Арбате. Старенькая уже… Она даже не плакала, когда я заявила, что еду на Волго-Дон. Она только сказала: «Куда ты, Валек, со своими глазами! Ты ж ничего не видишь — будешь на все натыкаться, всем мешать…» Иван Кириллович, я разве кому-нибудь мешаю? Я, конечно, на подземные не прошусь, но ведь я и так приношу какую-то пользу, работаю… А хорошо сейчас в Москве, да? — Девушка оживилась, за толстыми линзами очков в глазах ее сверкнула отчаянная лукавинка. — Вы скоро обратно? Вот и чудно, вы мне поможете. Я дам вам маленький списочек, вы зайдете в Ленинскую библиотеку и убедите их прислать мне из передвижного фонда все эти книги. Ладно? На месяц… Тут у нас трое кандидатские диссертации пишут. Я им литературу выписала через обменный фонд, но не все, кое-чего не хватает. Обещаете? Обещаете, а? Ну зайдите, что вам стоит!

— Еще не родился такой человек, который посмел бы отказать нашей Вале, — заметил инженер. — Тут к нам для консультации один академик прилетел, так она у него еще не изданный курс лекций для наших диссертантов выпросила… И ведь что удивительно — недолго сопротивлялся! Прислал.

— А как же! — убежденно произнесла Валя. — Что же им, научную работу прекращать из-за того, что они тут, на стройке, а не в Москве?

— И много у вас книг читают?

Строго сведя темные, четко очерченные бровки со щеточками у переносья, девушка бросила на меня уничтожающий взгляд:

— Скажите сначала, почему вы это спросили? — Она сердитым жестом достала откуда-то из кармана ватника кожаную папку, протянула ее мне и произнесла с подчеркнутой сухостью: — Можете просмотреть абонементы первой шахты.

Заношенная, пухлая папка еще хранила ее живое тепло. Девушка сейчас же отобрала папку, без выбора выдернула абонементную карточку и, держа ее, точно хрупкую и дорогую вещь, сердито сказала:

— Вот Попов Матвей. Проходчик. Каждый месяц ставит рекорд и сам его побивает. Очень знатный человек… Ведь так, Иван Кириллович?.. Прочел за год семнадцать книг. И каких! Смотрите, смотрите! Энгельс «Происхождение семьи…», Ленин «Материализм и эмпириокритицизм», Чернышевский «Что делать?» Сейчас вот ему четвертый том Сталина везу… Он учится по первоисточникам.

Замелькали абонементные карточки, фамилии, названия книг. Очки Вали победно посверкивали. Она, должно быть решив окончательно посрамить человека, который, как ей показалось, усомнился в ее читателях, бросала мне на колени одну карточку за другой.

— Ну, а новое что-нибудь удалось вам достать? — незаметно подмигнув мне, спросил инженер.