Ирина Гуро - Песочные часы Страница 9

Эта перспектива показалась мне такой реальной и даже близкой, что я весь как-то расслабился, напряжение, в котором я находился все эти часы, разрядилось.

2

Вовсе не помню, как я оказался на незнакомой окраине города. По одной стороне улицы тянулись стандартные четырехэтажные дома, с другой — неширокий бульвар, теперь совсем темный. Мне почудилось, что за ним вовсе нет домов, — окна-то не светились, — и я представил себе, что там где-то протекает река и оттуда тянет этой сыростью, которой я весь пропитался.

Было пустынно и тихо. Трамвайные звонки слышались в отдалении и очень редко, а оттого, что они приходили из тумана ненастного вечера, казалось, что это бьют склянки.

Очень было тихо. Только ветер, который поднялся уже давно, шумел по верхушкам деревьев. Кажется, это были каштаны, так выглядели их очертания.

Кто-то шел позади меня странными, неверными шагами: какой-то мужчина что-то про себя бурчал и топал, топал вразброд. Мне было неприятно чувствовать его за спиной, и я остановился, чтобы его пропустить. Он тотчас приблизился, нетвердо держась на ногах. Видимо, он решил, что я остановился, желая составить ему компанию, и сразу уцепился за меня:

— Послушайте… Вы не знаете здесь какой-нибудь кнайпы?.. Ну, выпить чего-нибудь?

Я хотел отвязаться от него и, вовсе не думая о своих словах, сказал:

— Здесь, за углом налево…

И, уже произнеся эти слова, сам безмерно им удивился: только что улица казалась мне незнакомой. А теперь я и в самом деле был уверен, что за углом налево должно быть какое-то заведение. Я просто мог голову прозакладывать, что это именно так, хотя все еще не понимал, откуда это мне известно.

Пьянчужка необыкновенно воодушевился, потащил меня за рукав. Я не сопротивлялся. Наверное, потому, что внезапно ощутил страшный голод. Да, я ведь ничего не ел с утра. Это утро, когда я позавтракал у себя в комнате над лавкой папаши Симона, а потом шел на станцию, и мне попалась эта девка… Оно показалось мне таким далеким, словно в другой жизни. До катастрофы. Да, это и была другая жизнь.

Я шел за незнакомым пьянчужкой, как пошел бы сейчас за всяким, кто позвал бы меня.

Некуда мне было деваться. К тому же голод просто терзал меня.

Пивнушка нашлась совсем близко, — определенно я в детстве бывал здесь, — воспоминание дремало во мне годы и вот вдруг проснулось. Впрочем, я сразу понял, почему она мне запомнилась: на вывеске стояло ее название— «Песочные часы». И у входных дверей висели настоящие песочные часы. И желто-красный песок сыпался из верхней колбы в нижнюю, и, верно, посетители забавлялись тем, что переворачивали колбы, укрепленные на полированной дощечке.

Теперь я хорошо припомнил, что именно эти часы мне очень понравились тогда — мне, наверно, было лет семь или восемь, — а мама, — да, это она была тогда со мной, — еще сказала: «Пойдем домой, у нас в кухне ведь тоже висят песочные часы, чтобы не переварить яйцо». Но я упрямился: это были совсем другие часы. В наших кухонных весь песок пересыпался в три минуты, а в этих… Подумать только: прошло десять лет, произошли такие события, катаклизмы, — а песок все сыплется из колбы в колбу… Неизменно. Словно само Время, которое бежит независимо ни от чего.

Мой спутник пришел в восторг от того, что заполучил меня в компанию. Теперь, когда он толкнул дверь и мы оказались на свету, я разглядел его, но очень мимолетно, — мне не до него было. Но все же я заметил, что при маленьком росте он очень крепок, как человек, занимающийся физическим трудом. Да и одет он был по-рабочему: в дешевом синем плаще, наверное купленном на распродаже, и в помятой шляпе. Он присмотрелся ко мне:

— О, да ты весь в грязи! Слушай, тебе надо почиститься!

— Я упал… — неловко пробормотал я, пытаясь рукавом стряхнуть пыль с пиджака. Мне ведь казалось, что я хорошо почистился.

Хозяин окликнул меня из-за стойки:

— Возьмите, молодой человек, — он протянул мне щетку.

Этот простой жест, и спокойный голос хозяина, и смешок моего спутника — все было обыкновенной жизнью, которая шла, оказывается, точно так же, как раньше: до того, как со мной стряслась беда.

Я вышел со щеткой за дверь, чтобы почиститься на крыльце.

Когда я вернулся в помещение, хозяин и мой спутник были уже как родные братья. Мой пьянчужка — впрочем, он не так уж сильно был пьян, — повесил плащ и шляпу на лосиные рога у входа и оказался в коричневой спортивной куртке, белый крахмальный воротничок торчал из нее, напоминая, что пока еще воскресенье.

Облокотившись на стойку, коротышка приблизил свое лицо к лицу хозяина и громким шепотом рассказывал, видимо, анекдот. Я слышал только: «А он говорит: я — соци, ты — наци, а кто же тогда просто свинья? А?»

Хозяин захохотал так, что на стойке задребезжали стаканы. Он, видно, был из тех, кому покажи палец и он уже покатывается со смеху. Глаза его, черные и блестящие, напоминали маслины. Лицо — почти красивое, только слегка подпухшее. Не от старости, — ему было не более сорока. Может быть, от болезни. Или от пива?

Не знаю, почему я так во все входил и думал о пустяках, о том, что меня вовсе не касалось. Да, я никак не мог думать, что это меня касается, когда усаживался за столик в этой почти пустой кнайпе, — только в углу шепталась парочка.

— Садись, Франц, — хозяин уже знал, как его зовут, — твой друг тоже будет айсбайн?

— Будет, будет! — радостно подтвердил Франц. У него было лицо смышленого и разбитного малого.

Хозяин, припадая на правую ногу — значительно заметнее, чем я, — принес нам свинину и пиво.

— Тебе никто не помогает? У тебя же — дело! — льстиво сказал Франц: он, видимо, имел подход к каждому.

— Был помощник. Обучил его, одел, приютил… Для кого? Для фельдмаршала Бока! Получил повестку и — хайль Гитлер — уже берет Минск! А где брать обыкновенного услужающего?

Я набросился на свинину: от пива я захмелел, но все слышал.

Франц продолжал тоном доброго советчика:

— Все же поискал бы. Куда ж тебе самому!

— Да где найдешь такого, чтобы и повестка его не брала! — отмахнулся хозяин.

Я не прислушивался дальше, углубленный в свое.

Значит, я был здесь раньше. Может быть, не только тогда, когда мама оттаскивала меня от песочных часов у двери. Мне казалось, что позднее я был здесь с отцом. Он тут с кем-то встречался, с кем-то говорил… А может быть, я это сейчас придумал?

Франц между тем не закрывал рот ни на минуту.

— Значит, так, — торопился он, наскоро прожевывая кусок, — один шибер[4] из провинции приехал в Берлин. Зашел в ресторан Кемпинского и спрашивает обера…

Я не слушал, в голове затуманилось, мне казалось, что я снова сижу, уткнувшись носом в отцовский пиджак, и слышу, — и это очень странно! — как чей-то голос с берлинским диалектным произношением обстоятельно сообщает:

— Значит, так… Одна дама имела любовника…

Я открыл глаза. Франц сидел на высоком табурете у стойки и, тыча пальцем в грудь хозяина, продолжал:

— Они встречались у зубного врача…

Он никак не мог довести до конца свой анекдот: дверь открылась, вошла немолодая пара.

Видно было, что они уже повеселились и выпили, а сюда забрели, как сказал муж, «чуточку добавить, для полной меры»…

Она махнула на него своей соломенной шляпкой, которую держала в руках:

— Знаем твою меру: придется зайти еще не в одно место.

И пояснила нам:

— Мы сегодня празднуем: наш сын стал ефрейтором.

— А, ваш сын сражается в России? — спросил Франц.

— Нет, — ответила она простодушно, — он, слава богу, во внутренних войсках.

— На охране военных объектов, — дополнил отец солидно.

Я плохо помню, что было потом. Вероятно, я засыпал и просыпался, и уже наступал «полицейский час», и хозяин спешно выпроваживал всех из помещения.

И вот тут узкая дверь направо открылась, и оттуда вышел молодой человек, ну немного только постарше меня, в кожаной куртке, наброшенной на плечи.

— Восемь десяток… — сказал он небрежно, — налей мне…

Он с ходу опрокинул в себя кружку пива, потому что хозяин уже психовал: как бы его не прищучили за нарушение «полицейского часа».

— Надо же вот так, одному, садить и садить целый вечер, — бросил ему вслед хозяин.

— Он, наверное, хороший стрелок? — тотчас спросил Франц со своей назойливой манерой; он уже расплачивался.

Хозяин не ответил.

«Значит, там у них тир, — подумал я, — странно, что не слышно выстрелов. А впрочем, ведь это мелкокалиберки…»

Я тут же забыл об этом, к чему мне? А тиры были во многих пивных.

Потом я сидел на скамейке какого-то бульвара, и мне было очень хорошо: я не думал ни о чем, просто сладко дремал, ночь была теплая, и небо очистилось, голубая звезда светилась в нем спокойно и обещающе.