Агния Кузнецова (Маркова) - Свет-трава Страница 9

Глава шестая

Стояли жаркие августовские дни. Пахло созревшими хлебами и скошенными травами. Воздух звенел пением молодых птиц, разноголосым ауканьем девчонок, которые по целым дням ползали в молодом сосняке в поисках рыжиков. Все лесные звуки заглушал рокот мотора. Комбайн шел по кромке созревшей пшеницы. И с каждым его заходом несжатое поле становилось у́же.

Из глухой тайги бежала река Звонкая. Она то искрилась на солнце в зрелой зелени отлогих берегов, то покрывалась серой неспокойной тенью, пробираясь в лесных зарослях.

В эту пору Маша не чувствовала ласки августовских дней. Сурово встретило ее село Семь Братьев, куда она получила назначение, окончив медицинский институт.

Не раз в бессонные ночи вспоминался ей теперь страх однокурсниц перед работой в районе. Некоторые уезжали туда со слезами. Маша осуждала их и доказывала, что только такая работа, полная риска и самостоятельности, сделает их настоящими врачами.

И вот теперь Маша сама врач сельской больницы. Но не радость чувствовала она, а тревогу и заботу.

Произошло это так.

С чемоданом и портфелем в руках Маша поднялась на высокое крыльцо сельской больницы и вошла в большую светлую комнату. Это была приемная. На широких белых скамьях сидели и лежали люди.

Из комнаты вели две двери. На одной из них висела дощечка с надписью: «Вход в палаты. Посторонним входить нельзя». На другой была приклеена бумажка, на которой значилось: «Прием больных с 9 ч. утра до 1 ч. дня и с 4 ч. дня до 9 ч. вечера».

Маша постеснялась войти в кабинет врача и решила дождаться, когда из дверей кто-нибудь появится. Она поставила чемодан в угол, между входной дверью и скамейкой, положила на него портфель и села на свои вещи.

Больные заметили ее. Женщина, лежавшая на скамейке, перестала стонать, приподняла с мешка голову, обвязанную белым платком, и неприязненно взглянула на нее. Как показалось Маше, взгляд ее говорил: «У тебя небось ничего не болит!»

Не мигая уставилась на Машу и девочка-подросток с забинтованной рукой.

«Вроде не из наших мест, городская», – с любопытством разглядывал Машу старик с мохнатыми седыми бровями.

В дверях появилась немолодая смуглая женщина в белом халате.

Маша вскочила и подошла к ней.

– У меня направление в вашу больницу, – сказала она.

– Какое направление? – с неудовольствием спросила та и, обращаясь к ожидающим, повысила голос: – Граждане, здесь не курить. Сколько раз вам говорить!

Маша вынула из сумочки назначение облздравотдела и протянула его женщине в белом халате. Та бегло прочитала бумажку.

– Наконец-то! – всплеснула она руками. – Заходите поскорее, заходите!

– У меня тут вещи, – нерешительно покосилась Маша на свой чемодан.

– Давайте их сюда! – воскликнула женщина в халате.

Точно опасаясь, чтобы Маша не изменила своего намерения работать в больнице, она почти бегом бросилась в угол, схватила в одну руку портфель, в другую чемодан и сама внесла их в кабинет.

– Феклуша! Доктор новый приехал! Наконец-то!

Медицинская сестра Феклуша стояла на табурете и разбирала в шкафу лекарства. Она степенно повернулась и с любопытством взглянула на Машу.

Серые немигающие глаза, окруженные расходящимися лучиками морщинок, смотрели с удивлением. Маша покраснела. Она поняла, что медсестра огорчена ее молодостью.

Дальнейшие события развернулись совсем не так, как ожидала Маша.

Доктор Вера Павловна Залесская обрадовалась приезду нового врача потому, что получила путевку на курорт и выехать ей необходимо было завтра же, чтобы не опоздать на поезд прямого сообщения.

Второй врач больницы, Знаменский, был на стажировке в городе. Вера Павловна уверила Машу, что через день Знаменский возвратится. День же не страшно побыть одной, тем более при такой опытной сестре, как Фекла Захаровна, да и тяжелобольных нет.

Вера Павловна временно поместила Машу у себя, оставила с ней приемную дочь и назавтра уехала. А в полдень пришла телеграмма от Знаменского. Он сообщал, что тяжело болен, ложится на исследование в клинику и вряд ли вернется в Семь Братьев.

Маша была в отчаянии.

Первый обход больных она делала вместе с Феклой Захаровной. Она чувствовала такое же волнение, как на государственных экзаменах.

Особенно волновалась она, когда Фекла Захаровна открыла перед ней двери женской палаты и громко сказала:

– Вот вам новый врач – Мария Владимировна! Прошу любить и жаловать!

Больные посмотрели на Машу: одни – с любопытством, другие – с безразличием.

«Хотя бы внешне не показать своей слабости», – подумала она и подошла к первой с краю кровати.

– Это ревматик, – сказала Фекла Захаровна.

В постели лежала девочка. Колени ее были приподняты. Здоровой рукой она держала больную, напряженно согнутую в локте. Девочка недоверчиво смотрела на Машу.

– Как тебя зовут, девочка? – спросила Маша.

– Мария.

– Маруся или Маша?

– Дома зовут Машенькой.

– Моя тезка, значит! Как же ты заболела ревматизмом?

– Я ангиной болела. Две недели назад. Заболело у меня здесь сначала, – девочка осторожно показала рукой на запястье.

Маша протянула руку к температурному листу в изголовье больной.

– Ой, тетя, не качните кровать! – со страхом воскликнула девочка.

– Не качну, не бойся. Что сейчас болит у тебя, девочка? – ласково спросила Маша.

– Левый локоть, левое колено и вот здесь, – она опять осторожно показала на запястье.

– Какое лекарство она пьет?

– Пью салицилку, – сказала девочка, – ничего мне не легче. День и ночь болит… – По лицу ее потекли слезы.

– А ты не плачь. Боли скоро пройдут. Через два-три дня уже никаких болей не будет.

А сама подумала с жалостью: «Боли-то пройдут, а вот сердце…»

– Сколько дней она в больнице? – спросила Маша Феклу Захаровну.

– Шестой день.

Маша в раздумье постояла над постелью больной и снова обратилась к Фекле Захаровне:

– Сколько граммов даете?

– Два грамма.

– Надо довести дозу до шести граммов в день.

Маша встретилась взглядом с глазами Феклы Захаровны и прочла в них одобрение.

Вера Павловна оказалась права – в женской палате не было тяжелобольных. И обход этой палаты Маша закончила почти спокойно.

Больным новый врач понравился, и они долго говорили о ее внимательности и серьезности.

Фекла Захаровна этого мнения больных не передала. «Рано ей голову кружить!» – решила она. Но сама с любопытством присматривалась к молодому врачу. Вроде и скромна, и краснеет по всякому пустяку, молчит все больше. А на обходе откуда что взялось: голос твердый, движения уверенные и для каждого ласковое слово нашла. Словно приворожила больных!

Фекла Захаровна чувствовала, что пройдет три-четыре дня – и Маша приворожит и ее.

Но это случилось в первые же сутки.

Вера Павловна, вероятно, намеренно не сказала новому врачу, что в мужской палате лежал тяжелобольной. Это был бригадир колхозной рыболовецкой бригады Никита Кириллович Банщиков – тридцатилетний смуглый человек с необычайно блестящими, беспокойными карими глазами.

Он лежал на подушках, в рубашке, разорванной им в момент приступа удушья. У него было крупозное воспаление легких, и в эту ночь ожидался кризис.

Маша надолго задержалась у постели Банщикова, прослушала его, проверила пульс, расспросила у Феклы Захаровны, что назначено больному.

Банщиков тяжело закашлялся, прижимая руки к груди.

– Дайте больному кислородную подушку, – сказала Маша Фекле Захаровне и, когда они обе отошли от постели, шепнула ей: – Вы бы записывали, Фекла Захаровна, больных много – забудете!

– Я забуду?! – изумленно подняла брови Фекла Захаровна. – Не случалось такого со мной. Не так уж я стара, чтобы дело забывать.

– Вам виднее, – сказала Маша, – но полагаться на память в таких случаях рискованно.

Фекла Захаровна достала из кармана халата сложенную вчетверо бумагу и огрызок карандаша. Обидчиво подобрав губы и прищурившись, она приложила бумагу к стене и записала сердитым, размашистым почерком:

«Банщикову – кислородную подушку».

В тот же день Фекла Захаровна воспользовалась случаем отомстить Маше. У больного надо было взять кровь.

– Вы это сделаете лучше меня, у вас большая практика, – сказала Маша Фекле Захаровне.

– Что вы! – ответила та. – Вы врач с высшим медицинским образованием! У вас, поди, и приемы какие-нибудь новые. Я уж поучусь!

Спорить у постели больного было нельзя. Маша засучила рукав на полной руке больного и, как ни приглядывалась, не могла найти вены. Она помолчала немного и сказала просто:

– На студенческой практике мне труднее всего было брать кровь из вены больных. Я не хочу причинять лишнюю боль. Сделайте, пожалуйста, вы, Фекла Захаровна.

Откровенное признание молодого врача разоружило Феклу Захаровну. Она послушно села на табурет у постели больного.

Летняя ночь подходила к концу. Таяли тени по углам просторной палаты, и в окна осторожно вливался свет. Маша сидела около кровати Банщикова. Она держала его холодную, влажную от пота руку. Теперь она знала, что больной будет жить.