Анош Ирани - Песня Кахунши

Анош Ирани

Песня Кахунши

Посвящается моим родителям, Ади и Маруку Ирани

Пролог

Человек без предупреждения бьет железным прутом по лицу, мелькнувшему в окне. Раздается страшный хруст, и лицо исчезает. «Это и был Ханиф-таксивала», – думает Чамди. Человек с железным прутом ждет у окна, готовый нанести новый удар.

В переулке темно. В синей лачуге кричит женщина. Чамди цепенеет от ужаса, представляя себе, как корчится на полу Ханиф, как хлещет кровь из разбитого рта, как жена Ханифа в отчаянии бьется о запертую снаружи дверь.

Никто из соседей не спешит на помощь. Большинство попрятались по домам, а те, что остались, тоже оцепенели, как и Чамди.

Он не сводит глаз с Ананда-бхаи, замершего рядом с домом. Черная фигура словно соткана из ночной тьмы. Чамди не в силах понять, как можно улыбаться в такую минуту.

Глава 1

Чамди ощупывает свои ребра. Он старается вдавить их поглубже, но без толку. Ребра упрямо топорщатся под белой майкой. Может, потому, что ему всего десять лет. Вот подрастет, прибавит мяса, и будет не так заметно. С этой мыслью он спускается по ступенькам приюта.

Во двор он выходит босиком. Он никогда не надевает сандалии, ему нравится чувствовать пятками теплую землю. Сейчас начало января, до сезона дождей еще далеко. Хотя год новый, земля выглядит старой и растресканной сильнее прежнего. Солнце бьет по черным волосам Чамди, заставляет щуриться.

До стены, за которой кончается его мир и начинается чей-то другой, всего несколько шагов. Здесь лучше слышно город: далекие автомобильные гудки, приглушенный треск мотороллеров и мотоциклов. Чамди знает, что в Бомбее очень шумно, но приютский двор расположен в стороне от магистрали. За стеной есть базарчик, где женщины торгуют рыбой и овощами из корзин, а мужчины, сидя на корточках, чистят желающим уши за несколько рупий.

На стене рядком уселись голуби и о чем-то воркуют. По верху стена утыкана осколками стекла, чтобы нельзя было перелезть во двор. Чамди не понимает, чего ради лезть сюда – красть в приюте нечего.

Громкий звонок велосипеда вспугивает голубей, но они сразу возвращаются. Осколки им явно не мешают, голуби знают, куда ставить лапки.

Чамди трогает черные камни стены и улыбается, представляя, как на них вырастает мох. Дожди дадут камню жизнь. Но должно пройти несколько месяцев. Только тогда можно будет глубоко вдохнуть влажный воздух и ощутить любимый запах. Чамди весь год мечтает о запахе первого дождя, запахе омытой водой благодарной земли. Если бы так пахло внутри приюта, это был бы самый лучший приют в городе.

Десятый год жизни выдался трудным. Чамди начал многое понимать. В детстве у него было полно вопросов, на которые теперь он может получить ответы и боится, что ответы совсем не понравятся ему.

Он отворачивается от глухой ограды и бредет к серому бетонному колодцу. Разглядывая свое отражение в воде, Чамди размышляет, на кого похож – на мать или на отца. Наверное, глаза у него мамины, черные и большие. Кто оставил его в приюте, мать или отец? Хотелось бы знать, живы ли они.

Он ставит ногу на колодезный парапет и крутит головой. Вокруг бугенвиллеи. Это его любимые цветы. Розовые, красные, полные любви. Были бы эти цветы людьми, на свете не было бы никого красивей этих людей.

Он забирается обеими ногами на парапет, становится на носки и заглядывает в открытое окно. Дети сгрудились на одной кровати и играют в поезд.

Девочки ритмично повторяют «чух-чух, чух-чух», а мальчики распевно выкликают названия остановок: Мадхва – Кхадва, Райпур – Джайпур, Талгаон – Малгаон, Велур – Шолапур – Колхапур.

«Как же много разных городов в Индии, – думает Чамди, – а я не побывал ни в одном».

На парапете здорово. Сразу становишься выше ростом. Может быть, Чамди когда-нибудь и вправду будет высоким. Через сколько-то лет. Хотя какой в этом прок? Все равно некуда будет деваться. Наступит день, когда придется покинуть приют. Никто не попрощается с ним. Никто не будет по нему скучать.

Он всматривается в колодезную воду.

Она такая неподвижная. А если нырнуть? Глотать, пока хватит места в животе. Если родители когда-нибудь придут за ним, они найдут его спящим на дне колодца.

От этой мысли он сразу спрыгивает с парапета. Быстрым шагом идет к приюту, поднимается по трем ступенькам в переднюю, где в линеечку стоят детские резиновые сандалики, а на желтоватой обшарпанной стене свисает с крючка черный зонтик. От пяток Чамди на каменном полу остаются круглые следы. В спальне его встречает сердитый взгляд Джоти, которая моет на корточках полы. Она всегда ругает Чамди за то, что он ходит босиком.

В комнате двадцать железных коек, десять по одной стене, десять по стене напротив. На койках тощие матрасы под белыми простынками. Подушек нет. Все дети на кроватях, чтобы не мешать Джоти мыть полы.

На кровати у окна уже перестали играть в поезд и теперь поют антакшари. Игра в том, что один поет начало песни, а следующий должен запеть другую, но обязательно с той буквы, на которой тот закончил. Сейчас идет буква «В».

Не отводя глаз от Чамди, Джоти погружает большую грязную тряпку в ведро с водой и карболкой. Потом шлепает тряпкой об пол. Чамди наблюдает и улыбается. Джоти и ее муж Раман давным-давно работают в приюте, и Чамди знает, что человек она не злой. Ему хотелось бы, чтобы она отложила тряпку и дала ему чаю, но чай она будет разливать, когда кончит мыть полы. Сегодня Джоти смазала волосы душистым маслом, и аромат благовоний мешается с запахом карболки.

Чамди заглядывает в большое зеленое ведро; грязная вода заставляет вспомнить про колодец. Он быстро отворачивается и направляется в молельную. Он говорит себе, что никто не узнает, как он только что думал прыгнуть в колодец. Никто, кроме человека, который стоит в молельной и похож на прекрасного великана.

Чамди не в силах взглянуть на него. Чамди стыдно своих недавних мыслей, особенно потому, что этот человек выстрадал больше, чем все, кого Чамди знает.

Иисус.

Когда Иисус был живой, он наверняка видел много жестокостей, хотя по его глазам этого не скажешь. Но что Чамди больше всего нравится в Иисусе, это свет вокруг его головы, как будто Иисус изобрел электричество. Когда Чамди сгорает от зависти при виде ребенка, который счастлив и у которого не один родитель, а целых двое, он думает о том, как обижали Иисуса. Иисус пришел на землю полный любви, а обратно его отправили на кресте, в крови и проводили злыми словами.

Чамди ободряет мысль, что Иисус тоже когда-то был маленьким мальчиком, а потом вырос и повел людей за собой. Но хотя Чамди становится легче, когда он говорит с Иисусом, ему всегда неловко обращаться к нему с просьбой. По утрам собираясь в молельной, дети вместо молитвы закрывают глаза и что-то клянчат. Чамди не считает это настоящей молитвой. Настоящая молитва – это когда посылаешь небесам светлую мысль, например «благодарю тебя» или «я люблю тебя». Это молитва. А как только начинаешь просить, молельная превращается в базар.

Он оглядывается – не подсматривают ли? Не хочет, чтобы видели, как он молится. Иисус никогда ему не отвечает, но Чамди давно догадался: люди поступили с Иисусом плохо и теперь ему трудно им доверять. Поэтому Чамди не обижается, что Иисус молчит.

Чамди сообщает Иисусу, что отныне будет учиться жить со своей печалью как с лишним пальцем на ноге. И, произнося эти слова, знает, что Иисус будет гордиться им.

Чамди устал, ему хочется прилечь, но вместе с тем не хочется отдаляться от Иисуса. Он укладывается на каменный пол и обращает к Иисусу свои мысли: обещаю, что постараюсь быть счастливым. Чамди знает, что ему повезло больше, чем слепым, или детям-инвалидам, или даже бродячим собакам, у которых столько ран на теле.

Так-то лучше. Теперь можно закрыть глаза и заняться любимым делом. Любимым с самого рождения, ну, может, лет с трех. Чамди станет представлять родной город: Бомбей.

Бомбея он почти не видел. Он всю свою жизнь провел в приютских стенах. С недавних пор из Бомбея стали доходить тревожные слухи. Миссис Садык, воспитательница, последние три недели не разрешает воспитанникам и шагу сделать за пределы двора.

Она говорит, что индусы разрушили Бабри Масджид, мечеть в какой-то далекой Айодхье, а теперь индусы и мусульмане дерутся из-за этого в Бомбее. Выходить на улицу стало опасно, даже детям.

Но Чамди напоминает себе, что начался новый год.

Значит, больше не будут грабить лавки, не будут поджигать такси, не будут обижать людей. Если такое действительно происходило, Чамди должен сам перестроить Бомбей – кирпичик за кирпичиком.

Он закрывает глаза и видит красный резиновый мяч.

В его Бомбее дети играют красным мячом в крикет прямо на улицах, и если бэтсмен так сильно отбивает мяч, что тот влетает в окно и стекла со звоном осыпаются на землю, то никто не ругается. Осколки в одну минуту возвращаются на свои места, и игра продолжается. Матч судит старик из сигаретного киоска. И хотя он не может сосредоточиться на игре, поскольку должен продавать сигареты, бетель и супари, он умудряется держать в уме весь матч, удар за ударом. Спиннер придумывает необыкновенные подачи: отбегает от калитки и, даже не глядя на столбики, чуть не в небо ввинчивает мяч, а отбивающий – если опытный – терпеливо ожидает возвращения мяча, иногда минуту, а то и целых семь. А мяч, ударившись о землю, крутится так, что у всех аж в глазах рябит.