Михаил Гиголашвили - Экобаба и дикарь

Михаил Гиголашвили

ЭКОБАБА И ДИКАРЬ

1

Мамин подарок — диктофон — я оценила только недавно, но вполне. Здорово помогает!.. Психотерапевт посоветовала: записывайте, мол, во время стрессов свои мысли — легче будет потом от них избавиться. Ну, а мама сразу два и купила — себе и мне.

Я думала вначале, что это глупость и лишняя трата времени и денег — записывать, чтобы избавиться!.. Но сейчас понимаю, что помогает, как-то утихомиривает. Переносить на бумагу, правда, бывает лень, но с ленью я борюсь.

А стрессов у нас в Германии предостаточно. Недаром зверь говорит, что мы, немцы, — самая депрессивная нация: постоянно себя грызем и в голос ноем. А сам-то он кто?.. У них там, на диком Кавказе, тоже всё время война и всякие несуразицы, по телевизору показывают… И сам он вечно в депрессии — из-за всякой мелочи шум: то картина не пишется, то денег мало, то курева нет, то донимать дурацкими вопросами: где была да что делала? Там была и то делала, кому какое дело?..

С ним трудно — а без него скучно. И пусто. Неуютно жить. Наверно, плохо так привыкать к мужчине. Четыре года — это немало. Мои подружки по три месяца выдержать не могут.

Но мы часто ссоримся. Может, из-за разницы в возрасте?.. Или в менталитете?.. Или в языке?.. Говорим мы с ним на русском, который я учила в гимназии, но все равно, конечно, делаю ошибки, которые ему очень нравятся. Или из-за моего длинного языка?.. Но что же делать, если я врать не умею, не могу и не хочу?..

Вот, из-за чего сегодня началась ссора?.. Он вдруг заметил, что у меня колени натерты и на бедрах синяки. Обомлел на полуслове:

— Что это?

— Так, ничего. — отмахнулась я, прикрыв ноги пледом.

Мне и раньше было ясно, что он увидит, не слепой. Поэтому и не хотела сегодня встречаться — думала, пройдут. Но нет, он настоял.

Он откинул плед и схватил меня за колено, вывернул его грубо:

— Ничего?.. Как ничего?.. Я еще не ослеп. Это же явные синяки!.. Колени стерты! Раком стояла?!..

Началось! Что делать? Молчать? Будет шум. Говорить?.. А что говорить — в церкви на коленях стояла?.. Спаржу собирала?.. Да с какой стати скрывать? Я свободна и делаю что хочу, никто мне не указ.

— Больно, пусти! — начала я вырываться, но он мертвой хваткой вцепился в одно колено, полез смотреть другое. Надавил с силой на синяки:

— Что это, фашистка проклятая?

— Больно! — разозлилась я, отпихивая его. — Ничего, я же сказала! Ерунда. Зачем тебе все знать?

— Я хочу!

— Зачем?

— Так. Хочу все знать.

— Ну, тогда, пожалуйста, знай: сломалась кровать в мотеле, где я была с одним знакомым персом, и пришлось перебраться на пол… А пол был жесткий, деревянный. Ну и вот.

Он, не глядя на меня, стал угрюмо оглядываться по полу. А, понятно: он всегда начинает одеваться с носков.

Я решила попробовать его успокоить:

— Я не понимаю, в чем дело. Ты уходишь?.. Почему?.. Это же было просто так — эпизод, шутка!.. Неделю назад, во Франкфурте, на ярмарке, где я подрабатывала… Когда этот перс зашел в павильон, то все девочки обомлели: у него были такие большие губы, как у рыбы. Знаешь, есть такие рыбы с губами?.. А потом он оказался у моей палатки… Стали болтать… Потом диско. Ну и вот… Но все было без риска, с резинкой, об этом не думай…

Один носок выглядывал из-под смятой рубахи. Он не видел его, слепо и оцепенело вороша одежду и глухо урча:

— Перс с губами. Француз с ушами. Негр с ногами. Испанец с глазами. Так… Я давно хотел тебя спросить: есть ли какая-нибудь система в твоем выборе?.. Или просто ждешь, пока тебя кто-нибудь возьмет?

— Ты что, правда уходишь?.. Ну это же было просто так!.. Я думала, вся эта глупая ревность уже позади. Что с тобой?.. Мы же уже миллион раз говорили с тобой об этом. Это же просто мужчина на одну ночь — и всё. Как это сказать — муж-чина-одноночка? И резинка была. Чего еще?

— Оставь меня, паскуда, — пробормотал он, угрюмо возясь в одежде, словно забыв, зачем он это делает и что ищет.

Я осторожно пересела на носок, чтобы этот псих не убежал так сразу. Замоталась в плед. Надо будет спокойно еще раз все объяснить. Хотя бы попытаться. Ах, глупый мой язык!.. А я так хотела его сегодня. До тяжести в животе, до дрожи в проклятых коленках.

— Пойми, это все было несерьезно, так просто, вроде шутки, под настроение. Почему я не могу рассказать тебе такой пустяк?.. Почему должна скрывать? Подожди!.. Это же к нам отношения не имеет!.. — попыталась я остановить его, но он босиком прошлепал в ванную, ругаясь на ходу:

— Чего ждать?.. Чего ждать?.. Дождался уже!.. Не хочу стоять в очереди к телу!.. К какой-нибудь другой постоял бы, а к тебе — нет, не могу. Все эти персы-французы просто трахают тебя — ты баба видная, «почему нет» твоя присказка. А я так не могу, потому что, на свое большое несчастье, люблю тебя, шлюху.

— Значит, я шлюха? — крикнула я. Всё это уже начинало злить. Видел бы он настоящих шлюх!.. — Я — нормальный человек и свободная женщина и делаю что хочу, в конце концов. А ты ори в другом месте, я твой террор терпеть не намерена,

— уточнила я в пустоту.

— Это по-вашему ты — свободная женщина, — выскочил он из ванной. — А по-нашему — ты просто блядь, дешевка. Этот с губами, тот с ушами, третий с глазами!.. Ты посмотри, с кем у тебя все это происходит?.. Сама же рассказывала!.. — оскалился он в злой улыбке. — Один все о покойной жене вспоминал, второй тебя обокрал, у третьего никак не вставал, четвертый вонял, как свинья, пятый дрочил, как кролик! Это же всё мразь, ублюдки!.. И что это за связи — одна ночь, две недели, пять встреч?.. И с кем из этих недоносков тебе было хорошо?.. Сама же недавно признавалась, что даже кончить по-человечески ни разу не смогла!..

— А вот это не твое дело — указывать мне, с кем и как мне кончать! Этого не хватало! — Я тоже начинала злиться по-настоящему. Сказала ему как близкому человеку, чтобы посмеяться вместе, а он истерики закатывает!.. Было бы с чего!.. Спокойным тихим голосом (как бабушка учила успокаивать мужчин) я начала все с начала: — Это такое время… Время опыта… Ты же имел много женщин?.. Ну и я хотела пробовать. Опыт жизни. Ну и вот. Мне двадцать три, и я живу как хочу!

Судорожно одеваясь и борясь с вывернутым рукавом рубахи, он закричал:

— Я, идиот, жду ее из Франкфурта, а она едет на неделю поработать — и вот, пожалуйста!.. Перс с губами!.. А из племени хуту не пробовала?.. Они, говорят, после совокупления особые танцы танцуют — тоже опыт!.. — начал он показывать эти танцы, налетел на стул и с размаху сел на него. Помолчал. Потом спросил: — А зачем вообще тебе этот опыт?

Я с готовностью начала объяснять, что женщины с опытом — более свободны, могут выбирать, спорить, сравнивать, лучше понимать. Зачем любой опыт? А те, кто ничего, кроме своего мужа, не видел, — те просто инвалиды и забитые существа под чадрой:

— Здесь не Арабистан, где несчастная женщина имеет право видеть только два дома: родителей и мужа. Даже дорогу от одного дома до другого она не должна видеть, по телевизору говорили.

— Дорога и есть самое опасное. — пробормотал он, посмотрел на меня по-бычьи, допил коньяк и с размаху швырнул рюмку в мусорное ведро; потом, заметив за холодильником бутылку вина, схватил ее. Но открыть было нечем, и он стал своим карманным ножом проталкивать пробку.

Видно было, что гнев распирал, душил его. Лучше на него не смотреть. Нож не шел, и он с размаха ударил по нему пепельницей. Пробка влетела внутрь, а вино выплеснулось на стол. Он отпил несколько глотков:

— Старая история: художник любит шлюху, а шлюха любит всех. Я хочу забыть тебя!.. Всё, с меня хватит!..

Я возмущенно фыркнула, но промолчала, хотя ощущение ошибки не оставляло меня. А почему, в конце концов, я должна что-то скрывать?.. Моя жизнь — это моя жизнь. Ну и вот. Нельзя сдаваться и показывать слабину, еще бабушка учила. Как у него потемнели глаза и вздулись вены на лбу!.. Надо быть осторожнее…

Было уже совсем темно. Его облик расплывался в темноте. Мутное пятно. Около раковины светлела капуста, блестел салат.

— Почему ты хочешь меня забыть?.. Разве нам плохо?.. — взяв себя в руки, начала я вновь терпеливо объяснять. — И у тебя были женщины!.. А я, между прочим, точно такой же человек, как и ты!.. И мы в Европе, а не на Востоке, не забывай!

— У меня никого, кроме тебя, нет!.. И пока мы вместе — у меня никого не было. И разве я тебе когда-нибудь вообще говорил о каких-нибудь своих женщинах, вспомни?.. Я ни разу за эти четыре года ни слова не сказал ни об одной из них!.. Это свинство — одной женщине рассказывать о другой. А сколько историй ты мне уже рассказала?.. — он отпил из бутылки.

— Я не могу врать, ты же знаешь. И притом у меня тоже никого не было. По-серьезному, я имею в виду, — сказала я, натягивая колготки и укутываясь плотнее в плед (из рам тянуло сквозняком, а за окном шел молчаливый снег).