Бернис Рубенс - Пять лет повиновения

Бернис Рубенс

Пять лет повиновения

Дэйву и Нане Винберг

Все персонажи романа вымышлены, любые соответствия реальным людям и совпадения с подлинными событиями случайны.

Я только подчинялся приказам.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Мисс Хоукинс посмотрела на часы. Было 2.30. Если все пойдет по плану, то к шести вечера она уже будет мертва.

«Может, послушать новости? — подумала она. — Хотя мне уже незачем беспокоиться о погоде».

Она в сотый раз проверила свои пожитки. Открыв дверцы шкафов на кухне, еще раз удостоверилась, что все в полном порядке: опрятно и чисто — хотелось оставить о себе хорошее впечатление. На комоде заметила чашку с чуть обитыми краями — тут же выбросила. Сегодня утром начистила все столовое серебро и оставила открытыми дверцы, чтобы насладиться его сиянием. Теперь в спальню. Расправила на кровати покрывало в виньетках, оторвала торчавшую выдернутую нитку — она явно портит вид. Две юбки, лучшее платье, пальто и три блузы в целлофановых чехлах в гардеробе: каждая вещь на отдельных плечиках. Внизу три начищенные и отполированные пары туфель, стоящие строго в ряд. Прямо около них аккуратно сложенный полиэтиленовый пакет, в который она по возвращении запакует меховые ботинки. На каждой из четырех полок бельевого шкафа по два скромных мешочка с лавандой. Чтобы были видны, положила их поверх ровных стопок свитеров, белья и прочей ерунды. Проверила бак для грязного белья — пусто и чисто. Быть пойманной с грязным бельем…. Нет, стыд преследовал бы ее тогда и в могиле. И буфет был пуст или почти пуст: там оставались четыре банки макрели, опрометчиво купленные в конце распродажи. Да, еще пакет молока. Но если верить обещанному сроку хранения на упаковке — три месяца, — за это время ее должны будут обнаружить и молоко определенно не пропадет. Все было в порядке. Она была готова.

Вернулась в гостиную. На журнальном столике лежал белый конверт с надписью «Завещание мисс Джин Хоукинс. Всем заинтересованным лицам». Она, правда, не представляла, кому в целом свете предназначалось это послание, но так полагалось писать. Конверт еще не был запечатан. Это она сделает прямо перед заключительным актом своего ухода. Еще несколько раз проверила, все ли аккуратно и правильно написано: «Я завещаю все свои сбережения и все мое имущество приюту Святого Сердца. Вистон, Лондон, СВ6. Подписано в здравом уме и твердой памяти (подпись) Джин Хоукинс (кассир). Подтверждаю — миссис Мэри Валам (домохозяйка)». Мисс Хоукинс улыбнулась. Ей нравилось это имя. Такое мягкое и одновременно надежное. Расписалась за Мэри, немного изменив наклон почерка. Просто ей некому доверить столь деликатное поручение: у нее не было ни друзей, ни семьи.

О семье она никогда ничего не знала и не пыталась узнать. В приюте, где прошли первые годы ее жизни, не поощрялись расспросы на эту тему. «Мы взяли вас ниоткуда» — был единственный ответ на робкие попытки разузнать о своем происхождении. Это касалось всех приютских детей. Вначале она еще надеялась когда-нибудь услышать о своем «ниоткуда»: где, как и почему. Но за четырнадцать лет, проведенных в приюте, ее любопытство куда-то незаметно испарилось.

Сложила написанный лист и положила в конверт. Она медлила с конвертом не потому, что что-то не так, просто незапечатанный конверт еще заключал в себе некоторую незавершенность, а значит, крошечную возможность действий. Всю жизнь кто-то отдавал приказы мисс Хоукинс, а она их выполняла. В приюте это была матрона, в школе — учителя, на фабрике — мастер, потом — управляющий. И всегда послушание было ее натурой. Точное исполнение приказа доставляло ей острое, почти физическое удовольствие. Поэтому конверт со своей последней волей она заклеит потом — с ощущением трепета, близкого к оргазму. Сейчас, когда она достигла пенсионного возраста, приказы больше не поступали: и откуда ей теперь было знать, что делать со своей жизнью? Принятому собственному решению альтернатив не было.

Мисс Хоукинс пощупала землю в горшке с аспидистрой, стоявшем на подоконнике. Земля влажная — цветок спокойно переживет ее. Проверила банку с таблетками на туалетном столике — «Превышение указанной дозы опасно». Если выпить все таблетки, это не будет своеволием. Она просто не согласится с чужим мнением, а уж это она могла себе позволить в качестве последнего желания. Надела шляпу и пальто, еще раз осмотрела все шкафы и комод. Перед выходом включила газовый обогреватель в спальне, что было явным излишеством для человека, который никогда в жизни себя не баловал. Но на смертном ложе она разрешит себе некоторую роскошь. Закрыла дверь в спальню и вышла из дому, отправившись на фабрику в последний раз.

Глава 2

В столовой собрались почти все четыреста служащих. По случаю большого собрания столы и барные стойки были сдвинуты в угол. Мисс Хоукинс сидела за столом, сжав кулаки, и скользила равнодушным взглядом по лицам: все до боли знакомые и каждое в отдельности такое чужое. Невольно поежилась. Все подумали — нервничает, но ей и положено: не так часто за всю ее серую жизнь выпадало неприметной мисс Хоукинс счастье быть в центре внимания.

Сорок шесть лет отданы кондитерской фабрике «Твое удовольствие» — она заработала себе такую прощальную церемонию. До нее долетали обрывки фраз: «скромный знак нашей признательности и уважения» — на столе что-то завернутое в подарочную бумагу, — и опять: «нет слов, чтобы выразить…» Речь Джима Коннелла была монотонна и сбивчива. Мисс Хоукинс посмотрела на лежавшие на столе шпаргалки, с которых считывал Джим — «…счедрая благодарность за заслуги…», — прочла и ужаснулась: как же он выбился в управляющие с таким правописанием?

— Сорок шесть лет, — продолжал он бубнить, угрожая припомнить каждый день ее трудовой биографии, — она была надежным и лояльным коллегой.

К своему ужасу, мисс Хоукинс услышала собственный голос, вторящий Коннеллу.

Еще раз взглянула на сверток. Это был определенно «небольшой знак». Что-то завернутое в цветную бумагу, больше походившее на аккуратный кирпич примерно двадцать на двадцать сантиметров и сантиметров десяти в высоту. Четыре тысячи кубических сантиметров — простучало в голове. Что бы это ни было, она не будет это открывать. Нет… Она просто выкинет его по дороге домой. Чего они добиваются своими подношениями? Хотят заставить ее жить дальше?

Джим Коннелл все еще нудил о ее длинном трудовом пути и первых шагах на производстве. И она вспомнила день, когда оставила приют. Дорога из него вела прямиком на «сладкую» фабрику. Фабрика и приют возникли в одно и то же время и, словно по договоренности, кормили друг друга. Поэтому превращение приютских найденышей «ниоткуда» в рабочих на конвейере сливочной помадки казалось таким же естественным процессом, как смена дня и ночи. Из оберточного цеха мисс Хоукинс перешла в кондитерский, потом стремительно через мармеладный в цех фруктового сахара. И наконец она достигла вершины «сладкого» производства — цеха шоколадных ликеров. Дальше идти было некуда. О такой карьере все прыщавые приютские щенки, беспрерывно пополнявшие дружные ряды работников фабрики, могли только мечтать. Но администрация заметила способности и усердие мисс Хоукинс и решила вырастить из нее кассира. Она стала главным кассиром на тридцатый год службы. На этой должности она оставалась и по сей день.

— Мы очень благодарны мисс Хоукинс, — продолжал долдонить управляющий.

Интересно, как же они подписали подарок? Ведь, несмотря на долгие сорок шесть лет, она была практически уверена, что никто здесь не знал ее имени. «Спасибо, мисс Хоукинс» — так были надписаны четыреста конвертов с еженедельной зарплатой. Или: «Чашечку чая, мисс Хоукинс?», «Хороших выходных, мисс Хоукинс», как будто «мисс» и было ее именем. За всю жизнь только несколько человек назвали ее Джин. В приюте она откликалась на Хоукинс, как и все остальные на Дэвис, Вудс и Мэрфи. И вот теперь любопытно, есть ли внутри свертка что-нибудь точно указывающее, кому это предназначено? Не вообще любой старой мисс и не любой старой Хоукинс, а что-то большее, чем обычное, надоевшее сочетание двух слов?

— Она прошла свой путь от работницы на конвейере до главного кассира, — восхищался мистер Коннелл.

Да, она была вполне с ним согласна. Она добилась кое-чего. Свой скромный путь прошла с успехом и достоинством. Может быть, Господь простит ей теперь все прегрешения и развеет дурные предчувствия по поводу ее происхождения. Она опять мысленно вернулась в детство, как будто репетируя свой предстоящий уход.

Если кто-нибудь когда-нибудь так, для статистики, или в ознаменование чего-нибудь вдруг вздумал бы написать биографию мисс Хоукинс, то все сошлось бы к ее двенадцатому дню рождения. В тот день произошли два события, и все преследующие ее потом ночные кошмары родились именно в тот день.