Джонатан Коу - Невероятная частная жизнь Максвелла Сима

Когда читатель полностью сольется с бедным Максвеллом Симом, когда читательское сердце не раз обольется кровью от жалости и сочувствия, Коу совершает умопомрачительный трюк и врезает и своему герою, и читателю под дых с такой силой, что оправиться будет по-настоящему трудно. Коу — не модный писатель, он просто писатель. И очень хороший.

THE TIMES

Коу не заигрывает с читателем, у него нет шаблонных ходов и банальностей, он пишет в лучших традициях английской литературы, редкое удовольствие для настоящего читателя.

Лев Данилкин, «Афиша»

Коу всегда был виртуозом сарказма. Но в новом романе он превзошел себя. Со времен Стерна не было столь блестящей и умной комедии нравов.

New Statesman

Удивительно точный портрет человека и общества, которые зашли в абсолютный тупик.

Daily Mail

Через иронию и сарказм Коу показывает нам, что человечность еще не умерла окончательно, и даже самые последние неудачники могут быть обаятельней и привлекательней, чем образчики успеха.

Literary Review

Очень, очень грустный роман. Но как же я смеялся.

The Telegraph

Трогательный и горько-смешной роман о человеке, который потерял все связи с внешним миром. Безусловно, комедия, но и в немалой степени — трагедия.

Irish Independent

Джонатан Коу

Невероятная частная жизнь Максвелла Сима

Человек — это рычаг, длину и прочность которого он должен измерить сам.

География сегодня никому не нужна, ибо «далеко» и «близко» больше не существуют; монетарный колпак накрыл земной шар, уничтожив географию расстояний.

Однажды я умру, и на моей могиле напишут: «Здесь лежит Реджинальд Йолант Перин; он не знал названий цветов и деревьев, но он знал, как продать ревеневую запеканку в Шлезвиг-Гольштейн».

В слова она облекает свои постыдные мысли. И от этих признаний веет страшной отделенностью от мира.

В четверг ночью полиция Грэмпиана, патрулируя занесенный снегом участок на шоссе А93 между Бреймаром и Приютом Гленши, обнаружила на дороге, немного не доезжая до лыжной базы Гленши, машину, по всем признакам брошенную.

При осмотре выяснилось, что водитель не покидал машины. Мужчина средних лет, практически голый, находился в бессознательном состоянии, а его одежда была разбросана по салону автомобиля. На переднем пассажирском сиденье валялись две пустые бутылки из-под виски.

Полицейские удивились еще больше, когда, заглянув в багажник, увидели две коробки приблизительно с 400 зубными щетками, а также вместительный мешок для мусора, набитый открытками с видами восточных стран.

Водителя, серьезно пострадавшего от переохлаждения, доставили в Абердинскую Королевскую больницу на вертолете «скорой помощи». Позднее была установлена его личность: Максвелл Сим, возраст 48 лет, место проживания — г. Уотфорд,[1] Англия.

Торговец-фрилансер мистер Сим работал на компанию «Зубные щетки Геста», базирующуюся в Рединге. Эта компания специализировалась на экологически безопасной гигиенической продукции для полости рта. Тем утром компания была ликвидирована.

На данный момент мистер Сим полностью выздоровел и, вероятно, вернулся домой в Уотфорд. Будут ли заводить дело на Максвелла Сима за вождение в нетрезвом виде, в полиции пока не комментируют.

Пресса и хроника Абердиншира, понедельник, 9 марта 2009 г.

СИДНЕЙ-УОТФОРД

1

Когда в ресторане я увидел, как китаянка с дочерью играют в карты, а за ними сверкают вода и огни Сиднейской бухты, я почему-то вспомнил о Стюарте и о том, как он перестал водить машину.

Чуть было не сказал «о моем друге Стюарте», но вряд ли его еще можно считать моим другом. За последние годы я растерял много друзей. Нет, мы не разругались; слава богу, обошлось без драм. Просто мы решили прекратить общаться. Именно так: мы приняли решение, вполне осознанное, ведь сегодня общение не требует усилий — к нашим услугам столько разнообразных способов и средств. С годами, однако, некоторые дружбы начинают казаться неприятно избыточными. И наступает день, когда ты спрашиваешь себя: «А какой смысл?» И обрубаешь концы.

Но вернемся к Стюарту. Он бросил водить из-за приступов страха. Стюарт был хорошим водителем, осторожным, вежливым, ни разу не попадал в аварию. Но время от времени за рулем на него накатывал страх, и постепенно этот страх усиливался, а приступы учащались. Помню, как он впервые рассказал мне об этом: в обеденный перерыв, в кафе универмага в Илинге,[2] где мы вместе работали года два. Сомневаюсь, что я слушал его очень внимательно, — за нашим столиком сидела Каролина, и у нас с ней только-только начало завязываться что-то интересное, и Стюарт с его водительскими неврозами мне, скорее, мешал. Наверное, поэтому я никогда прежде не вспоминал эту историю, до тех пор, пока, годы спустя, не очутился в ресторане в Сиднейской бухте, и тут вдруг все разом нахлынуло. Проблема Стюарта, насколько я понял, была вот в чем. Если большинство людей на запруженном шоссе воспринимают встречные и впереди идущие машины как нормальное, слаженно функционирующее дорожное движение, то Стюарту повсюду мерещились катастрофы, которые едва удавалось предотвратить. Он видел, как автомобили на высокой скорости несутся навстречу друг другу, лоб в лоб, и разъезжаются буквально в дюйме, — и эти видения повторялись постоянно, каждые несколько секунд. «Машины, все машины, — говорил он мне, — чудом не врезаются друг в друга. Это же невыносимо!» В конце концов он уже не мог совладать с собой на дороге и бросил водить.

Почему же разговор со Стюартом вдруг всплыл у меня в голове, когда я сидел в ресторане? Было 14 февраля 2009 года. Вторая суббота месяца. Валентинов день, если кто запамятовал. Рядом сверкали вода и огни Сиднейской бухты, а я ужинал один, поскольку отец по разным бредовым причинам отказался идти со мной, хотя это был мой последний вечер в Австралии, куда я приперся главным образом затем, чтобы встретиться с отцом и попытаться наладить с ним отношения. И вот, сидя тем вечером в ресторане, я чувствовал себя одиноким как никогда в жизни, и на воспоминания меня спровоцировали китаянка с дочкой, игравшие в карты. Они выглядели такими счастливыми вдвоем, такими близкими. Они почти не разговаривали, разве что о карточной игре, если не ошибаюсь, но не в этом дело. Все было ясно по их глазам, улыбкам, по тому, как они часто смеялись и заговорщицки сдвигали головы. Для сравнения: за другими столиками никто, похоже, особо не веселился. Конечно, люди смеялись и болтали, но не сказать чтобы они были поглощены друг другом, как китаянка с дочерью. Напротив меня сидела пара, судя по всему, они отмечали Валентинов день, — он то и дело поглядывал на часы, она как заведенная проверяла мобильник на эсэмэски. За столиком сзади расположилась семья из четырех человек: два мальчика резались на геймбоях, а муж с женой за десять минут не проронили ни слова. Справа, слегка загораживая мне вид на бухту, устроилась компания из шести человек; двое из них вступили в так называемый «принципиальный» спор: начав с глобального потепления, они довольно быстро свернули на экономику, ни тот ни другой весомых аргументов не приводил, остальные же четверо молча внимали приятелям и томились от скуки. Пожилая пара слева предпочла усесться рядом, а не по разные стороны стола, чтобы оба могли любоваться видом, избегая таким образом необходимости беседовать. Не то чтобы поведение этих людей меня удручало. Я знал, что они отправятся домой с мыслью о прекрасно проведенном вечере. Но завидовал я только китаянке с дочкой — эти явно обладали чем-то очень ценным, чего мне катастрофически не хватало. И я хотел, чтобы они со мной поделились.

Почему я решил, что она китаянка? Ну, я не был уверен, это было лишь предположение. Но она походила на китаянку. Длинные черные волосы, невероятно густые и какие-то неприглаженные. Худое лицо с выступающими скулами. (Прошу прощения, я не очень умею описывать людей.) Ярко-красная помада смотрелась на ее губах немного странно. У нее была хорошая улыбка; улыбаясь, она почти не разжимала губ, но получалось все равно весело. Одежда на ней была дорогой: черный, вроде бы шифоновый, шарф (описывать одежду я тоже не мастер — вам все еще не терпится узнать, что будет дальше?), — так вот, шарф скрепляла золотая брошка. В общем, женщина обеспеченная. И элегантная — иного слова не подберешь. Очень элегантная. Ее дочка, лет восьми-девяти, тоже была хорошо одетой и тоже черноволосой (а много ли вы видели китаянок-блондинок?). Девочка красиво смеялась: смех зарождался глубоко в горле, а потом рассыпался звонким каскадом, а потом стихал, как ручей, стекая с холма, замирает в лужах. (Такие ручьи мы с мамой часто видели, когда она давным-давно водила меня гулять на холмы Лики; мы огибали паб «Роза и корона» и шли по кромке муниципального поля для гольфа. Наверное, смех девочки напомнил мне о наших прогулках, и это стало еще одной причиной, по которой маленькая китаянка и ее мать так заворожили меня.) Не знаю, отчего она беспрестанно смеялась; думаю, это было связано с картами, играли же они не в какую-нибудь глупую детскую «ведьму», но и не в серьезную взрослую игру, скорее в упрощенный вист. Но как бы ни называлась их игра, у девочки она вызывала смех — явно на радость матери: китаянка подзуживала дочку, смеялась вместе с ней и словно купалась в этом смехе. Смотреть на них было очень приятно, однако мне приходилось дозировать удовольствие: не хватало только, чтобы китаянка заметила, как я на них пялюсь, и приняла меня за извращенца. Раз или два она встречалась со мной взглядом, но быстро отворачивалась, и я не успевал ничего прочесть в ее глазах, во всяком случае, приглашения присоединиться в них точно не было, а отведя взгляд, китаянка снова принималась разговаривать с дочкой и смеяться, моментально восстанавливая границы интимности, будто обносила себя и девочку крепостной стеной.