Кармен Посадас - Прекрасная Отеро

Кармен Посадас

Прекрасная Отеро

Моим отцу и мужу, следившим за рождением этой книги

То, что о людях говорят, правдиво это или нет, занимает такое же место в их судьбе, как и их поступки.

Отеро

Иногда весной, когда дневной свет проникает сквозь щели жалюзи и, преломляясь, падает на пол, мне кажется, будто я вижу на стене тень той, кем была. Эти горизонтальные лучи творят чудеса, превращая тень почти девяностосемилетней старухи в силуэт красивейшей женщины своего времени. Когда это происходит, я опять вижу: это я – та самая Белла Отеро.

Тысячу раз я обдумывала эти начальные строки и столько же их переписывала. И до сих пор не знаю, каков будет результат. Надеюсь, задуманное мной не превратится ни в условную биографию, ни в обычный роман, потому что первая может походить на вскрытие трупа, а второй – на обычную сентиментальщину. Однако я намерена продолжать, а что из этого получится, станет известно по мере развития повествования. Каролина Отеро, родившаяся в Понтеведре в 1868 году и умершая в Ницце в 1965-м, была одной из самых обольстительных женщин «бель эпок». Впервые я заинтересовалась жизнью этой женщины, когда прочитала, что она, желая навсегда остаться молодой в памяти людей, удалилась от света в возрасте сорока шести лет (столько же сейчас и мне, пишущей эти строки). Согласно газетным хроникам, в 1914 году Каролина Отеро Иглесиас, известная как Белла Отеро, решила исчезнуть. Она покинула Париж, оставив принадлежавший ей прежде мир: шестерых монархов, жуиров и миллионеров-аристократов, богатых плебеев и поэтов. Каролина Отеро покинула и свою публику, и своих врагов. Она отказалась от всего, чтобы сохранить свою легенду. С этого дня, ютясь под все более скромным и даже убогим кровом, она прожила почти до девяноста семи лет, будучи пленницей созданного ею самою мифа.

Поступок Каролины заинтриговал меня, во-первых, потому, что я сама сейчас нахожусь в том возрасте, когда начинаешь замечать в зеркале признаки увядания, а во-вторых, потому, что вообще невозможно было отнестись к трагической жертве этой прекрасной женщины, похоронившей себя заживо во имя бессмертия своей легенды.

Однако это событие – исчезновение Каролины (или Агустины, как на самом деле ее звали) в сорок шесть лет, чтобы никто не увидел ее старения, – оказалось столь же мифическим, как и многие другие. Моя героиня, судя по всему, была человеком скрытным, мягко говоря, не очень правдивым. Возможно, объяснением этому могут стать ее слова: «Нет мечты, которая бы устояла перед безжалостным солнечным светом или холодным клинком Действительности». По этой или по какой-то другой причине мне хочется показать в этой книге, что практически все рассказы Каролины Отеро о себе были лживыми. Она родилась не там, где говорила, выдумала свое детство, своих родителей и приукрасила прошлое, исказив все, относящееся к первым годам жизни. Как бы то ни было, я хочу рассказать о ее величайших мистификациях и хитростях, потому что, как мне кажется, мифы, создаваемые людьми о самих себе, порой ярче высвечивают личность автора и в результате раскрывают ее лучше, чем правда. Выдумки так красноречиво свидетельствуют о желаниях, обидах и особенно о «неуслышанных мольбах», что я считаю невозможным пренебречь ими, дабы не лишить персонаж значительной части его сущности. Однако просто перечислять ее бесчисленные выдумки и последовательно опровергать их было бы слишком утомительно. Думаю, более удачный способ – чередовать в этой книге рассказы Беллы и мои собственные изыскания. Каролина будет утверждать, а я – сомневаться; она – затемнять, а я – проливать свет на события. Я расскажу «ее» правду, сопроводив повествование достоверными и довольно любопытными фактами, которые мне удалось собрать. Надеюсь, светотень, образуемая истиной и вымыслом, поможет нам увидеть и понять, кем на самом деле была эта красавица, силуэт которой – вместо тени почти столетней старухи – рисует на стене солнечный луч весной 1965 года в Ницце.

Гарибальди

Сегодня это видение повторилось, и я поскорее накрыла клетку черной тканью, чтобы Гарибальди перестал петь, потому что, боюсь, трели этой облезлой канарейки могут спугнуть тень. Потом я осторожно села на край кровати, чтобы не разрушить чары… И вот: силуэт все еще там, на стене. Правда, волшебство длится лишь несколько минут, самое большее – полчаса, но я довольствуюсь и этим. На это время все становится как прежде: совершенная линия скул… профиль носа… томная длинная шея… К счастью, мои кости не так изменились, как плоть, и поэтому лучам, проникающим сквозь жалюзи, и моим полуслепым глазам удается воссоздать тень прежней красавицы. Я уже давно не мечтаю – мне просто доставляет удовольствие воображать невозможное. Подожди минутку, Гарибальди, не пой, дай мне еще немного поиграть с тенями, ведь в последнее время у меня так мало гостей…

Один мой приятель, воображавший себя поэтом, в те времена, когда мы оба были очень молоды, сказал мне, что ясность ума, или, вернее, здравый рассудок, – худшее наказание для старика: «Лучше всего совсем выжить из ума к старости, что толку воспринимать все адекватно, если даже не питаешь иллюзий, что можешь что-то изменить?» Однако сейчас я знаю, что есть другое, еще более жестокое наказание – бессонница. Здравый рассудок, сохранившийся во мне до девяноста шести с половиной лет, не был бы мне наказанием, если бы к этому не добавились многочисленные бессонные ночи, мучающие меня вот уже пятьдесят один год, с тех пор как я покинула рай. Я знала долгие часы бессонницы, так что у меня имелось достаточно времени, чтобы с тщательностью ювелира рассмотреть каждое мгновение своей жизни. Я могла бы это сделать, но не сделала. Потому что сразу поняла, что это будет слишком больно. Уверена, лишь сентиментальные глупцы и люди, только вступившие в старость, получают удовольствие от воспоминаний о том, чего уже не вернуть. Однако по мере того как проходят годы – двадцать, тридцать, сорок… множество лет забвения, – ты обнаруживаешь, что постепенно перестаешь пугаться призраков прошлого, их общество становится даже приятным. В конце концов, это единственное, что остается нам в жизни.

В последние годы, в том возрасте, который французы так изящно называют Le grand áge,[1] меня посещали два рода призраков. Лживые образы, придуманные мной в ранней молодости для создания легенды о Белле Отеро, и тени моего настоящего «я», призраки Агустины Отеро Иглесиас, нищенки из деревушки неподалеку от Понтеведры. Призраки Беллы быстро исчезли. Я никогда не принадлежала к тем людям, которые в конце концов начинают верить в свои собственные выдумки, поэтому призраки, рожденные моей фантазией, не были для меня губительны. В действительности они были такие милые и легкомысленные, что однажды рассеялись, даже не оставив во мне ностальгии. Когда это произошло? Постепенно, как обычно и происходят подобные вещи. Однако я могу даже назвать точную дату их окончательного исчезновения. Да, не может быть никаких сомнений: я уничтожила их в тот день, когда прочитала некролог в «Эспуар де Нис», около пятнадцати лет назад:

«Вчера в нашем городе умерла танцовщица и певица Каролина Отеро. Белла Отеро была любовницей таких знаменитых людей, как принц Уэльский, король Бельгии Леопольд, царь Николай II, кайзер Вильгельм, князь Монако Альберт и король Испании Альфонс XIII. Как известно, в начале века Отеро была одной из богатейших женщин, обладательницей легендарной коллекции драгоценностей, включавшей такие необыкновенные образцы, как колье Марии Антуанетты и императрицы Евгении, а также болеро из бриллиантов, стоимостью 500 миллионов современных франков […]. Ее портреты писали Ренуар, Сем и Каран д'Аш; она стала прототипом героини одного из романов Пруста, американский магнат Уильям К. Вандербильт подарил ей яхту, а от русского князя, повторявшего Каролине «разори меня, но не оставляй», она получила целое состояние. Беллу Отеро называли «сиреной самоубийств» – из-за того, что многие мужчины, не добившись ее благосклонности, предпочитали умереть. В последнее время, потеряв все свое состояние в игорных домах (говорят, она проигрывала до 700 000 франков за ночь) […] и утратив с возрастом былую красоту, Каролина Отеро жила в бедности в нашем городе…»[2]

Впоследствии я узнала, что это был не первый некролог обо мне, опубликованный в прессе. Подобные заметки появлялись и в других французских и иностранных газетах на протяжении многих лет, но в старости тебя волнует лишь тот крошечный мирок, в котором ты живешь. Поэтому, прочитав известие о своей смерти в «Эспуар» в 1948 году, я решила, что вполне могу похоронить разом все свои выдумки, которые мне приходилось сочинять в годы своей славы ради удовольствия других. Я имею в виду мифы о моем происхождении и первых шагах в высшем свете. Я никогда больше не думала о тех фантомах, и мне было нетрудно обойтись без их общества: Каролине Отеро не нужно опираться на выдумки, чтобы чувствовать себя сильной. В действительности, если я и рассказывала столько вымышленных историй о своем детстве, то, клянусь, лишь для того, чтобы угодить публике. Я лишь поведала им то, что они хотели услышать, – только и всего. Существует два типа выдумок: изобретаемые для собственной выгоды и создаваемые для удовольствия других. При этом и то и другое (как говорил уже упоминавшийся мной приятель-поэт, так любивший изрекать афоризмы) является проявлением великодушия. В этом нет ничего удивительного: в конце концов, Истина как таковая обычно никого не интересует.