Банана Ёсимото - Тень Луны

Банана Ёсимото

Тень Луны

Moonlight Shadow

* * *

Хитоси никогда не расставался с маленьким колокольчиком — он всегда носил его с собой, прикрепив к футляру для проездного.

Самый обычный колокольчик, который я подарила Хитоси просто так, когда мы еще и не любили друг друга, — но ему было суждено оставаться с ним до самого конца.

Мы познакомились во время школьной экскурсии в одиннадцатом классе, когда Хитоси и я, ученики разных классов, оказались в одном комитете, который занимался организацией поездки. Само путешествие спланировали по абсолютно разным маршрутам, и общим был только скоростной поезд Синкансэн. На платформе, дурачась, мы пожали друг другу руки, жалея о расставании. Вдруг я вспомнила, что в кармане формы у меня лежит колокольчик, который оторвался от ошейника нашей кошки; я сказала: «Это тебе, на прощанье» — и отдала его. «Что это?» — он засмеялся, но очень осторожно взял колокольчик с ладони и бережно завернул в носовой платок. Это было так непохоже на поступок мальчика его лет, что я очень удивилась.

С любовью всегда так.

Неважно, означало ли это особенное отношение к подарку, который дала ему я, или он был просто хорошо воспитан и аккуратно обращался с полученными от других вещами, но мне это сразу очень понравилось.

Колокольчик соединил нас. Всю экскурсию, даже вдали друг от друга, мы оба думали о нем. Всякий раз, когда он звенел, Хитоси невольно вспоминал меня и те дни до поездки, когда он мог меня видеть, а я жила мыслью о колокольчике, который звенит где-то в далеких краях, о человеке, с которым колокольчик. Когда мы вернулись, началась большая любовь.

Четыре года, прошедшие с тех пор, этот колокольчик вместе с нами видел различные дни и ночи, был свидетелем многих событий. Первый поцелуй, размолвка, солнечные дни, дождь, снег, первая ночь, смех, слезы, любимая музыка и телепередачи — он разделял с нами всё то время, что мы были вдвоем. Всякий раз, когда Хитоси доставал свой футляр для проездного, которым пользовался вместо кошелька, слышался чистый, негромкий звон колокольчика. Такой любимый, любимый звук — слушала бы вечно.

Я это предчувствовала — сентиментальная фраза, которую может потом сколько угодно повторять молодая девушка. Но я говорю: Я это предчувствовала.

Меня всегда искренне удивляло: как бы пристально я ни смотрела на Хитоси, иногда мне казалось, что его со мной нет. Даже когда он спал, я почему-то не могла удержаться и все время прикладывала ухо к его груди. Он весь озарялся улыбкой, а я невольно вглядывалась в него. В том впечатлении, которое он производил, в его выражении лица всегда чувствовалась какая-то неуловимость. Я долгое время думала, что, наверное, именно поэтому мне всё казалось таким мимолетным и непостоянным. Но какое мучение, если это было предчувствием.

За всю мою длинную жизнь — хотя мне всего 20 лет — я впервые потеряла любимого человека, и мне было так плохо, что казалось — вот-вот остановится дыхание. С той ночи, когда он погиб, мое сердце перенеслось в другое пространство и никак не может вернуться обратно. Я не могу смотреть на мир так, как смотрела раньше. В голове всё перепуталось, кидает то вверх, то вниз, никак не успокоюсь, я в полном оцепенении и все время тяжело дышать. Остается только жалеть, что меня коснулось то, с чем кому-нибудь другому не придется сталкиваться ни разу в жизни (аборт, унизительная работа, тяжелая болезнь и тому подобное).

Правда, мы были молоды, и, наверное, это не последняя любовь в моей жизни. Но всё равно мы видели разные несчастья, и они возникали у нас впервые. Мы выстроили эти четыре года, проверяя на вес и узнавая важность различных событий, — а это возможно, когда люди переходят к глубоким отношениям.

Теперь-то я могу кричать хоть в полный голос:

«Ты, дурацкий бог! Я… я смертельно любила Хитоси».

Прошло два месяца после смерти Хитоси. Каждое утро я пила горячий чай, облокотившись на перила моста через ту реку. Спать я не могла и начала бегать на рассвете — до моста и обратно.

Засыпать по ночам было страшнее всего. Точнее, мне было жутко просыпаться. Я боялась этого густого мрака, когда открываешь глаза и осознаешь, где ты действительно находишься. Мне всегда снились сны о Хитоси. Забываясь в мучительном, неглубоком сне, я то могла, то не могла увидеться с ним, но знала, что это сон и на самом деле мы больше никогда не встретимся. Поэтому даже во сне я старалась не проснуться. Сколько я встретила этих холодных рассветов, когда, не находя себе места, в холодном поту, с тошнотворной тоской я тупо открывала глаза. За занавесками светало, и меня выбрасывало в бледно-зеленое, безмолвное время. Было так одиноко и холодно, что хотелось оставаться во сне. Рассвет в одиночестве, когда больше уже не уснешь и мучаешься отголосками сна. Я всегда просыпалась в этот час. Я стала бояться этого времени — усталости от того, что не выспалась, и одиночества в долгом безумном ожидании первых утренних лучей. Тогда я решила начать пробежки.

Я купила две дорогих фуфайки, кроссовки и даже маленький алюминиевый термос. Начинать что-нибудь с подбора вещей — довольно-таки постыдное занятие, но мне становилось легче.

С наступлением весенних каникул я начала бегать. Я добегала до моста и возвращалась обратно, тщательно стирала полотенце и одежду, закидывала их в сушку и помогала маме готовить завтрак. Потом ненадолго засыпала. Так продолжалось изо дня в день. По вечерам встречалась с друзьями, смотрела видео и изо всех сил старалась всегда чем-то заняться. Но всё это… всё это было бесполезно. На самом деле мне ничего не хотелось. Только бы увидеть Хитоси. Но я чувствовала, что мне нужна какая-то работа — для рук, тела, головы. Мне хотелось надеяться, что если я не оставлю этих наивных усилий, они приведут меня к какому-то выходу. Никаких гарантий не было, но я верила, что как-нибудь продержусь. Когда у меня умерла собака и когда умерла канарейка, я в общем-то так и продержалась. Ну, а сейчас — главное испытание. Дни проходили, постепенно съеживаясь и засыхая, без всяких надежд. Я продолжала повторять свою молитву:

«Ничего, ничего. Придет день, и я выкарабкаюсь».

Река, до которой я добегала, была большой и делила улицу на две части. До белого моста мне требовалось 20 минут. Я любила это место. Мы всегда встречались здесь с Хитоси, который жил по другую сторону моста, и после его смерти мне здесь нравилось.

Я отдыхала на мосту, где не было никого, отхлебывала горячий чай из термоса, и шум реки обволакивал меня. Белая плотина нескончаемо тянулась вдаль, в голубой рассветной дымке виднелись улицы, на которые ложился туман. Когда я вот так стояла, окруженная чистым, до колкого холодным воздухом, мне казалось, что я хотя бы чуть-чуть приближалась к «смерти». На самом деле сейчас я могла легко дышать только в этом строго прозрачном, ужасно одиноком месте. Самоистязание? Ничего подобного. Потому что, если бы не это время, у меня совсем бы не осталось уверенности, что я смогу нормально прожить день. Это место сейчас было мне абсолютно необходимо.

В то утро я тоже проснулась от какого-то кошмарного сна. Половина пятого. Скоро рассвет, и я как обычно оделась и вышла на пробежку. Было еще темно, вокруг ни души. Воздух холодный, улицы — в белой дымке. Небо — темно-лазурного цвета, к востоку оно плавно переходило в красный.

Я старалась бежать бодро. Иногда, запыхавшись, начинала думать о том, что все эти пробежки, да еще и с недосыпа — просто издевательство над собственным организмом, но отметала прочь эти мысли, тупо надеясь, что, вернувшись домой, смогу уснуть. Когда я бежала по улицам, слишком тихим и безмолвным, сохранять четкость сознания было нелегко.

Шум реки становился всё ближе, небо постепенно менялось. По прозрачно-голубому небу начинал свой путь красивый солнечный день.

Добравшись до моста, я, как всегда, облокотилась на перила и стала рассеянно смотреть на покрытые легкой дымкой улицы, что погружались на дно голубого воздуха. Слышался сильный рокот реки, с белой пеной смывавшей все на своем пути. Пот мгновенно высох, в лицо дул прохладный речной ветер. В еще холодном мартовском небе виднелся ясный месяц. Изо рта шел пар. Не отрывая взгляда от реки, я налила в крышку термоса чай и собиралась его выпить.

— Это какой чай? Я тоже хочу, — вдруг раздалось из-за моей спины. Настолько неожиданно, что от испуга я уронила термос в реку. В руке осталась только одна крышка с горячим чаем, от которого шел пар.

В голове моей пронеслись разные мысли. Я оглянулась и увидела улыбающуюся женщину. Было понятно, что она старше меня, но возраст почему-то определить не удалось. Ну, лет двадцать пять, может быть… Короткая стрижка и большие, очень ясные глаза. Поверх легкой одежды было накинуто белое пальто — казалось, ей совсем не холодно, она непринужденно стояла, будто появилась ниоткуда. Улыбнувшись, она радостно сказала — нежно и немного в нос: