Александр Галкин - "Семейные сны"

Галкин Александр Борисович

"Семейные сны"

Вас тошнило от сибирских сказок Георгия Маркова и военно-патриотических вестернов Юрия Озерова? Посмотрим на ваше самочувствие, когда "общим местом" в литературе и кино станет место общего пользования; когда тугие струи, звенящие в унитазе, будут повсеместно претендовать на то, чтобы камертоном отзываться в вашей душе.

Александр Архангельский "Грядущему гунну" (Из сборника статей "Как нам обустроить Россию"). *1

Часть 1. ПРО КОТА

Домашние кошки оберегают

от стрессов (Из газет).

1.

Все началось с кота. Пятнадцать лет у нас жил черный кот - старый хрыч. История его жизни не богата впечатлениями. Еще в детстве он упал с восьмого этажа, погнавшись по карнизу за воробьем. С тех пор стал импотентом: что-то в нем надломилось после падения, в нем поселился животный страх.

Он боялся выходить на улицу, боялся оставаться один и, как тень, ходил за бабушкой, которая кормила его рыбой и выносила за ним банку, наполненную газетами. Кот следовал за ней по пятам, забегая даже в уборную. Было в этом что-то постыдное: кот заходит в туалет вместе с женщиной. Меня всегда это возмущало. Бабушка, наоборот, принимала это как должное и, посмеиваясь, пеняла коту: "Дурак!.. Афоня!.. Убил бы тебя кто-нибудь, что ли..." Кот с довольным видом терся об ее ноги.

Характером кот напоминал папу. (Порой я обнаруживал в нем и свои черты.) Кот всегда был чрезвычайно гадлив и вонюч. Он гадил в коридоре, если в банке было мало газет, гадил под кроватью, под родительским телевизором - словом, везде, где можно было замести следы. Бабушка, определив по запаху загаженное место, гоняла своего любимца веником по всем комнатам. В конце концов кот находил пристанище у нее под кроватью. Оттуда его нельзя было выковырять: он сжимался в комок и жалобно ныл, чуя вину.

Родители во время генеральных уборок (перед праздником) неожиданно находили под телевизором засохшие, полураспавшиеся колбаски и, поскольку не могли туда подлезть, засасывали их пылесосом, ругая кота и в хвост и в гриву. Будучи совершенно старым, кот уже не в силах был себя контролировать и не замечал, как орошал бабушкин стол, на котором любил дремать.

Папа нередко вел себя точно так же, как кот. Если на него никто не смотрел, он, чтобы не нагибаться, заталкивал упавшие со стола объедки (крошки хлеба, косточки, огрызки яблока) ногой под стол. Мыл тарелки двумя пальцами и быстро кидал их в сушку, пока ему не сделали замечания. Он ленился взять мочалку.

Кот также был поразительно ленив: преимущественно ел и спал. Но уж если его не удовлетворяла пища (а это бывало, когда вместо трески ему пытались подсунуть спинку минтая), он в негодовании блевал прямо в коридоре либо злобно разрывал газеты в своей банке. Вообще он не стыдился естественных отправлений; впрочем, как и папа, который вечером энергично шел в туалет и никогда не прикрывал дверь, благодаря чему я имел удовольствие слышать всю гамму звуков, связанных с глубоко интимным процессом.

Подобно коту, папа полностью погружался в поглощение пищи. Он хрямкал, чмокал, чавкал, разбрызгивал суп и при этом был всецело сосредоточен. Однажды я слышал, как он говорил себе, отобедав: "Ну, теперь можно отдохнуть!" Видимо, то же самое мог бы сказать себе кот: они придерживались с папой одной философии.

Изредка кот впадал в бешенство: ночью он бегал по коридору и истошно орал. В этом крике был какой-то нутряной призыв, страдальческий вопль одиночества. В обычные дни добродушный и боязливый, в минуты меланхолии он становился невменяемым - не зря по матери он был сибирским котом. Видно, даже падение с восьмого этажа не отбило у него инстинкта пола.

Кот вопил - и первым не выдерживал папа. Он выбегал из комнаты и с возгласом: "Па-ра-зит!" - швырял в кота тапком. На мгновенье кот затихал. Но это было заранее обдуманное мстительное коварство. Он забирался под шкаф в коридоре и, притаившись, ждал своего обидчика. Ничего не подозревавший папа, по обыкновению, простодушно шел в туалет. Это было звездным мигом кота: уверен, в душе он злорадствовал. Стремительно выскочив из-под шкафа, кот сладострастно впивался в папину лодыжку зубами и когтями. Раздавался вопль: "У-у-у!.. Скотина!.. Яп...понский городовой!" - и папа отбрасывал кота на полметра, резко кидая ногу вверх. После чего медленно пятился к туалету, встречая врага лицом к лицу, и при этом брыкался, пресекая все новые попытки кота вцепиться ему в ноги.

Бывало, что и папой овладевала внезапная горячка. Вдруг, ни с того ни с сего, он вскидывался с дивана, на котором дремал под грохот телевизора, хватал инструмент, начинал долбить, сверлить, забивать.

В доме почему-то постоянно все ломалось: отлетали дверные ручки, тек кран на кухне или в ванной, заедал дверной замок, засаривалась раковина. Особенно часто выходил из строя сливной бачок. Папа упорно менял прокладки, обматывал кран буксы паклей, прочищал вантозом раковину, чинил замок, просверливал электродрелью дырочку в штыре сливного бачка и прикручивал к штырю проволоку, которая непрерывно отлетала.

Через полчаса работы он ронял зубило под дверью моей комнаты, начинал ругаться, громко передвигал табуретку, чтобы мне наконец стало стыдно. Впрочем, долго он не выдерживал и кричал в дверь: "Эй, ты! Подержи!"

Приходилось вылезать из комнаты. - "Совсем обленился! Мух перестал давить... В доме ни одного гвоздя не забил!.." - "А ты на что?" - отвечал я. - "Я-то делаю... Все я в доме... Держи! Да не здесь...Ты спросил себя хоть раз: что нужно по дому сделать? Отец старый - чем ему помочь?.. Спросил?!" - "Прибедняешься! Раз ты чем-то занялся - все вокруг тебя должны бегать: молоток подавать, гвоздь..." - "Не надо! Иди отсюда... засранец! Сам справлюсь... Что смотришь пуговицами?! Иди, сказал! Всю квартиру загадили! Умру - гвоздя никто не забьет!.." - "Как хочешь... было бы предложено..." - "Ты теперь мне не сын!.. А сам себе пароход! Хрустальная мечта - отправить нас в другое измерение... Родители ему что? Предки!.." - "Так вы б меня не рожали... Сейчас бы не мучились... И я бы не мучился... А то ведь что? Меня не спросили...сами удовольствие получили, а мне страдать!" - "Знали бы, что такой поганец вырастет - не рожали б!" - "Вот то-то и оно!"

После таких разговоров (надо сказать, довольно частых и привычных) папа кончал свой труд, кидал инструменты в угол и садился на диван, надувая губы и отворачиваясь к стенке, чуть только я входил в его комнату. Так он обижался едва ли не часами, после чего постепенно захрапывал и просыпался в благодушном настроении, как ни пытался сохранить на лице прежнюю недовольную мину.

Кот в такие минуты обыкновенно оказывался рядом с папой. Они спали вместе, притулившись друг к другу. Проснувшись, папа говорил коту: "Ну что, дармоед?" - и нежно поглаживал его по загривку. Кот ходил кругами по дивану, урчал и подсовывал голову под папину руку.

2.

Итак, пятнадцать лет кот не выходил из дому, отсиживаясь за дверьми, обитыми дерматином. И вот пропал. Бабушка ударилась в хорошо затаенные, но зримые слезы. Сколько я ее помнил, она всегда шла напролом в самые решительные минуты своей жизни - и тут ее ничто не могло удержать: она резала "всю правду в глаза", рассекала широкой ладонью воздух и только после этого успокаивалась, запираясь в своей комнате.

Бабушка приперла меня вопросом:

- Ты зачем мово кота убил? Что он тебе сделал?

- Да ты что, баба?! Совсем, что ли...

- На укол его отвез?

- Да не брал я твоего кота! Что... мне больше делать нечего?!

- С балкона сбросил? - Слезы накипали не на шутку.

- Ну честное слово, не брал я его!..

- Не лги! - был окрик.

- Да! Выкинул я его... выкинул за хвост... с балкона. Взял за шиворот и выкинул!

Эта история мне стала порядком надоедать. Тянулась она уже довольно долго. С того дня, как родился Акакий, мой сын. Конечно, мы назвали его по-другому, просто "делать акакия" для него было едва ли не первым и частым делом на свете. Мне казалось, что даже спит он реже, чем делает акакия или, на худой конец , опискина. В нем как-то органично совместились два небезызвестных героя русской литературы. *2

Вообще любовь к детям всегда представлялась мне понятием несколько абстрактным: поцелуи, умиление, материнская ласка и пр. - все это антураж, декоративная отделка акакия и опискина. Любить ребенка - значит быть соучастником его газов, соглядатаем его стула, соратником его пищеварения.

Акакий терпеть не мог делать акакия, возможно в силу природной брезгливости. Он визжал и бил ногами, вылезал из пеленок, кричал "ля!", злился, краснел; все лицо его становилось сплошным разинутым ртом. Жена живо интересовалась этим процессом и сочувственно помогала сыну, задорно твердя: "Какай , попа!" В этом отделении части от целого было что-то гиперболическое. Собравшись вместе, мы оба завороженно следили, как, подобно зубной пасте из тюбика, вылезает акакий. Это наполняло нас торжеством и гордостью. Однажды жена провела сравнительный анализ запаха акакия. Выяснилось, что по запаху он напоминает тухлые сардины. С тех пор жена, направляясь с ворохом испачканных пеленок в ванную, непременно оповещала, что несет "сардинки"