Иштван Эркень - Народ лагерей

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Эта книга готовилась к печати в год 60-летия окончания Второй мировой войны. За шесть десятилетий выросли два новых поколения, к счастью, не знавшие войны, и тем не менее в каждой российской семье и почти в каждой европейской жива память об этой величайшей катастрофе XX века. Память жива — о мертвых, о павших, а имя им — легион… На фоне общих потерь — полмиллиона, может быть, и не столь ошеломляюще великая цифра, но за каждой единицей — «человекоединица», индивидуальная, неповторимая судьба людей, погибших, изувеченных, искореженных. Именно пятьюстами тысяч исчисляется количество венгров, попавших в плен в ходе военных действий против Советского Союза. Для народа, общая численность населения которого 10 миллионов человек, это огромная цифра — ядро нации, боеспособные, жизнеспособные, трудоспособные мужчины в цветущем, плодотворном возрасте. Изъятые из привычной обстановки, сгруппированные, объединенные совсем по иному принципу, они составили особый конгломерат, который в известном смысле можно назвать народом. Так его и назвал один из пятисот тысяч, один из тех, на чью долю выпали тяжкие бедствия войны, так как в силу своего профессионального призвания посчитал необходимым увековечить для потомков эту печальную страницу жизни. Иштван Эркень, еще до войны заявивший о себе как писатель, прошел фронт безоружным трудбатовцем и свое становление связывал именно с событиями войны и плена. Безошибочным умением распознавать главное в жизни и в людях, способностью превыше всего ценить чувство человеческой солидарности Эркень, по его словам, обязан жесточайшим военным испытаниям. А тем, что сам писатель и многие его собратья по несчастью остались в живых, он был обязан русским людям: бедствующие, обездоленные, многажды ограбленные прокатывающимися волнами фронта, они делились со вчерашними врагами последними крохами съестного. Это обстоятельство И.Эркень подчеркивал всегда и везде, при всех режимах, поскольку так и было на самом деле.

Замысел рассказа о военном плене как социографическое исследование возник у писателя не случайно. Как показывает само название, Эркень сознательно выступает продолжателем традиции, заложенной в венгерской литературе Дюлой Ийешем, который десятью годами раньше снискал шумный успех у себя в стране и за рубежом исследованием жизни венгерских батраков. Книга Ийеша называется «Народ пусты» и по своим художественным достоинствам также далеко выходит за рамки бытописательского жанра.

Оба классика венгерской литературы — и Дюла Ийеш, и Иштван Эркень — в разное время и при разных обстоятельствах оказались в нашей стране, и оба выступили в качестве летописцев, хроникеров описываемых ими событий. Подобно книге Д.Ийеша «Россия. 1934», недавно выпущенной издательством «Хроникёр», социографические очерки И.Эркеня «Народ лагерей» также в известной степени отражают нашу действительность — военную и послевоенную — и благодаря этому представляют особый интерес для российского читателя.

НАРОД ЛАГЕРЕЙ

Эта книга писалась в лагере для военнопленных, в суровых условиях заключения, что означает: затрагиваемые здесь вопросы я рассматривал не со стороны, а изнутри, по эту сторону колючей проволоки. Посему суждения мои не столь уж объективны, но, пожалуй, именно по этой причине более достоверны и характерны.

Сама возможность обмана была исключена. Сотни тысяч придирчивых прокурорских глаз следили за каждым моим словом. Я старался писать правду и только правду: живые люди выступают под своими подлинными именами, за очень редкими исключениями, когда я вынужден был наградить их псевдонимами из соображений корректности или необходимости иного рода. Но хотя я всегда повествовал о реальной действительности, упорядочивал эту действительность я сам; поэтому, если в чем-то и погрешил против истины, в ответе за это я и только я, а не реальность, не жизнь.

Удалось ли мне найти равновесие между истиной и объективностью — не знаю. Иногда мне кажется, здесь слишком много мрачного, в других эпизодах отмечаю перебор веселого. Боюсь, соблюсти чувство меры не получилось; но ведь и жизнь не знает меры нигде и ни в чем. Там, где сгущаются темные краски, они ложились на фон, который выписала черной тушью сама смерть. А где наблюдаются просветы, там красной, как кровь, струей, пробилась, прорвалась жизнь — моя и сотен тысяч моих сотоварищей.

Плен — это большое и тягостное испытание. Экзамен на человечность, нравственность и жизнестойкость. Кто прошел его, тот научился верить в преобразующую силу страдания. Кто все перестрадал, кто выдержал этот экзамен, для тех голод, тоска по родине, тиф были не напрасным испытанием.

Жестокий жребий, но ведь только на твердом камне шлифуется характер. Я верю, что те, кто вынес испытание пленом, вынесут и более трудное — испытание свободой. Верю, что дома, в свободной отчизне, зачастую более справедливым судьей окажется тот, кто здесь, в плену, воровал хлеб — справедливее того, кто освоил судейское ремесло, но не знает, каково жить без куска хлеба. Справедливость никогда не раздавали задаром. За нее всегда приходилось бороться и страдать.

ПРИКАЗ КОМАНДОВАНИЯ КОРПУСОМ

«Начиная с 12 января 1943 года войска III Венгерского королевского корпуса несли тяжелые потери в боях за удержание позиций на Дону. Отрезанные от 2-й Венгерской королевской армии в результате урывского прорыва, они попали в подчинение корпуса Зиберта и в течение двенадцати суток с лишним обеспечивали возможность планомерного отступления 2-й немецкой армии.

В боях венгерские части проявили сверхчеловеческий героизм. Постоянно возрастающая нехватка боеприпасов и продовольствия и необычайные морозы сломили сопротивление оборонительных сил. С этого момента для немецкого военного командования мы стали только обузой.

Я неоднократно докладывал вышестоящему командованию о положении вверенных мне частей, прося отвести их с линии фронта на отдых и переформирование. К сожалению, этого не произошло, и венгерские солдаты, лишенные боеприпасов, продовольствия и крыши над головой, были обречены на кошмарные тяготы ночевок прямо на снегу, в условиях жестокой русской зимы. Я видел, как изо дня в день убывают ваши физические и душевные силы, и понимал, что всех нас ждет неминуемая гибель. И в этой труднейшей ситуации немецкое командование не смогло обеспечить нас даже продовольствием.

Сегодня я получил от генерала Зиберта приказ передислоцировать вас на территории к западу от реки Олым и совершить прорыв на запад. Прорвать оборону русской армии, что оказалось не под силу даже его полностью оснащенным и сохранившим боеспособность дивизиям!

Я не могу отдать вам этот приказ, поскольку не вижу смысла в том, чтобы тысячи обмороженных, измученных голодом венгров гибли бесславной смертью — с десятью патронами на ствол и с пустым желудком.

Немецкое командование прежде отдало приказ, согласно которому готово принять в свои ряды венгерских солдат, желающих воевать на стороне немецкой армии, и обязуется обращаться с ними так же, как с сынами прочих народов, состоящих у них в союзниках.

В истории венгерского народа не раз возникала аналогичная ситуация, когда мадьяры — ведомые дерзкими командирами — устраивали прорыв в немыслимые дали.

В силу всех вышеуказанных обстоятельств я вынужден предоставить каждому из вас самому решать свою судьбу, поскольку не могу дать вам ни продовольствия, ни боеприпасов, ни выполнимой боевой задачи.

Венгерская отчизна всегда с благодарной любовью будет вспоминать своих героических сынов, чья участь мало с кем может сравниться в истории венгерской нации.

Прощайте, венгерские солдаты!

ПЛЕН КАК ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ

Нелегкая задача ждет исследователя, которому когда-нибудь захочется составить четкое представление о том, как жили, мыслили и менялись вместе с меняющимися временами венгерские военнопленные в Советском Союзе. Централизованный сбор данных, насколько мне известно, не производился. Заниматься этим в частном порядке трудно, поскольку многие тысячи венгров находятся примерно в пяти сотнях лагерей, разбросанных далеко друг от друга; они обитают в неодинаковых условиях, в разном климате, в специфических трудовых рамках. Правда, непрестанное колебательное движение сближает даже самые отдаленные точки, но к данным, полученным от отдельных лиц, следует относиться крайне осторожно. Ничто не может так искажать целостность истины, как разрозненные факты.