Амели Нотомб - Антихриста

Амели Нотомб

Антихриста

Я заметила ее в первый же день – такая улыбка! И сразу захотелось познакомиться.

Хоть я наверняка знала, что не получится. Подойти к ней – куда там! Я всегда дожидалась, чтобы другие подошли ко мне сами, а никто никогда не подходил.

Таким оказался мой университет: вместо того, чтобы окунуться в универсум, очутилась в одиночестве.

Прошла неделя, и однажды взгляд ее упал на меня.

Я подумала, что она тут же и отвернется. Но нет – она не отводила глаз и внимательно меня изучала. Взглянуть на нее в ответ я не решалась, у меня задрожали поджилки, и я замерла чуть дыша.

Мука не кончалась и стала наконец невыносимой. Тогда, впервые в жизни расхрабрившись, я посмотрела ей прямо в глаза – она помахала мне рукой и засмеялась.

А секунду спустя уже болтала о чем-то с ребятами.

На следующий день она подошла ко мне и поздоровалась.

Я вежливо ответила, но больше не произнесла ни слова. Стояла и проклинала свою застенчивость.

– На вид ты младше других, – сказала она.

– Так и есть. Мне месяц назад исполнилось шестнадцать.

– Ну и мне тоже. Только три месяца назад. Но по мне не скажешь, а?

– Да уж.

Ее уверенный вид перекрывал разницу в два-три года, которая отделяла нас обеих от однокурсников.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Бланш. А тебя?

– Христа.

Необычное имя. Я снова замешкалась. Она заметила мое удивление и пояснила:

– В Германии это имя не такое редкое.

– Ты немка?

– Нет. Я из восточных кантонов.[1]

– Но ты говоришь по-немецки?

– Конечно.

Я посмотрела на нее с восхищением.

– Ну пока, Бланш.

И не успела я ответить, как Христа сбежала по ступенькам к самым нижним рядам аудитории. Ее уже на все лады окликали из шумной стайки студентов. Христа, сияющая, подошла к ним.

«Здорово она вписалась», – подумала я.

Это слово имело для меня огромное значение. Я сама не вписывалась никуда и никогда, а те, кому это удавалось, вызывали у меня смешанное чувство презрения и зависти.

Я всегда была одна, что, в общем, вполне бы меня устраивало, будь это по моему собственному выбору. Но это было не так. И мне страшно хотелось «вписаться», хотя бы ради того, чтобы потом с удовольствием «выписаться».

Пределом моих мечтаний стало подружиться с Христой. Но само по себе желание иметь подругу казалось невыполнимым. А уж такую, как Христа, – да нет, нечего и надеяться.

В какой-то миг я задумалась о том, почему, собственно, я жаждала именно ее дружбы. Ясного ответа я не нашла: в этой девушке было что-то особенное, но точно определить, что именно, я бы не могла.

Но вот однажды, выходя из ворот университета, я вдруг услышала, что меня окликнули по имени.

Такого не было еще ни разу, и с непривычки я перепугалась. А когда обернулась, увидела, что меня догоняет Христа. Не может быть!

– Ты куда? – спросила она, зашагав рядом со мной.

– Домой.

– А где ты живешь?

– Здесь рядом, в пяти минутах ходьбы.

– Вот бы мне так!

– А ты где живешь?

– Я ж тебе говорила: в восточных кантонах.

– Ты что, каждый день ездишь туда и обратно?

– Ну да.

– Это же далеко!

– Еще бы – два часа на поезде в один конец. Не считая автобуса. Но иначе не получается.

– Думаешь, выдержишь?

– Посмотрим.

Чтобы не ставить ее в неловкое положение, я не стала больше ни о чем спрашивать. Наверное, у нее не было денег на общежитие. Мы дошли до моего дома, и я остановилась.

– Ты живешь с родителями? – спросила она.

– Да. А ты?

– Тоже.

– В нашем возрасте это нормально, – зачем-то пробормотала я. Христа расхохоталась, как будто я сказала что-то жутко смешное. Я вспыхнула.

Я не могла понять, подруга я для нее или нет. Где тот таинственный критерий, по которому можно судить, приняли тебя в подруги или нет. У меня никогда не бывало подруг.

Вот, например, она посмеялась надо мной – что это, признак дружбы или презрения? Мне было неприятно. Потому что я-то уже дорожила ее мнением.

Иногда, в трезвую минуту, я пыталась понять почему. Каким образом то немногое, совсем немногое, что я знала о Христе, объясняло мое желание понравиться ей? Или всему причиной то незначительное обстоятельство, что она, одна-единственная, обратила на меня внимание?

Во вторник занятия у нас начинались в восемь утра. Христа пришла с синяками под глазами.

– У тебя усталый вид, – заметила я.

– Я встала в четыре часа.

– В четыре? Ты же говорила, что на дорогу уходит два часа.

– Я живу не в самом Мальмеди, а в поселке, это еще полчаса от станции. Чтобы успеть на пятичасовой поезд, мне надо встать в четыре. Да и в Брюсселе от вокзала до университета еще надо добраться.

– Но вставать в четыре часа – это же кошмар!

– Ты можешь придумать что-нибудь другое? – раздраженно спросила Христа.

Она круто развернулась и ушла. Я готова была себя убить. Надо было как-то помочь ей.

Вечером я рассказала о Христе родителям. И назвала ее, чтобы добиться, чего хочу, своей подругой.

– У тебя есть подруга? – спросила мама с плохо скрытым удивлением.

– Да. Можно она будет ночевать у нас по понедельникам? Она живет очень далеко, в каком-то поселке в восточных кантонах, и во вторник ей приходится вставать в четыре часа, чтобы к восьми быть на занятиях.

– Ну разумеется. Поставим раскладушку в твоей комнате.

Назавтра я собралась с духом и заговорила с Христой:

– Если хочешь, можешь по понедельникам ночевать у меня.

Она посмотрела на меня с радостным изумлением. Это была лучшая минута в моей жизни.

– Правда?

И надо же было мне тут же все испортить:

– Мои родители не против, – сказала я.

Христа прыснула. А я сморозила еще одну глупость – спросила:

– Ты придешь?

Все вывернулось наизнанку. Я уже не предлагала Христе услугу, а упрашивала ее.

– Так и быть, приду, – ответила она так, как будто соглашалась, только чтобы сделать мне приятное.

Но все равно я обрадовалась и с нетерпением стала ждать понедельника.

Я в семье единственный ребенок, с друзьями мне не везло, так что гостей у меня никогда не бывало, и уж тем более никогда никто не спал в моей комнате. Одна мысль о таком чуде наполняла меня восторгом.

Настал понедельник. Христа держалась так же, как обычно. Но я с замиранием сердца заметила, что она пришла с рюкзачком – захватила свои вещи.

Занятия в тот день кончились в четыре часа. А потом я целую вечность прождала у дверей аудитории, пока Христа попрощается со своими многочисленными приятелями. Наконец она не спеша подошла ко мне, но заговорила – с вынужденной любезностью, словно оказывая мне великую милость, – только тогда, когда другие студенты уже не могли нас видеть.

Сердце неистово колотилось у меня в груди, когда я открывала дверь в квартиру. Христа вошла, осмотрелась и присвистнула:

– Ничего!

Я почувствовала дурацкую гордость.

– А где твои родители? – спросила она.

– На работе.

– Они у тебя кто?

– Учителя в коллеже. Папа преподает греческий и латынь, мама – биологию.

– А-а, ясно!

Я хотела спросить, что именно ей ясно, но не решилась.

Дома у нас не слишком роскошно, но красиво и приятно.

– Покажи мне свою комнату!

Ужасно волнуясь, я провела ее в свою берлогу. Ничего интересного в ней не было.

– Так себе комнатка, – Христа презрительно скривилась.

– Тут очень уютно, вот посмотришь, – как бы оправдываясь, сказала я.

Она улеглась на мою кровать, предоставив мне раскладушку. Конечно, я и так собиралась уступить кровать ей, но предпочла бы, чтобы предложение исходило от меня. Однако я постаралась отбросить эти мелочные мысли.

– Ты всегда здесь спала?

– Да. Я тут живу с рождения.

– А братья и сестры у тебя есть?

– Нет. А у тебя?

– У меня два брата и две сестры. Я самая младшая. Покажи мне свой гардероб.

– Что-что?

– Открой шкаф!

Сбитая с толку, я повиновалась. Христа соскочила с кровати и подошла к платяному шкафу.

Осмотрев все, что там висело, она сказала:

– У тебя тут только одна приличная вещица.

Она вытащила мой единственный красивый наряд – облегающее китайское платье – и быстро стянула с себя майку, джинсы и туфли. Я смотрела на нее, онемев от изумления.

– Платьице в обтяжку, – сказала Христа, присмотревшись. – Сниму, пожалуй, и трусики.

Миг – и она очутилась передо мной в чем мать родила. Надела платье и посмотрелась в большое зеркало. Ей очень шло. Налюбовавшись на себя, она сказала:

– Интересно, как оно сидит на тебе.

Этого-то я и боялась. Она сняла платье и бросила его мне:

– Надень!

Я пришибленно молчала, но не шевелилась.

– Надень, говорю!

И снова я не выжала из себя ни звука.

Христа весело прищурилась, будто до нее дошло наконец, в чем дело.

– Тебе неудобно, что я голая?