Евгений Даниленко - Танчик

Евгений Анатольевич

Даниленко

ТАНЧИК

Я таился от этого мира века. И века он заклинал меня всеми своими богами явиться… Но я не спешил. Еще было не время. Я спал. И мне снились сны, медленные и глубокие, как река, текущая на север.

Я наслаждался темнотой и покоем, присутствуя под этими небесами лишь в виде сказки, невозможного чуда, корявой, как глиняная статуэтка, мечты…

И сквозь меня проходили корни деревьев и токи подземных вод. Я был не более чем туман. Пыль в степи. Блеск зарницы.

Но упорные чародеи и некроманты все настойчивее тревожили мое небытие, вызывая к себе мою тень, и пророки наперебой указывали на взошедшую в небе багровую звезду, предвещающую мое рожденье!

Я появился на свет при грохоте молотов. Вокруг, словно при извержении вулкана, клубился дым, сверкал огонь, дождем сыпались искры.

Перед моей колыбелью столпились люди: лица счастливы и взволнованы, взоры устремлены на меня.

Воцарилась тишина, в ней послышался негромкий отчетливый стук… Услыхав его, люди вздрогнули и вслед за тем радостно засмеялись.

То, впервые в этом мире, стучало мое сердце.

И люди текли ко мне день за днем для того, чтоб взглянуть на меня и прикоснуться ко мне.

Вскоре я покинул свою колыбель и, опираясь на руки волхвов, двинулся к ярко освещенному прямоугольнику, виднеющемуся сквозь плавающий вокруг пронизанный искрами сизый дым.

…В какой-то момент я услышал, как что-то смачно шлепает по полу. Взглянул вниз и увидел, что это мои ноги… Они показались мне, такими уродливыми, страшными! Я настолько ошеломлен был их видом, что остановился, не зная, куда спрятать их.

Но лица сопровождавших меня людей продолжали светиться любовью, голоса были ласковы, прикосновения нежны, и, немного успокоившись, я робко выполз из настежь распахнутых дверей.

…И меня ослепил солнечный свет. Затем, сквозь желтоватую сияющую муть, начал проявляться окруженный бетонным забором двор, заполненный шеренгами рослых парней с зеленой кожей и алыми розами, грубо вытатуированными на чудовищных бицепсах. Как две капли воды эти парни походили на меня…

Но отчего-то взгляды всех собравшихся магов, предсказателей, чародеев были прикованы только ко мне. Вот они расступились, сверкнув на неистовом солнце стеклами очков, золотом погон, из-за спин магов вышел некто в черном комбинезоне, гребенчатом шлеме с наушниками, и я замер под пристальным взглядом этого человека.

А когда незнакомец, протянув исцарапанную грязную руку, коснулся меня, сердце мое вдруг забилось громче и чаще…

— Так вот ты, значит, какой, — проговорил человек в черном негромко и хрипло.

— Новое поколение, — тотчас вскрикнул стоявший позади него юркий худощавый кудесник, облаченный в белый халат, и далее залопотал что-то малопонятное на своем тарабарском наречии, касающееся виденья в кромешной тьме, хождения по воде, извержения молний и прочих чудес, которые якобы явлю я миру.

Слушая эту речь, человек в черном продолжал смотреть на меня, в его глазах вспыхивали и гасли искры, мелькающие в клубящемся дыму за моей спиной.

— Ну, посмотрим, — произнес наконец незнакомец, — на что ты горазд.

…И вдруг оказалось, что он уже во мне. Я не заметил, как проскочил весь двор и вылетел в раздвинувшиеся сами собой ворота…

За ними начиналась стальная рифленая дорога, ведущая, казалось, прямиком в небеса, виднеющиеся между березовыми рощицами. И я рванул по этой дорожке так, как будто там, за линией горизонта, оставил что-то самое дорогое.

В конце стальной трассы находилось поле, размеченное каменными столбами: земля между ними была такая, будто ее жевал и выплевывал какой-то великан.

Дни напролет носился я по этому полю, с ходу перелетая ямы, взбегая на вершины крутых горок, скатываясь с них и, в тучах брызг, пересекая илистую мелкую речушку, переползал по бревну, перекинутому через ров…

В промежутках между беготней человек в черном отводил меня в металлический ангар, находившийся здесь же, при поле. Устанавливал над узкой каменной ямой. И после того как, тихо позвякивая инструментом, человек в черном что-то проделывал с моими ногами, спиной или грудью, я, выбегая в поле, чувствовал себя с каждым разом все ловчее, быстрее, увертливей…

Я стал безгранично доверять человеку в черном, которого все вокруг называли Борисыч или Товарищ Капитан, и, бывало, спокойно дремал, пока Борисыч с помощью молодых проворных парней в замасленных комбинезонах лебедкой вытаскивал из меня сердце. Не было никаких причин волноваться! Погрузив мое сердце на железную небольшую платформу, Борисыч отвезет его в глубь ангара, вон к тому желтому станку.

Станок сожмет сердце в своих любовных лапах, несколько раз погрузит в него ослепительно блестящий, рождающий вихри искр клюв, и веселые хлопцы возвратят сердце мне…

После этого у меня не будет больше одышки, которую я вдруг почувствовал, взбегая вчера на бугор.

Танчик — так называл меня человек в черном, а за ним и все вокруг.

Пришло время, когда трехэтажную наблюдательную вышку, царившую над директрисой, принялись заново белить. Покрыли свежей известью короткие пузатые столбики, камни, кирпичи вокруг клумб, даже стволы тощих окрестных деревьев.

Борисыч то и дело начал срываться, покрикивать на замасленных хлопцев, которые тоже отчего-то посмурнели, сновали по ангару не выспавшиеся, с бледными лицами.

Я не понимал, что происходит, и, желая подбодрить Товарища Капитана, как-то раз включил для него рацию.

— Из-да-ле-ка дол-го течет река-а Волга-а, — долетел откуда-то из глубины радиоэфира, наполненного воем, хрипом и писком морзянки, сердечный женский голос.

Течет река Волга, конца и края нет…Среди снегов бе-елых, среди хлебов спелыхТечет моя Волга-а, а мне семнадцать…

Борисыч, возившийся внутри меня, перестал звенеть инструментом и изумленно вытаращился на рацию. Потом из груди его вырвался вздох, голова опустилась, он вслушивался в слова песни…

Сказала мать: «Бывает все, сынок.Быть может, ты устанешь от дорог.Когда домой придешь в конце пути —Свои ладони в Волгу опусти»…

…и в томящий припев:

Изда-алека до-олго течет река Волга,Течет река Волга-а, конца и края не-ет…

И вот наступил день, когда Борисыч в новеньком комбинезоне, схваченном портупеей, кожаном («гастрольном», как он называл) шлеме встал передо мной. За последнее время Товарищ Капитан тоже похудел, осунулся, и в глазах его, обычно спокойных, появился какой-то шальной блеск.

— Ну, брат Танчик, — тихо, мне одному, сказал он, — не подкачай…

— Не подкачаю, брат Товарищ Капитан, — хотелось мне сказать в ответ.

Но говорить я не умел. Только включил рацию, и усталый печальный голос запел:

Мы сами открыли ворота, мы самиСчастливую тройку впрягли!И вот уже что-то сияет пред нами,Но что-то погасло вдали-и…

Однако Борисыч принахмурился, и я рацию выключил.

— То-то, — буркнул он, украдкой оглядываясь.

Взявшись рукой за скобу на моем плече, мой опекун вдруг отстранился и внимательно взглянул мне в глаза.

— Какой-то ты все-таки странный, — услышал я, и, отвернувшись, Товарищ Капитан скользнул в люк.

…Уже знакомые мне майор, заряжающий и радист (наше знакомство состоялось за несколько дней перед этим) точно в таких же, как у Борисыча, черных комбинезонах вслед за ним разместились во мне, как патроны в обойме.

И ворота напротив меня, как в той песне, начали медленно открываться, впуская в гулкий сумрак ангара брызги солнца, утреннюю тишину.

Я тронулся с места, процокав по бетонному полу, выкатился из ворот в мягкую, толстым слоем покрывавшую округу пыль.

Протрусил вдоль заросшего камышами пруда, где затевали концерт лягушки, свернул направо, прокрутил назад метров двести вымощенной булыжником дороги и очутился перед черно-белым полосатым шлагбаумом.

За ним лежала шахматная доска директрисы, с расставленными на ней различного достоинства фигурами.

…Руки Борисыча, лежащие на рычагах, вдруг взмокли. Его волнение передалось мне…

Я украдкой кинул взгляд влево, туда, где в отдалении возвышалась над полем свежепобеленная наблюдательная вышка. Я мог различить не только каждого из столпившихся на ней людей, но далее бритвенный порез, залепленный пропитавшейся кровью бумажкой, на щеке у маршала, скрючившегося перед стереотрубой.

— 999-й, 999-й, — понеслось из рации, — вас вызывает капэ!.. Проверка связи!.. Как слышно? Прием…