Уильям Айриш - Слишком хорошо, чтобы умереть

Айриш Уильям

Слишком хорошо, чтобы умереть

~~~

Она повернулась к подушкам и прилегла на них отдохнуть.

Она еще ничего не чувствовала, ни одного симптома. Чтобы отвлечься, она закурила. Но, как это случалось всегда, когда она курила, всего два-три раза чуть затянулась и бросила сигарету в пепельницу.

Она вновь задумалась о родине, о доме, как любила. Но там больше не осталось никого, на кого можно опереться. После того, как она уехала из дому, мать ее умерла. С отцом же они никогда не были близки. К тому же, надо полагать, у него есть любовница. И он всегда предпочитал дочери компанию друзей. Сестра вышла замуж, и у нее куча ребятишек. Их, правда, всего трое, но кажется, они вот-вот перевернут дом с ног на голову. Брат служит в Западной Германии, да и сам он еще совсем ребенок.

Действительно, у нее нигде никого не было.

А! Вот сейчас началось…

Да, точно. Ее еще не клонило в сон, но она давно ждала момента, когда почувствует, что сон уже близко. В ушах странно звенело, как будто муха летала над головой. И слишком тяжело было думать. Все кончено. Она больше не увидит среди серой толпы полный сочувствия взгляд. Она больше не надеялась заметить белый конверт в своем почтовом ящике. Она больше не хотела услышать звонок телефона. Хоть бы все оставили ее в покое и дали заснуть.

Она повернулась на бок, прижалась щекой к подушке. Глаза закрылись, веки отяжелели. Наощупь она нашла влажное полотенце, которое хотела положить на лицо.

И тут раздался звонок.

Сначала она подумала, что это ей кажется. Похоже на звонок, сообщающий о прибытии поезда. Она хотела отвернуться, чтобы больше его не слышать, и приподнялась на локтях. Голова гудела. Но вдруг сознание вернулось. Она поняла, что звонят в комнате, в том углу, где стоит телефон.

Она заставила себя встать. Комната завертелась вокруг, потом остановилась. Ее сильно тошнило, появилось желание глотнуть свежего воздуха, глотнуть, чтобы продолжать жить. И она настежь распахнула окна. Поток свежего воздуха обдал ее с ног до головы, и она подумала, что нужно пойти закрыть газ в нише, служившей ей кухней.

Все это время телефон звонил. Она посмотрела на аппарат, затем, поскольку ей стало интересно, кто звонит, сняла трубку.

Женский голос с легким акцентом произнес:

— Алло, это колбасная Шульца?

Лорель Аммон машинально переспросила:

— Колбасная Шульца? Нет.

Женщину на другом конце провода убедить было нелегко:

— Это не колбасная Шульца?

— Я же вам сказала, что нет.

Женщина сделала последнюю попытку, словно ее настойчивость могла исправить ошибку:

— Это разве не 3-84-48?

— Нет, вы набрали номер 3-88-44, — сказала Лорель, не меняя тона.

На этот раз убедившись, женщина извинилась:

— Я, должно быть, ошиблась, набирая номер. Простите. Надеюсь, вы еще не спали.

— Нет, еще нет, — бросила Лорель и подумала: «Если бы я заснула, ваш звонок не смог бы меня разбудить.»

Лорель машинально повесила трубку. Через несколько минут она осознала происшедшее и начала смеяться. Спасена колбасной Шульца! Она спрашивала себя, что смешного в том, что это была колбасная. Ошибочный звонок, касающийся чего-нибудь другого, не произвел бы на нее такого впечатления. Что же такого смешного в колбасной? Она не знала. Может быть, все дело в том, чем там торгуют. Кровяная колбаса, салями, болонская колбаса, сосиски, сыр, копченый окорок…

Она хохотала теперь во все горло и не могла остановиться. Она содрогалась от смеха, закатываясь до слез. Ничто никогда не казалось ей таким забавным. Никогда еще ни одна трагедия не кончалась таким взрывом смеха. Вскоре она перестала смеяться. У нее кончились силы, ведь она была на краю гибели.

Невозможно прийти в себя после такой смешной попытки самоубийства. У Лорель было прекрасное чувство гармонии… Даже столь ничтожная жизнь достойна была завершиться приличнее. Она снова включила газовую плиту, но на этот раз зажгла спичку и поднесла к конфорке, решив выпить чашку чая.

«Утешение старых дев, — подумала она, — вместо того, чтобы свести счеты с жизнью, выпить чашку чая».

«Пожалуй, подожду еще денек, — сказала Лорель сама себе. — Всего один денек. Это недолго. Может быть, случится то, что не произошло в течение долгих мрачных дней, предшествующих сегодняшнему (но она знала, что ничего не случится). Возможно, день окажется другим (но сама была уверена в обратном). А если нет, то завтра вечером…»

Она едва уловимо пожала плечами, и тень улыбки вновь осветила ее лицо: на этот раз не будет колбасной Шульца.

Остаток ночи она провела, съежившись в огромном кресле, где казалась совсем крошечной, а рядом мурлыкал транзистор. Он был настроен на станцию Патерсона, которая работала двадцать четыре часа в сутки. Многие радиостанции работали так же, но они постоянно крутили рекламу. На ВПАТ ее вообще не было. Всю ночь они передавали арии из «Роберты», «Канкана», «Моей прекрасной леди». В конце концов Лорель задремала, уронив голову на грудь, как маленькая девочка, спящая на руках у мамы.

Она проснулась утром, когда в окне показалось солнце. Сначала подумала, что это обычный день и ей нужно на работу. Но нет, это же был последний день, который она себе подарила.

Лорель позавтракала, привела себя в порядок и позвонила в офис. Секретарше Атти она сказала:

— Предупредите мистера Барнса, что я не приду сегодня.

Было уже больше десяти часов.

Атти сочувственно поинтересовалась:

— Плохо себя чувствуете?

— Нисколько, — ответила Лорель Аммон. — Я совсем не чувствую себя плохо, напротив, даже немного лучше, чем вчера.

И это была правда.

Секретарша попыталась проявить солидарность:

— Но наверное лучше сказать ему, что вы плохо себя чувствуете, не так ли?

— Нет, совсем нет. Меня мало беспокоит, что вы ему скажете.

Секретарша изменила тон. Она немного обиделась, не понимая, в чем дело:

— Ну что же, я могу сказать ему, что вы позволили себе день отпуска.

— Как угодно, — ответила Лорель и повесила трубку.

День отпуска или вся жизнь, какая теперь разница?

Около двенадцати, надев соломенную шляпу и веселенькое летнее платье, она закрыла за собой дверь квартиры, положила ключ в сумочку и вышла, чтобы зашагать навстречу новому дню.

День стоял прекрасный, яркий и солнечный. Небо было голубым, фасады домов, освещенные солнцем, и теневые стороны улиц резко контрастировали между собой. На улице не было ни одной машины, которая бы не сверкала, когда ветровое стекло отражало солнечные лучи.

Куда пойти в свой последний день в Нью-Йорке? Точнее, куда пойти в Нью-Йорке в свой последний день? Ясно одно: только не на Пятую авеню разглядывать витрины магазинов. Это занятие — просто предвосхищение момента, когда появятся деньги, чтобы купить то, что хочется. И в театр тоже лучше не ходить. Что же еще? Прогуляться в парке? Вот это удовольствие! Зелень деревьев, мягкая травка, извилистые дорожки, играющие дети. Но для такого дня это не подходит. Покой парка и возникающее чувство, что вы заблудились в центре шумного города, создают впечатление еще большего одиночества, еще большей потерянности, а Лорель этого не хотела. Она хотела видеть вокруг людей.

Наконец она села в какой-то автобус, который сначала повез ее на запад по 72-ой стрит, затем на восток по 57-ой. Когда он доехал до 5-ой авеню и собирался повернуть на север, чтобы заново начать свой маршрут, Лорель вышла и пошла в обратную сторону, пока не оказалась среди фонтанов и цветочных клумб Рокфеллер-центра. Лорель поняла, что именно сюда хотела попасть, и удивилась, как эта мысль сразу не пришла ей в голову.

Это был маленький оазис в лихорадочном городе, но в то же время здесь не так чувствовалось одиночество, как в парке, поскольку в обеденный перерыв тут собиралось множество людей. Пестрая толпа иногда была слишком густой, но, тем не менее, зрелище располагало к отдыху и успокаивало.

Лорель отправилась к улице, проходящей за Рокфеллер-центром, на которой, раз в год перекрывали движение. Как и десятки других, она села на бордюр, окружавший сквер. Пару раз она приезжала сюда зимой, чтобы посмотреть на конькобежцев. Теперь льда не было, стояли столики под яркими зонтиками. Над ее головой легкий ветерок с запахом меда слегка колыхал флаги всех наций. Лорель попыталась их различить, но смогла узнать только флаг Франции. Остальные были ей незнакомы. Ведь в последнее время в мире появилось так много стран!

И, возможно, в каждой из них есть девушка, собравшаяся поступить, как она. В Париже, в Лондоне, да и в Токио. Одиночество одинаково во всем мире.

Ее сумочка была сделана из недорогой пластмассы. Солнце нагрело ее до такой степени, что та начала стеснять движения девушки и мять ее легкое платье. Поэтому Лорель поставила сумочку рядом, на бордюр, точнее немного позади, поскольку сидела чуть-чуть повернувшись, чтобы лучше видеть происходящее.