Банана Ёсимото - Молодожен

Банана Ёсимото

Молодожён

(рассказ)

* * *

Лишь однажды за всю свою жизнь, в электричке, я столкнулся с по-настоящему великим человеком. Это было давно, однако воспоминание об этой встрече свежо и по сей день.

Тогда мне было двадцать восемь. С тех пор как я женился на Ацуко, прошел, наверное, месяц. В ту ночь я, жестоко пьяный, не успел сойти на своей остановке и остался в вагоне, в котором в это позднее время находилось, не считая меня, три человека.

Мне не хотелось возвращаться домой. Кажется, именно поэтому я и упустил момент, когда нужно было выйти. Вначале в поле моего пьяного зрения появилась, медленно приближаясь, знакомая платформа. Неподвижно застыла. В открывшиеся двери подул зябкий ночной ветер. Потом двери, как будто навечно, плотно закрылись, и в тот же момент электричка тихо тронулась с места. За окнами замелькали неоновые огни знакомых вывесок. Не двигаясь, я пристально смотрел на них.

Вскоре — на одной из следующих станций — в вагон зашел тот самый старик. Типичный бомж в драной одежде, со свалявшимися грязными волосами и всклокоченной бородой. Он распространял своеобразный запах. Трое, ехавшие до этого со мной, будто сговорившись, потихоньку перебрались в соседние вагоны. Мне не удалось сдвинуться с места, и я остался сидеть как сидел — солидно, в самом центре вагона. Во-первых, мне было наплевать, а во-вторых, я недолюбливаю людей, так откровенно выбирающих компанию в общественном транспорте.

Старик, уж не знаю почему, уселся рядом со мной. Я задержал дыхание и сделал вид, что ничего не замечаю.

В окне напротив отразились наши лица — мое и старика. Выплывший чуть наискосок прекрасный ночной вид наслоился на отражение двух мужчин, сидящих рука об руку в полумраке пустого вагона. Я погрузился в себя. При этом мое лицо приняло несколько интригующе-страдальческое выражение.

— Эх! И почему же это так не хочется возвращаться домой?! — довольно отчетливо прохрипел старик.

Я не сразу понял, что эти слова откосятся ко мне. Вероятно, мои мысли были сосредоточены на запахе, исходившем от говорящего. Закрыв глаза, я делал вид, что сплю. Но старик снова, словно заглянув внутрь меня, спросил:

— В чем же истинная причина такого нежелания?

Поскольку стало окончательно ясно, что вопрос обращен именно ко мне, я решил и дальше сидеть с закрытыми глазами. Ритмичный стук колес по рельсам зазвучал неестественно громко. Потом я услышал:

— Настолько не хочется домой, что ты готов и дальше ехать с таким приятным попутчиком, как я?

Хоть я ничего и не видел, но понял, что в говорящем произошла какая-то перемена. В середине фразы голос стал выше, как будто ускоренно проигрывали пластинку. Мне показалось, что пространство на мгновение искривилось, и у меня закружилась голова. Через несколько секунд ужасный назойливый запах исчез. Вместо него медленно поплыл сладкий аромат нежных цветочных духов. С закрытыми глазами я смог очень тонко прочувствовать этот запах. Запах женской кожи — легкий, чистый, словно смешанный с запахом живых орхидей… Поддавшись соблазну, я открыл глаза.

Мне показалось, что сердце мое вот-вот остановится.

Рядом со мной — откуда? как? — сидела женщина. В замешательстве я огляделся по сторонам — пассажиры соседних вагонов казались существующими в иных измерениях. С усталыми лицами, как и минуту назад, они тряслись в ночной электричке. Никто не смотрел в нашу сторону. У меня возникло ощущение, что между вагонами выросла невидимая стена. «Что же произошло? Когда они успели поменяться местами?» — думал я, уставившись на женщину.

Женщина сидела, напряженно глядя перед собой.

Интересно, откуда она? Шатенка, глаза карие. В черном простом платье, а на ногах, заложенных одна на другую, — черные лакированные туфли. Несомненно, ее лицо мне знакомо. Одно из лиц типа «кого-то-она-мне-напоминает». Кого же: любимую актрису, первую любовь, двоюродную сестру, мать? А может быть, ту женщину — она была значительно старше меня, — к которой я испытывал влечение в юношеские годы? К платью на высоко вздымавшейся груди был приколот букетик из сухих цветов. «Наверное, с вечеринки возвращается. Хм… но ведь только что здесь сидел этот грязный старикан…» — я просто не знал, что и думать.

— Ну так что? Все еще не хочешь домой? — сладким, почти испускающим аромат голосом произнесла женщина.

«Теперь ясно, — подумалось мне. — Я напился и вижу дурной сон по мотивам „Гадкого утенка". Ужасный бомж превращается в красивую женщину». Более логичного объяснения тому, что со мной происходило, не было, и мне не оставалось ничего другого, как поверить в то, что я видел перед глазами.

— При таких обстоятельствах и подавно домой не хочу. — Я удивился той легкости, с которой произнес эти слова. Похоже, что мой рот начал самовольно разглашать сердечные тайны.

Тут мы подъехали к очередной станции, электричка остановилась, но почему-то в наш вагон никто не вошел. В соседние вагоны один за другим заходили пассажиры со скучающими лицами, но никто из них даже не обернулся в нашу сторону. Я был почти уверен, что в глубине сердца эти люди мечтали уехать куда-нибудь далеко-далеко…

— Не увиливай, — прервала мои размышления женщина.

— Это не так просто, как тебе кажется.

— Почему? — Она заглянула мне в глаза.

Букетик на груди задрожал. Я увидел отражение густых ресниц в огромных зрачках, и откуда-то из глубины, издалека, всплыло воспоминание — круглый потолок планетария, в который я впервые попал, будучи ребенком: в маленьком пространстве была заключена целая вселенная.

— А ведь только что здесь сидел грязный старик… — в никуда сказал я.

— Ну, — произнесла женщина с едва уловимой улыбкой, — кто бы ни сидел — тебе одинаково неуютно. Ведь правда? А что за человек твоя жена?

— Она очень маленькая, — я вдруг увидел себя со стороны: разболтался тут, как на исповеди… — невысокого роста. У нее длинные волосы. Глаза такие узкие, что, даже если она сердится, кажется, будто она смеется.

— Это когда она открывает дверь? — уверенно спросила моя собеседница.

— Когда она открывает дверь, она всегда улыбается — вежливая улыбка по обязанности, как у некоторых священнослужителей. В доме на столе непременно какие-нибудь сласти либо цветы. Из комнаты слышится звук включенного телевизора. Моя жена сидит и вяжет кружева. На алтаре,[1] как всегда, стоит свежесваренный рис… В воскресное утро первое, что я слышу, когда просыпаюсь, — звук пылесоса и стиральной машины… С соседкой жена разговаривает особенно приветливо. Подкармливает окрестных собак и кошек. Когда смотрит сериалы — глаза у нее на мокром месте. Она поет в ванной себе под нос. Выбивая свою любимую плюшевую игрушку, разговаривает с ней. Если мне звонит школьная подруга — натянуто смеется и передает трубку. Со сверстницами-землячками и бывшими одноклассницами часами болтает по телефону, покатываясь со смеху. Все это вместе создает особую атмосферу — некую ауру, — от которой в комнате становится на порядок светлее. Только вот мне отчего-то хочется завыть, закричать изо всех сил: «А-а-а!!! Хватит!!! Прекрати!!!» Словно во мне что-то бунтует.

Я перевел дух после длинного монолога. Собеседница согласно кивнула:

— Да-да, я понимаю.

— Думаешь, мне легче, если меня понимают?

Она рассмеялась в ответ. Ее улыбка нисколько не напоминала улыбку моей жены. Однако у меня возникло ощущение, что этот смех знаком мне с незапамятных времен. Я вдруг вспомнил себя шестилетним — мы с товарищем в тот год пошли в школу. Зима стояла такая холодная, что наша извечная присказка: «Ух как холодно» казалась абсурдной до глупости, и мы, позабыв обо всем, смеялись друг над другом. Потом я вспомнил все остальные случаи — вплоть до сегодняшнего дня, — когда мне удалось так же искренне с кем-нибудь посмеяться. Неожиданно у меня поднялось настроение. Тут женщина спросила:

— И с каких пор ты в Токио? — В слове «Токио», слетевшем с ее губ, мне послышалось нечто странное.

— Постой-ка! На каком это языке ты со мной говоришь? — Я окончательно запутался в ситуации.

Женщина покачала головой:

— Вообще-то, ни на каком. Этот язык понимаем только мы с тобой. И только мы с тобой можем на нем разговаривать. Для каждых отдельно взятых собеседников существует такой язык. Честно-честно. Для тебя и твоей жены, твоей бывшей девушки, твоего отца. Для тебя и твоего друга. Единственный в своем роде «язык на двоих».

— А если собеседников не двое? А? Что тогда происходит с этим языком?

— Тогда язык изменяется. Если вы разговариваете втроем, то это — «язык на троих»: только здесь и только сейчас. Если к вам присоединился четвертый — это уже совсем другой язык. Я давно живу в этом городе. Увидела тебя в полном одиночестве и сразу поняла, что ты приезжий. Таких здесь много. И в данный момент я говорю на «языке людей, равноудаленных от Токио», который, кроме тебя и других приезжих, никто не в состоянии понять. Но если бы здесь сидела какая-нибудь симпатичная одинокая старушка — с ней бы я говорила на «языке одиноких людей». С мужчиной, который собирается снять себе на ночь девушку, — на «языке страсти». Вот так.