Мария Метлицкая - Миленький ты мой Страница 10

И еще, я стала почти городской. Я обрезала волосы и сделала модную стрижку, научилась красить ресницы и ногти и копила на новые трусики и лифчик. Я рассматривала журналы мод и мечтала, мечтала… Мечтала о красивом белье, лаковых туфлях, кожаной сумочке – почему-то зеленого цвета. Видела такую в польском журнале мод. Маленькая, изящная, ярко-зеленая сумочка с металлической пряжкой. Это была моя самая главная и заветная мечта.

Я недолго пробыла «деревенщиной» – пообтесалась довольно быстро. Девочкой я была сметливой, и жизнь хорошо научила меня приспосабливаться.

Тете Поле, ха-ха, написала я коротенько – так, без подробностей. Она мне ответила. Тоже убористо: «Поздравляю студентку!» И приложила перевод на десять рублей! Смешно… Я – оборванка. Пальто старое, куртка с заплатками на локтях. Два платья и кофточка – сшила соседка. Сапоги с раззявленной пастью и пара туфель. И все! Живи, студентка! Живи, юная дева! Обольщай женихов и кокетничай. От маминой щедрости…

Ну и пошла я мыть соседское общежитие – свое стыдно было. Хотя все, конечно, узнали. В общем, бюджет был такой: тридцать рублей степуха и тридцатка – за полы. Вполне ничего! Питались мы скромно: картошка, пельмени. Колбаска на праздник.

Все деньги шли на тряпье. Копили, кроили, ходили голодными… Но одевались! По крайней мере, старались идти в ногу со временем.

Жалкие были попытки и потуги, да. Но мы себе нравились – такие красотки!

В комнате нас было четверо: Надька Смолина, Зиночка Борщ, Залинка Курбаева и я.

Надька и Зиночка тоже приехали из села. Землячки, подружки. Друг друга всегда выручали и все на двоих. Деньги, одежда, обувь, еда. Правда, посылками из дома делились: сало на всех, картошка – туда же, в общий котел. А готовили на двоих: яичница, мясо, «жидкое» – так они называли первое.

Родители привозили им и мясо – по осени, когда резали поросят. Но холодильники у нас на кухне были старые, маленькие, вечно текущие. Хранить запасы там было немыслимо. Привезет родня мяса, девчонки нажарят, наедятся от пуза, а через пару дней отдают в общак – чтоб не пропало. Вот тогда наедались и мы.

Залинка Курбаева была дагестанкой. И еще сиротой. Мать и отец погибли. Но родня ее не забывала – и денег присылали, и одежду. Бесчисленные тетки, дядьки, братья и сестры. Не принято у них родню забывать. Залинка была доброй, открытой – деньги всем, без разбору, легко давала в долг, а потом про него не напоминала. Конечно, этим пользовались – особенно некоторые нахалки. Еще она покупала на всех сладости и мороженое, пекла вкусные пироги. И красиво пела народные песни. Мне она нравилась, очень. Как человек нравилась. Но дружбы – той, о которой я так мечтала, – у нас с Залинкой не получилось.

Почему? Да потому что слишком мы были разные! Только ей я рассказала всю правду про свою жизнь – про бабу, про Тоньку, про Полину Сергеевну и Королеву. От других утаила – стыдно было рассказывать правду.

Но, ангел-Залинка мать мою не осудила. Только вздыхала: «Лидочка, ты ее не суди! Может, именно там, в Москве, она и нашла свое счастье!»

«Ну и дура ты, Залинка! – взрывалась я. – Счастье!.. Подумайте только! Надо же: искала и нашла! В чужом дому за мытьем унитазов! А родные люди ей по фигу? Ну какое тут счастье, в селе? На печи да в холодном сортире? Какое там счастье – с неграмотной бабкой и вечно сопливой дочкой? Да и хлевом несет, да под ногами коровий помет. И телевизор работает плохо. И картошку надо копать… А как иначе прожить? Как выжить в деревне? А что в городе? Чисто, красиво. Асфальт. Горячая вода из-под крана, теплый сортир. Апельсины все кушают. Конфеты «Цитрон». Кофий пьют растворимый. С пирожным «эклер»! И резиновые сапоги не нужны, и ватник не нужен. И пахнуть ты будешь не хлевом, а духами. И на руках маникюр! И кинотеатры на каждом углу. И театров навалом. Кафе! Что ей в деревне, Полине Сергеевне? Что она, дура?»

А забыть нас – мать и дочурку – ей оказалось проще простого! Раз – и нету! Как ветром сдуло! Так, иногда вспомнит и копеечку вышлет. Ну, чтобы совесть дальше спокойно спала.

А так мы ей… не нужны! Я это давно поняла. А баба Маня еще «давнее».

А уж Полина Сергеевна! Так та… Да что говорить?.. «Честная» женщина – даже вида не подавала!

Пошли вы все… Ну мы и «пошли»…

– Злая ты, Лида, – однажды сказала Залинка. – Зря ты так про нее!

А я обиделась, и мы раздружились.

Было хорошо, но трудно. Впрочем, к трудностям я привыкла и не боялась их. Считать копейки умею, жить на три рубля в неделю и почти не голодать – тоже. Спокойно проходить мимо пирожных, выставленных в витрине. Просто отворачиваться, и все, очень просто. И в кино на самый ранний сеанс в субботу. Поспать охота, а кино, говорят, шикарное. А ранний билет стоит десять копеек! Как пропустить? Чулки я штопать научилась так, что все общежитие стояло в очереди. И беретки вязать, и кепочки – тогда это было модно. Шерсть мы покупали у спекулянтов, и модная кепочка обходилась недорого. А сколько на нее нужно мохера? С козырьками только была проблемка! Но голь на выдумки, как известно!.. Пошла я в поликлинику, в рентген-кабинет. И выклянчила у лаборантки старые пленки. Вырезала из пленки козырьки и обвязывала их мохером. Кепочки мои шли по пять рубчиков – вместе с шерстью и козырьками. Чистой прибыли оставалось рубля полтора. А при жесткой экономии – и все два!

Но довольно скоро клиенты мои закончились – все девчонки щеголяли в мохеровых кепках. Что делать? Где взять рынок сбыта? Идти торговать на базар я стеснялась. А вот Зиночка с Надькой нет! Они привыкли к базару и ничего зазорного в этом не видели. Родители часто их брали с собой – продавать клубнику, помидоры, картошку. Взяли они мои кепочки и пошли на базар. Продали! За день – пять кепочек! Только себе попросили за труды… половину. Вот тут я удивилась. Девчонки жили сытно, всего вдоволь, всего хватало. А я… Все же видели! Надька так и сказала: дружба дружбой, а денежки врозь. Ну и поделила я свои копейки, куда деваться…

И пригласила Залинку в кафе. Очень хотелось мне с ней помириться! Снова мое одиночество. Выбрала самое знаменитое и известное в нашем городе. Кафе называлось «Улыбка». Оригинальностью названия никто удивлять и не собирался – все точки общепита обозначали без фантазий: «Улыбка», «Светлячок», «Радуга», «Солнечное», «Радость», «У озера».

Кафе «Улыбка» находилось в самом центре, на площади. Вокруг – здание местного совета, райисполком, почта, центральный гастроном и, собственно, наша «Улыбка». Крутое место! Там собирались местные франты, золотая молодежь нашего города. Громко играла музыка – местный инструментальный ансамбль. Мы, девчонки из общаги, всегда чуть тормозили у двери кафе – непроизвольно. Ах, как хотелось нам зайти туда, сесть за столик, заказать шампанское и ждать, пока кто-нибудь из парней нас заметит и пригласит на медленный танец! А дальше… Дальше все закрутится, завертится и у нас случится любовь!

Мы нарядились – надели лучшие вещи. Накрасились и надушились. Надька с Зиночкой смотрели на нас презрительно. Фыркали и шушукались. Им было завидно, а идти туда страшновато. Да и денег жалели – кулàчки.

У кафе мы остановились и посмотрели друг на друга. Залинка моя чуть не плакала.

– А может, не надо, Лидунь? Давай зайдем в булочную, купим торт и – домой? Страшно мне как-то…

Я взяла Залинку за руку и потащила к двери.

В кафе было полутемно, очень накурено, душно и невыносимо пахло вином и по́том. Оглушительно гремела музыка, и возле крошечной сценки толпились и жались к друг другу танцующие пары.

Нас усадили за столик в углу, и официант, молодой и прыщавый парень, смотрел на нас со снисходительной и наглой усмешкой. Я изучала меню. Залинка хватала меня за коленку и умоляла уйти.

Но я мужественно, хоть и дрожавшим голосом, заказала салат столичный, лангет из свинины и два бокала вина.

Плотная пелена сигаретного дыма мешала разглядывать посетителей. Одним махом мы – конечно, со страха – осушили бокалы с вином и закусили салатом.

Залинка моя была белее мела. И я еще заказала вина! После второго бокала она раскраснелась и выдохнула. А когда нам принесли тарелки с горячим, к нашему столику подошел высокий и белобрысый парень в белой рубашке и джинсах.

«Джинсовый» парень пригласил меня танцевать.

От дыма, вина и духоты у меня сильно кружилась голова. «Джинсовый» крепко прижал меня к себе, и я закрыла глаза.

Я не танцевала – плыла. Плыла над землей, в голубых и светлых небесах, в прохладном и чистом потоке ветра, который обдувал мое горящее лицо. Я плыла над облаками, над нашим городом, темнеющим вдали. Я плыла над своими несчастьями, бедами, одиночеством.

Музыка кончилась, остановилась. А я… Я по-прежнему не открывала глаза и крепко держалась за плечи своего кавалера.

Очнулась от его тихого смеха:

– Ты что, заснула, красавица? Эй, просыпайся!

Я открыла глаза, чуть качнулась и посмотрела ему в глаза.