Андрей Школин - Прелести Страница 10

Я несколько секунд смотрел на проснувшийся чужой, огромный, злой, серый, насмехающийся надо мной город, а затем развернулся к кровати и подошёл к женщине:

— Встань.

— Что?

— Встань, встань.

Лолита, с недоумением поглядев на меня, медленно поднялась с постели. Я без замаха, но сильно, ударил её ладонью по лицу. Девушка отлетела, ударилась головой о стену и упала на простыни.

— Встань!

Лола, закрыв руками разбитое лицо, сжалась в комок и испуганно отползла в угол кровати:

— Андрей, что с тобой?

Глядя ей в глаза, я присел на край постели:

— Ну, и что ты наделала?

— Что я наделала?

Протянул руку:

— Не бойся, больше не ударю.

Лола ещё глубже втиснулась в угол.

— Да встань ты!

Я сдёрнул её с кровати, но девушка, не поднимаясь на ноги, бессильно упала на пол. Подтащил Лолиту к окну и поставил перед лицом пустой стакан:

— Вот, что ты наделала, — затем вытер слёзы со щёк девушки, встал, ушёл на кухню и назад вернулся с ножом. Представляю, о чём подумала Лолита, увидев меня с этим ножом…

Я вытянул вперёд левую руку, сделал надрез и, когда выступила кровь, отшвырнул нож в сторону.

— Слижи. Да не дрожи ты так. Сказал ведь, больше не трону. Слижи кровь и, если хочешь, можешь уйти домой. Ну!

Совершенно сбитая с толку, перепуганная Лола послушно припала губами к моей ранке. Её слёзы смешивались с горячей, наполненной жизнью жидкостью, и получался удивительный, адский коктейль, равного которому по энергетической составляющей никогда не найти среди земных напитков.

Апрель опять обманул природу. Цепь разомкнулась. Баланс.

— Теперь иди умойся и собирайся.

Девушка убежала в ванную комнату и щёлкнула замком. Раздался звук падающей воды. Звук, бьющий по ушам. Ненавистный звук. И комариный писк, точно труба в расстроенном, несыгранном оркестре. Труба зовущая, труба вопрошающая. Кто ты, одинокий трубач? Что означает этот набор странных звуков? Небеленый потолок и отпечатки комариных трупиков, как звёзды на грязном небе. Разве я их убил?

Лолита одевается, не разбираясь и путаясь в вещах. Лолита торопится. Девочка напилась крови. Какая может быть диета? Играй, трубач, не обращай внимания на ноты. Ноты врут. Гляди в них, а дуй своё. Ду- ду- ду… Один комар, два комара — финиш. Лолита ушла.

Хлопнула дверь. Я остался один. Взял стакан и выбросил в мусорное ведро. Затем заварил крепкий кофе. Странно, но ранка после Лолиты удивительно быстро затянулась и уже больше не кровоточила. Я выпил кофе и закрылся в душе. Подставив голову под струю воды, стоял и совершенно ни о чём не думал. Настоящий экстаз — стоять под прохладной водой и ни о чём не думать. Ни о Лолитах, ни об Александре, ни о ком. Жаль, что экстаз тоже приедается. Увы.

Выйдя спустя некоторое время на улицу, я долго бесцельно бродил по пьющему весеннее тепло микрорайону. Бродил, не зная чем заняться, и не желая ничем заниматься. Бродил, молча вглядываясь в лица суетливых прохожих и разглядывая нелепые витрины. Зашёл, без надобности, в музыкальный магазин «Петро-шоп», расположенный по соседству с моим временным логовом. Подошёл к остановке и вместе с толпой пассажиров оказался проглоченным итак под завязку набитой пастью троллейбуса. Спустился в метро и очутился на станции Таганская. По кольцевой линии доехал до Киевской и вышел на привокзальную площадь, где на удивление опрятно одетые цыганки пытались всучить товар, не особо объясняя, что он из себя представляет. Наконец, подошёл к телефону и набрал знакомый номер, а через полчаса был у Марины дома.

Лолита — Марина. Похоть — переходящая в нежность, и любовь — обретающая двуполость. В принципе, разве есть существенная разница?

— Здравствуйте, дядя Андрей, — Ирочка глядела мимо меня бесчувственными глазами.

— Не называй меня больше дядей. Зови просто — Андрей. Хорошо?

— Как Сашу?

Вздохнул и присел рядом с ней на диван:

— Как Сашу.

— А ты ещё долго будешь в Москве?

— Наверное, долго.

Мама находилась рядом и с улыбкой слушала наш диалог.

— А куда ты поедешь потом?

— Потом? — я ощутил на своей руке тёплую ладонь Марины. — Потом я уеду куда-нибудь далеко-далеко.

— В тридевятое царство?

— Пожалуй, ещё дальше.

— Дальше не бывает, — ребёнок засмеялся. — Дальше только край света.

— Вот туда я и уеду.

— Как же ты будешь жить, если там самый край света?

— Я буду искать свою сказку.

— Сказки не бывают своими, сказки все общие. Если бы у всех были сказки, то их бы было слишком много.

— А их и так много. У каждого своя сказка. У тебя, у меня, у мамы и у всех других людей.

— И ты расскажешь мне свою сказку?

Я помолчал, некоторое время не отвечая на заданный вопрос. Рука Марины всё сильнее сжимала моё запястье. Рука была горячая и влажная. Рука выдавала эмоции, являясь барометром настроения.

— Расскажу, Ира. Обязательно расскажу, но только не сейчас.

— А когда?

— Когда ты очень, очень захочешь её услышать.

Марина встала и взяла дочку за оба мизинца.

— Пойдём к бабушке. Бабушка сегодня в гости звала.

Иринка слезла с дивана и серьёзным, взрослым голосом произнесла:

— Андрей, когда я вернусь, то очень, очень захочу услышать твою сказку.

— Хорошо. Обещаю, что она будет интересной.

Они вышли из квартиры, а я снял телефонную трубку и набрал номер с визитки, которую мне вчера сунул по-пьяни Федяев.

Трубку сняла секретарь:

— Господина Федяева, если можно.

— Кто его спрашивает?

Назвался. Через несколько секунд услышал:

— Да?

— Господин Федяев?

— Ну, говорите, говорите.

Ещё раз назвался:

— Вы вчера, в ресторане свою визитку оставили. Просили позвонить.

Он долго пытался вспомнить, наконец, произнёс:

— А, ну да, помню, конечно. Хотел что-нибудь?

— Мы же встретиться собирались, вопрос один обсудить.

— Да? — пауза… — Сегодня я не могу. Давай завтра, с утра, в моём офисе. Хорошо?

— Хорошо.

— Адрес на визитке записан. Ну, до встречи, — и Фёдор Степанович положил трубку.

Отошёл от телефона и услышал, как вновь скрипнула входная дверь. Вернулась Марина.

— Отвела ребёнка?

— Отвела, — женщина вплотную приблизилась ко мне.

— А зачем? — мои руки обняли её талию.

— Понятия не имею.

— Зато я знаю, — и, прижав к себе, впился в зовущие желанием губы.

Крик вырвался на свободу. Глаза налились помешательством. Два тела, бессильные доползти до спальни, упали на диван и забились в конвульсиях. Звериное чувство стонущей плетью стегало рвущиеся на части куски плоти, доставляя обоим грязное наслаждение. Вторая половина утреннего триллера. Дополнение. Променад в аду, но какое наслаждение! Ух…

Я, тяжело дыша, откинулся на спину и некоторое время лежал, не двигаясь. Женщина так же отдыхала, закрыв глаза и не шевелясь.

— Марина, — почти шёпотом позвал я, — Марина…

— Что? — она не открывала глаза.

— Скажи, ты меня тоже, в данный момент, любишь?

— Пожалуй, да.

У меня непроизвольно вырвался клокочущий, идиотский смех:

— Да ничего, ничего, это я так, о своём, — успокоил я женщину, когда она приподнялась и удивлённо заглянула в глаза, — о своём, сугубо личном.

— А о чём, если не секрет?

— Да какие секреты у вора от батюшки, — выпалил экспромтом придуманную поговорку. — Всё о ней, о любви, значит. Мне сегодня повезло, меня сегодня два раза, в данный момент, любили.

— Ты о чём?

— Говорю же — о своём.

Марина накинула халат и убежала в душ, а я принялся собирать разбросанную по всей комнате одежду.

Извечная игра природы. Вначале с нетерпением ждёшь: «Когда? Когда?». Когда же всё произошло, почесывая затылок, думаешь: «А на кой хрен мне это было нужно?»

— Чаю попьёшь? — Марина вышла из душа.

— Наливай.

— А есть хочешь?

— Как всегда.

Женщина присела ко мне на колени:

— А ещё что-нибудь хочешь?

— Хочу.

— Что?

— Сказку твоей дочери рассказать.

— Хорошо. Сейчас поедим, и я её приведу.

Она расставила на столике блюда и чашки. Я в первый раз за этот день позавтракал. Или пообедал. Настроение поднялось. Расслабленный и убаюканный сытостью, откинулся на спинку кресла.

— Спасибо, Марина.

— Тебе спасибо.

— За что?

— Как это, за что? Скажем, за внимание, — она налила мне и себе ещё по чашке чая. — Кстати, Саша не приехал?

— А ты его уже Сашей зовёшь?

— Ну, Александр. Какая разница?

— Нет, ещё не приехал.

— Жаль, — вздохнула Марина, — обещал вскоре.

— Да ещё время с тех пор, как он звонил, часами измеряется. Приедет, никуда не денется.

— Андрей, мне почему-то кажется, что ты его недолюбливаешь. Или ошибаюсь?