Сергей Шаргунов - Птичий грипп Страница 10

Они расклеили по метро листки:

И сейчас, майским вечером, он вскочил в автобус, который потащил его к метро. Степан Неверов и был тем, кто приехал на Каширку.

Они поднялись с Данилой и пошли по раскаленному Андроповскому проспекту. Сзади скользили ловкие тени.

– Что тебя привело к нам? – сухо спросил Данила.

– Меня… интерес.

– Ты знаешь наши идеи и методы?

– Знаю. Могу сказать, что мне… Мне тоже не нравится Чуркистан!

Данила одобрительно хмыкнул.

Степа продолжил:

– Я знаю, вы работаете конкретно. Вы санитары леса. Это комплимент. У многих руки уже опустились, мол, каюк, захвачена Россия. И вдруг вы. Вы – это здоровая реакция национального организма. Главное – вера, вера благодаря вам пробуждается! Вера знаешь во что? Что есть еще силы у России. Силы, чтобы сохраниться. А я… я для того и обратился, чтобы узнать про вас больше!

– Ты готов отдавать нации свое время?

– Я занятой, если честно…

– Запишем в сочувствующие. Будешь свободнее – повысим в звании.

– А ты не подскажешь, как это переводится – Бригада ВВ?

– ВВ – восемьдесят восемь. Сечешь?

– Heil Hitler? – подтвердил Степан.

– Или Владимир Владимирович. Он долго в Германии жил. Его некоторые немцем называют. А че, на арийца похож! Скажешь, нет? – И Данила подозрительно оглядел пухлого и темного Степана. – Белый. Глаза светлые. Волос мало. Не пьет, не курит. Спортсмен.

– Разве он наци? – с сомнением спросил Степа.

– Если боги дадут – однажды станет. – И, задрав подбородок, Данила посмотрел на солнечно-синие небеса, закопченные выхлопами машин, призывая милость невидимых до поры до времени древних божеств.

– О’кей, – нервно сказал Степан, не глядя в небо.

– Вонючий негр сказал: «О’кей!», и утонул в реке Оке… На этой неделе – проверка. Если ты не тот, за кого себя выдаешь…

Они остановились. И рядом с ними, в потянувшихся, как кошачьи лапы, тенях, проступили пятеро. Одетых заурядно, под гопоту, но стриженных под нули.

Степан назвал им свои ФИО, адрес, телефон. Затем все, и Степа не исключение, обменялись рукопожатиями, вена в вену… Твоя ладонь обнимает чужой локоть… Рай – это другие…

– Слава Руси! – так сказали они и расстались под светилом, начинающим мутнеть закатно. Степан повторил за ними: «Слава Руси!»

Солнце зрело, устало краснело, оседало, поливая лучами волосатых и безволосых, арийцев и неарийцев, жителей района Братеево и далекой Остоженки.

Минуло четыре дня.

Данила завязывал «гриндера». Опять белыми шнурками. Остальная одежда была теперь неприметна – гопническая рубаха, расшитая вязью, черный пиджак из кожзама, черные брюки.

– Данилчик, ты куда? – крикнула с кухни мать.

– Подышу…

– Ты скоро?

– Почему не отвечаешь матери? – донесся из комнаты пьяный стон.

Юноша хладнокровно проигнорировал стон и крикнул, направляя голос в сторону кухни:

– Постараюсь, мамуль.

Куда же он шел?

АКЦИОНИРОВАТЬ!

– Вешать лапшу на уши, – шутил сам с собой Данила, мастер коронного трюка – вдарить круглым носком кованого ботинка точнехонько в ушную раковину рухнувшего врага.

Лапшой он называл свои шнурки.

Стрелку забили на «Красных воротах». Первым приехал Степан, как всегда спокойный, точно бы не отдающий себе отчет, куда подался. Искатель приключений, конечно, думал об опасности, но долго эту мысль не держал и переваривал в себе, в пингвиньем брюхе. Вторыми подъехали скины, группой, одетые под мирных, несколько в надвинутых на глаза кожаных кепарях-блинах, один – бородач в допотопной вычурной лиловой шляпе, хорошо не с павлиньим пером. Была среди них и девушка. Она благожелательно, при этом удерживая дистанцию, поздоровалась со Степой выпуклыми светло-зелеными глазами. Глаза-виноградины. Под черными вытянутыми ресницами. Готичные ресницы… Она была наголо стриженная, но с длинной русой челкой, зачесанной набок. Последним возник Данила, и по тому, как он властно поцеловал девушку, стало понятно: она – его.

Сели в электричку на Ярославском вокзале. Встали в тамбуре. Впереди просматривался сиротливо освещенный вагон. Темнели редкие пассажиры, закисшие носами в окна.

Отряд маршировал по вагонам. Особый контроль. Какого «зайца» ищут они? Степа шагал посредине отряда, за окнами неслась темень, в ушах гремело, а он вспоминал песенку, которую исполняет манерный негр Нарцисс: «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец…»

На цель наткнулись быстро. Старик-кавказец в шерстяной безрукавке и, видимо, дочка. С прекрасными длинными локонами, запахнутая не по погоде в куртку. Напротив восседала тетка-дачница.

– А-а-а… Какие звери! – малолетка (его все звали Кризис) взмахом головы отбросил черный капюшон.

Тетка подхватила сумки, беспорядочно шпаря на невнятном дачном диалекте:

– А мне выходитя, пропуститя…

Она бегом соединилась с другими пассажирами, которые, очнувшись от спячки, шипя и толкаясь, штурмовали дальние двери.

– Ну и хули ты к нам приехал, гнида черножопая? – спросил Релтигов вкрадчиво. – Разве я к тебе в горы еду?

Он издал храп, втянул сопли и плюнул.

Старик подскочил, воздевая бровь в желтоватой, отекающей на глаз харкотине. Данила с блеском фокусника вытряхнул из рукава отвертку. Оценил соперника веселым взглядом и ударил острием в серую щеку, выдернул и опять замахнулся. Старик истошно взревел, бросился на лавку, двумя руками прикрывая лицо…

Подскочила пассажирка. Она распахнула куртку в стороны. Секунду она ловила воздух, лицо ее стало румяным. Она гортанно закричала и шагнула, заслоняя старика. Она задрала блузку и обнажила живот. Выложенный пенопластовыми кирпичиками. К солнечному сплетению тянулся тонкий провод. Нырнула рукой под блузу…

– Жопа-а! – выдохнул скин-малолетка, и рванул в ближнюю дверь.

Они бежали из вагона, еще быстрее, чем бежали только что обыватели-пассажиры. Степан обнаружил, что ноги уносят его сами, как волны бури, с невероятной скоростью.

Они проскочили несколько вагонов. Поезд затормаживал. Выпали на станции «Лось».

Курили, ругались, тьма пахла растертым смородиновым листом.

– Ну правда, не надо ниче… Зачем? Нарваться так просто! – возбужденно щебетала единственная среди них девушка, сигарета подсвечивала русый зачес. – Может, другие методы?

– Молчи, женщина! – одернул Релтигов.

Они стояли на станции «Лось» и спорили: реальная была шахидка или с бомбой-игрушкой – отпугивать всяких контролеров…

В область поехали еще раз спустя неделю.

Озеро было окружено мелкими кустарниками. С двух сторон высились заросшие травой холмы.

Входили в воду, увязая ступнями в красноватой глине. Переплывали озеро наперегонки. Обсыхали на солнце, делая гимнастику со вскидыванием рук. Пухлый Степан ощущал себя неуютно.

Сомкнулись тесным и голым, не считая плавок, кругом, и каждый выпил медовуху, налитую из обычной магазинной баклажки в деревянную выдолбленную чашу.

– Лада рада! Велика и красна Лада! Млада Лада! – загудели мокрые губы.

Медовуху закусывали пшенкой с изюмом и курагой из другой братины, откуда черпали общей металлической ложкой.

Наломали ветки кустарников. Релтигов поднял канистру с бензином и облил траву. Бросил спичку. Из травы вспорхнула горящая бабочка и упала коричневым прахом. Огонь жарко задышал, теряясь среди солнечного света.

Потом они соревновались: кто дальше прыгнет через костер. Победителя целует девушка с челкой. Она купалась без лифчика. Степан прыгать не стал.

– Сегодня Настя не моя чувиха. Она сегодня богиня Лада! – угадав удивление Степы, сказал ему Данила.

Груди у Насти были маленькие, но упругие, в застывших каплях воды. Жирный слепень присел ей на грудь, и она со звонким смехом его убила, а потом все время украдкой почесывала краснеющий сосок.

Дальше всех прыгнул бородатый парень, тот самый, что на «акцию» в электричке нахлобучил шляпу. Он был без шляпы, с лысой потной башкой. Гикнул, размахнулся всем телом и переметнулся диким комом далеко-далеко через пламя, чуть его не задув. И принялся, вылизывая, целовать Насте губы.

– Хорэ, – остановил его, мрачнея, Данила.

Потом они сидели у костра, жрали, хвастали, шутили, по кругу пошла водочка. Замолчали.

Данила сказал тоном заговорщика:

– Поздняя ночь. Америка. В машине едут трое. Индус, еврей и нигер.

Все легко засмеялись и ощутили, как от их смеха сгущается ночь.

– Видят, ферма светится. Подъехали. Фермер говорит: у меня есть для вас гостевая, но только с двумя кроватями, третьему идти в хлев, уж выбирайте, кому. Пошел индус. Возвращается: «Не могу я там спать. Корова». Ну, священное ихнее животное. Ладно, пошел еврей. Вернулся. «Я не могу. Там свинья». Нечистое животное. На сеновал нигер пошел. Проходит пятнадцать минут. Стук в дверь… На пороге… – Данила потрепал девушку по челке: – Свинья и корова…