Эльмира Нетесова - Заложники любви Страница 10

   —  Егор Лукич! — сделал шаг от двери Сашка.

   —  Ничего слушать не хочу! Посмотрите, сколько окон разбито? Кто их восстановит и оплатит? Какой беспорядок устроили! А драка из-за вас? Да зачем мне нужна головная боль? Взрослые люди, а не умеете говорить по-человечьи. Коли так, уходите вон! Я никого из вас не звал и не приглашал сюда. На ваше место придут сотни желающих. С ними никакой мороки не будет! — негодовал Титов.

   —  Егор Лукич! Я виноват! Делайте что хотите. Ну, а Катя причем? Она не дралась. Никому зла не сделала, окна не била. За что ее выгоняете? То от смерти спасали, то своими руками на погибель толкаете. Ей уйти некуда. Ни родни, ни подруг, ни знакомых нет. Хоть снова в подворотню! Хоть к ней поимейте сердце. Я-то ладно, мужик, выстою как-нибудь.

   —  А сам куда подашься?

   —  В скверик на скамейку. У меня в городе друзей нет. А от подружек сами предупредили.

   —  Открой-ка двери, что там за грохот в коридоре? — попросил Лукич Сашку и увидел, как мужики тащат по проходу ящики со стеклом.

   —  Где взяли? — остановил их Егор.

   —  На складе, Серафима выдала. Оно у нее лет пять лежало невостребованным. Там еще на пару крутых разборок хватит,— смеялись мужики, помирившиеся меж собой. Теперь они спешили исправить последствия недавнего погрома.

   —  Ну, чего стоишь, глазеешь, как люди пупки рвут! Беги, помогай! — цыкнул на Сашку Лукич. Тот о боли забыл, помчался вприскочку, без оглядки. Пристально смотрела вслед ему Катя.

   —  А ты ему по морде въехала! Эх-х, глупая курица! Человек только щеку подставил, как награду ждал, или надежду. Ты же харкнула в самую душу. А что, если бы с тобой в свое время вот так же обошлись. Как выжила б? Не хочешь этот сарафан на себя примерить? Больно? То-то и оно! Злая ты девчонка, неблагодарная и глупая. Потому, всегда в неприятности будешь попадать.

   —  Так вы его простили? — спросила Катька.

   —  Конечно. За благородство. Он, о себе не подумав, о тебе просил. Хороший парень,— похвалил Егор Сашку.

   —  Значит, он останется здесь?

  —   Само собою! — подтвердил человек.

  —   А как со мною?

   —  У тебя неделя испытательного срока. Хоть одна жалоба поступит, выброшу без раздумий и сожаления.

   —  Я же к нему не лезла! Спрашивала, сколько с меня за ремонт лампы? Он, ничего не ответив, ушел. Хотела заплатить, он слушать не стал.

   —  Да что с тебя взять? Какие деньги? Лучше чашку чая или кофе предложила бы! А то деньги! Живя в одной общаге, кто со своего возьмет? Совсем глупая!

   —  Мне неловко было. Что подумал бы обо мне, сказал бы, что навязываюсь, вешаюсь на шею.

  —   Глупышка, навязываются совсем не так,— невольно вспомнились три путанки, недавние посетительницы общежития. Эти могли взять в осаду любых мужиков и парней, даже не задумавшись, прилично такое или нет.

   —  Катюша, расциклись, хватит жить сосулькой среди людей! Уже сколько времени прошло! Забыть все пора. А ты покойницей меж девок ходишь. Проснись, не прогляди свою судьбу. Ведь Сашке ты приглянулась. Я это сердцем чувствую. Не упусти парня! Хороший он человек. И за тебя вступился, хотя в неприятность попал. Другой сам постарался бы выкарабкаться. Попытался б на тебя всю вину свалить. А этот и не подумал. Настоящий мужчина!

   —  Знаете, он мне, пока лампу чинил, много чего наговорил. Сказал, что я красивая и голос как самый нежный колокольчик. Будто глаза, как звездочки, а сама похожа на розу.

   —  Это о тебе? — изумился Лукич, оглядев девку.

   Та запунцовела и продолжила сбивчиво:

   —  Я знаю, что вовсе не роза и не красавица. Он просто так говорил. А может, слышал про меня и пожалел. Я ему не поверила,— с грустью призналась девчонка.

   —  Ну, вот и зря! Он тебя по-своему увидел и воспринял. Зачем ему врать? О себе сказал. Парень чистый, не успели его замызгать городские красотки. Коли в их руки попадет, быстро циником станет. Это однозначно.

  —   Мне он тоже понравился. Необычный... Лампу ремонтирует, а с меня глаз не сводит. И все улыбается, Катюшей зовет. Вот и теперь сказал, что вы зовете, Катенькой назвал и двери мне открыл.

   —  Вот-вот, почаще это замечай, пока его у тебя из-под носа не увели. Девок и в общаге, и в городе полно. Все ушлые. Пока ты из себя неприступную китайскую стену городишь, Сашку окольцуют, а ты с носом останешься.

   —  А что сделаю, не привяжу же его к себе.

   —  Это понятно. Но виновата ты! Согласна?

   —  Да, конечно. А Саша простил, я это поняла. Иначе не просил бы за меня.

   —  Так что тебе нужно сделать теперь?

   —  Не знаю. У меня утюг сломался. Может, попросить починить?

   —  Совсем тупая! Ты за прежнее извинись перед ним и поблагодари, что вступился за тебя. А уж про утюг в последнюю очередь проси. Имей бабью хитрость. Этот парень «в старых девах» не засидится,— заметил, как покраснела Лапшина.

   Она ушла от коменданта задумчивая.

   Нет, девчонка не поспешила вернуться в свою комнату. Нашла Сашку, какой вместе с ребятами заканчивал стеклить окно. Катя вызвала его в коридор и, поблагодарив, извинилась. Об утюге забыла. Сашка, воспользовавшись безлюдьем коридора, поцеловал девчонку, та растерялась от неожиданности, а парень уже открыл двери в комнату и сказал уже с порога:

   —  Я скоро приду к тебе. Мы через полчаса все закончим.

  Егор Лукич видел, как помогали женщины и девчонки убирать битое стекло. Они тщательно выметали ого, вытряхивали подушки, одеяла и простыни, мыли полы.

   Никто никого не ругал и ни в чем не винил. Люди наводили порядок в комнатах молча, лишь где-то всхлипывала магнитола о прошедшей, забытой любви.

   Егор Лукич ехал домой уже впотьмах. Прошел еще один день. Он был напряженным, как и прежние. Вспомнилось бледное лицо участкового. Он совсем недавно пришел работать в милицию, многое не успел освоить, плохо разбирался в людях, ситуациях, но уходя из общежития, долго благодарил Лукича за старую подсказку, сделанную как нельзя кстати. Сам бы никогда не вспомнил о свистке:

   —  Егор Лукич! Я даже не предполагал, что он остановит драку.

   —  Вася! Ты забыл свое детство! Ведь и меня, и тебя, и каждого, даже бабки пугали милицией. Не съел кашу, налудил в портки не дотащив до горшка, обязательно домашние пригрозят милицией. Вот и боялись, как Карабаса-Барабаса до самой школы. Этот страх с розовых ногтей в людях живет неосознанно. И рад бы не реагировать, а инстинкт сам срабатывает. Ну, а взрослые, столкнувшись с милицией в жизни, свои уроки получили. Не зря по комнатам рассосались мигом, чтоб в глаза не видеть нашего брата. А потому, советую тебе, не забывать нашего старого друга. Он, случалось, жизни нам спасал. Никогда не забывай его дома, уходя на работу. И не стыдись. Свисток тоже оружие...

   —  Без него приходилось гасить драки?

   —  Сколько раз! В ресторане пьяные свисток не услышат. Им, хоть гром грянь над башкой, все равно махаться будут.

   —  И как тогда?

   —  Свет гасили в зале. В темноте горячие головы быстро остывают. Днем, бывало, холодной водой окатывали, или вытаскивали из кабаков пару отморозков. Они, еще не доехав до милиции, успевали протрезветь, помириться меж собой и просили отпустить их.

   —  А случалось, что ничего не помогало?

   —  Редко, но бывало. Таких в камеру закрывали до утра. Вон как баба, своего мужика-сантехника возле люка приловила. Они получку проссывали с напарником. Вот и попались с поличным, с тремя бутылками. Женщина их на головах в осколки разнесла. Устроила такое представление, что полгорода зевак собралось. Она из себя настоящая баржа. Люди рады были вступиться, но кто попрет на паровоз? Кому дышать надоело? Вот и вызвали милицию, хорошо предупредили, что бабу как башню, только впятером усмирить можно. Пока мы приехали, она уже второго в канализацию заталкивала. Своего первым туда спихнула и хотела крышкой закрыть обоих. Ей до того уже недолго оставалось. Но тут мы возникли,— рассмеялся Лукич и продолжил:

   —  Поверишь, она наручники шутя разорвала. Надели сразу двое. Она ногами всех отбрасывает от люка, не дает мужиков спасти. Ну, кое-как их вытащили. Первый чуть жив остался. Успел закусить в люке и надышаться. Да так, что врачей ему вызывали. Оно и неудивительно, машина, в какой их везли в милицию, так провонялась, что ни опера, ни водилы не хотели в нее садиться. Целых две недели во дворе проветривалась.

   —  А что ж сантехники и та женщина? — напомнил участковый.

   —  Мужиков откачали, помыли под брандспойтом, взяли с них объяснения и отпустили с миром. Они ничего не отмочили, никого не обидели ни одним словом. А вот баба впрямь озверела! Клетку чуть не разнесла в прутья. Зубами грызла как собака. Не с дури. Мужик достал до печенок. Все получки проссывал до копейки вместе с напарником. А у этой бабы трое малолетних детей от козла-сантехника. Все мал-мала меньше. Вот и стукнуло в башку с отчаяния утопить отморозка в дерьме. Даю слово, она его там и приморила бы с концом. Не только своего, а и напарника. Мы им помешали помереть в дерьме. Кто-то из зевак, сжалившись над забулдыгами, вызвал нас. Но с того дня бросили бухать оба. Завязали с пьянством насовсем. Испугались бабы, наглотались, или надышались, уж и не знаю, какую кнопку в требухе та баба вырубила, но с того дня я даже слегка выпившими их уже не видел никогда! — хохотнул Лукич и вспомнил: